Автор: Альвхильд
Размер: мини, 1880 слов
Персонажи: Райнхард фон Лонграмм, Вольфганг Миттермайер, Зигфрид Кирхайс, Пауль фон Оберштайн
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Краткое содержание: включает спойлерПосле покушения Ансбаха прошло уже несколько дней, но Райнхард проводит время, сидя у капсулы с телом Кирхайса
Предупреждение: шоковое состояние, посттравматическое стрессовое расстройство
Безумьем полон белый свет,
Полна безумьем тьма.
Иного объясненья нет,
И я схожу с ума...
("Баллада о безумии", Тимоти Хиллсборо)
Полна безумьем тьма.
Иного объясненья нет,
И я схожу с ума...
("Баллада о безумии", Тимоти Хиллсборо)
В сердце крепости Гайерсбург было мрачно и полутемно. По ночному времени горела только треть ламп, потолочные панели в коридорах еле светились. У бокового входа в главный зал стоял часовой. Знакомое лицо — здесь несут караул только ветераны флота Лоэнграмма. Адмирал Миттермайер толкнул высокую створку двери и вошел в зал. Там тоже царила полутьма, занавеси тяжелого красного бархата казались черными, черной же в этом тусклом свете казалась и ковровая дорожка от центральных дверей до возвышения. На ступенях, в пятне призрачного света, сидел юноша в белом плаще. Молча. Неподвижно. Рядом с медицинской капсулой, превращенной в хрустальный гроб.
Адмирал пересек темное гулкое пространство, обошел то место на дорожке, которое — он помнил — было залито кровью. Кровь уже убрали, но наступать на то место не хотелось.
— Ваше превосходительство!
Юноша не ответил. Он даже головы не повернул.
— Вам надо отдохнуть, — мягко сказал Миттермайер.
Никакой реакции. Миттермайер положил руку ему на плечо, слегка тряхнул. Его Высокопревосходительство гросс-адмирал Райнхард фон Лоэнграмм поднял голову и посмотрел на того, кто его тревожит. Миттермайер был готов к вспышке ярости, но Райнхард просто молча глядел сквозь него.
— Идёмте, — Миттермайер заставил его встать. Он даже не ожидал, что Райнхард подчинится. Правда, шагнул он как-то неуверенно, словно ноги не держали. Миттермайер подхватил его, приобняв за плечи, и повел из этого зала.
В дверях своей каюты Райнхард вдруг споткнулся, и Миттермайер еле успел подхватить его. За дверью было темно. Миттермайер помнил, что кресла и чайный столик тут слева. Так и есть. Он усадил Райнхарда в кресло, нашел ощупью сервис-панель.
Квартиры старших офицеров космических крепостей только по традиции именуются каютами. Райнхард выбрал для себя не роскошные покои, в которых жил герцог Брауншвейг, а те, что по штату полагались командующему станционным флотом. Приемная, просторный кабинет, спальня... Безликая роскошь, которую оживляла только небольшая картина на стене напротив рабочего стола. Предыдущий хозяин этой квартиры повесил ее так, чтобы видно было с рабочего места. На картине было только ледяное небо в перистых ярких облаках, ветер и древний летательный аппарат.
Миттермайер налил в стакан воды, достал из кармана упаковку с таблетками. Табличку со схемой приема он помнил наизусть, не зря господин начальник госпиталя трижды заставил его повторить. "Вы, военные, думаете, что успокоительные мы вам так выдаем, для большей тупости. Больше некуда! Это анестезия для разума, которая поможет ему пережить потрясение, — господин майор фон Денике сбавил тон и спросил: — Как вы полагаете, насколько силён шок?" Миттермайер не нашелся с ответом. Как объяснить, что это даже не шок? Что это мир рухнул? Но если лекарство поможет Лоэнграмму выжить...
Таблетка зашипела в воде. Кисловатый приятный вкус. Райнхард выпил, не глядя. Ему все равно, понял Миттермайер. Шок. Шоковое состояние.
Райнхард сидел, опустив голову на руки. Белый плащ свисал с его плеч безжизненно, как тряпка. Миттермайер отвел взгляд — невыносимо было на это смотреть. Но казенная роскошь каюты тоже раздражала — все эти панели под дерево (впрочем, кажется, это действительно мореный дуб), декоративные малиновые и темно-зеленые занавеси, завитушки, позолота на имитации лепнины. Взгляд отдыхал только на картине.
Спустя минут двадцать Миттермайер понял, что Райнхард спит. Таблетки подействовали, реальность приразжала когти и на десять часов выпустила добычу из железной хватки.
А спящего куда легче уложить в постель, чем пьяного.
Кровь обжигала руки и лицо, била фонтаном из разорванной артерии, Райнхард захлебнулся ею — у крови был вкус железа, пепла, горечи...
Он вскинулся, сел, все еще не в силах отдышаться. Было темно. Словно подвешенное к темноте, светилось табло у двери — зеленые огоньки индикаторов системы жизнеобеспечения, зеленые цифры часов. Ночь, три часа утра, глухой час, час призраков... В училище, проснувшись среди ночи, он с головой нырял под одеяло, отгораживаясь от заоконных страхов, качающихся теней. Но чаще утыкался в спину Кирхайса — они сдвигали койки и в холодные зимние ночи укрывались обоими одеялами, чтобы было теплее. И не страшно. Кирхайс не боялся темноты.
Кирхайс.
Горло снова перехватила нехватка воздуха. Райнхард не мог вдохнуть, голова кружилась, как будто воздух стремительно утекал — но зеленые огоньки на панели свидетельствовали, что всё в порядке, это он, Райнхард фон Лоэнграмм, разучился вдруг дышать...
Он поднес руки к лицу, силясь разглядеть, не испачканы ли они в крови — ведь даже в таком свете темные потеки будет видно, так? но он даже рук своих не видел, черт бы побрал эти огоньки-обманки!
С невероятным усилием Райнхард встал и на ощупь добрался до санузла. Включил свет. Белое сияние ударило по глазам, он зажмурился и закрыл лицо руками. Потом отнял руки от лица и посмотрел, щурясь и моргая, в зеркало. Ничего необычного в зеркале не отражалось. И брызг крови тоже. И руки были чистыми. Странно.
Вот только что он приподнял с пола тяжелое тело, и рыжая голова бессильно мотнулась, приваливаясь к его плечу. Поднял руку — кровь, кровь текла между пальцев. И тогда он приложил окровавленную руку к лицу, и сидел так, не видя ничего, потому что настоящим во всем мире были только вес мертвого тела, резкий запах крови и холод.
Что-то еще было в промежутке. Он не помнил. Не помнил. Темный провал. От страха скрутило внутренности — он забыл. Память отказала. Его безотказная, почти эйдетическая память — он помнил всех, с кем встречался хотя бы раз, страницы прочитанных книг возникали перед мысленным взором, для него проблемой было не вспомнить, а забыть то, что он видел. Со слуха он запоминал хуже, поэтому предпочитал устные доклады — они не забивали память и давали возможность подумать и отсортировать информацию сразу. Кирхайс тоже всегда докладывал устно. Кирхайс...
Вот что было в промежутке. Слепящее пламя, крики, кровь под ногами, кровь в ладони — густеющее алое озерко, насквозь промокшая черная ткань мундира оставляет красные следы на руках, которые вырывают безвольное тело из его объятий и уносят, а он поднимается, чтобы приказать вернуть всё обратно, потому что Кирхайс не мог умереть раньше него, он же обещал! — и видит, что по рукам стекает кровь, и белый плащ весь в красных пятнах, и серебряное шитье мундира там, где он прижимал к плечу голову Кирхайса, потемнело...
Райнхард плеснул в лицо холодной водой и решительно вышел обратно в комнату. Мундир висел в шкафу — чистый, выглаженный, ни единого пятнышка. Плащ — белый, хоть сейчас на парад или аудиенцию к императору... ах да, император мёртв, гражданская война выиграна, радиоактивный гриб поднимается под облака, вырастает из нестерпимо сияющей точки... Там, в той точке, остались только тени, в некоторых можно было угадать людские силуэты. Видеодоклады он тоже смотрел, заставил себя смотреть. Спасатели в тяжелых антирадиационных скафандрах, вереницы носилок — кто на них, не разобрать, всё багровое, отекшее, в язвах, люди в защитных пленочных костюмах — те, кто выжил на периферии зон поражения... Видел ли эти материалы Кирхайс? Что бы он сказал?
Райнхард замер с широко раскрытыми глазами. Кирхайс сказал...
Кирхайс сказал...
Ослепительная вспышка. Огонь в лицо. Кирхайс улыбается, кровь на губах. Но мундир же — чистый?
Одеться — это три минуты. Плащ привычно лёг на плечи. Ночь. Коридоры станции в жилом секторе были пусты, верхний свет пригашен. Часовые у дверей главного зала отдали честь, он небрежно отмахнул рукой, отметил, что они как-то странно на него посмотрели.
Там царила полутьма, занавеси тяжелого красного бархата казались черными, черной же в этом тусклом свете казалась и ковровая дорожка от центральных дверей до возвышения. На ступенях, в пятне призрачного света, стояла медицинская капсула.
Улыбаясь, Райнхард пошел к ней, ускоряя шаг. Конечно же! Капсула! Индикаторы на управляющей панели мерцали, капсула исправно работала. Райнхард провел рукой по сенсору — посмотреть режим. "КОНСЕРВАЦИЯ" — высветилось тонкими черными буквами по желтоватому фону. Райнхарду снова знакомо перехватило горло. Буквы расплылись, но не исчезли из памяти. КОНСЕРВАЦИЯ. Райнхард пошатнулся, опершись на холодную крышку, и снова смог дышать.
"Кирхайс!" Губы шевельнулись беззвучно, из сведенного горла не прорвалось ни звука.
Значит, всё это было. Это не сон. Ноги перестали его держать, и Райнхард сполз на пол, на ступеньку возвышения. И понял с обжигающей ясностью, что приземляется сюда не первый раз. Что часовые не просто так смотрели на него странно, почти со страхом. Управляющая панель капсулы была прямо перед глазами. "12 сентября 488". Так, это сегодняшняя дата. А когда всё произошло? Он пытался вспомнить, но ничего не получалось. Словно вспышка ослепительного света отрезала всё, что было после, оставив от последовательности событий перемешанные обрывки. Дата активации капсулы — 9 сентября. Значит, три дня он приходит сюда по ночам, вспоминает всё и падает на ступеньку?
Если бы он мог заплакать, закричать... но он не мог. В груди давило, мешало вздохнуть что-то огромное, тяжёлое. Это вина. Два слова, росчерк пера — вот их настоящий вес. Это тяжесть нарушенных клятв теснит дыхание, пригибает к земле.
Райнхард уперся лбом в сложенные на коленях руки. Поза оказалась привычной. Какой смысл сидеть здесь, не смея даже взглянуть в спокойное строгое лицо под серым силикаглассом? Какой смысл в этом бдении у гроба? "Ночью сильней становятся все мертвые воины, чем днем при солнце" — только слова.
— Ваше превосходительство!
Райнхард вскинул голову. Не заметил, как кто-то подошел — плохо.
— Вам надо отдохнуть.
— Миттермайер? — голос наконец-то прорезался. — Что вы здесь делаете?
Вместо ответа Миттермайер протянул ему стакан с водой.
— Выпейте, пожалуйста. Это лекарство.
Райнхард взял стакан не глядя. Никакое обезболивающее не поможет, В стакане была не просто вода, что-то кисловатое. Кажется, он это уже пил. Кажется, потом стало легче. Проще подчиниться. Тогда этот человек уйдет и оставит его одного. Как уже уходил не один раз. Не один раз?
— Миттермайер!
Остановился на полушаге.
— Сколько раз... — Райнхард сглотнул, пытаясь одолеть спазм в горле. — Сколько раз вы уже это делали?
Он не уточнил, что, но Миттермайер понял.
— Восемь.
Лекарство. У всех психотропов и успокоительных накопительное действие — это он помнил, строка из инструкции сама возникла перед глазами. Миттермайер так и стоял вполоборота, с пустым стаканом в руке, словно чего-то ждал.
— Я уже задавал этот вопрос?
— Да. Дважды, ваше превосходительство.
Райнхард со стоном опустил голову на руки. Смотреть другому человеку в глаза было невыносимо. Время исчислялось тёмными провалами, а ведь там, снаружи, истекают драгоценные часы, он же собирался действовать, что-то предпринимать... Там, за стенами этого зала, воздух, которым больно дышать, свет, на который больно смотреть...
От прикосновения к плечу он вздрогнул. Сколько он просидел так? Неужели еще двенадцать часов провалились в никуда? Райнхард чуть повернул голову. Миттермайер сидел рядом, обнимая его за плечи. На лице его не было написано ни сочувствия, ни жалости, только печаль и усталость. Если бы Райнхард мог, он заплакал бы, и этот плач освободил бы ему стесненное дыхание и унял боль в груди. А он не мог. Он не плакал с того дня, когда Аннерозе села в длинную черную машину дворцовой службы.
Но что-то сдвинулось, словно бы разорванное на куски время снова пошло непрерывной лентой. Ночное бдение обрело смысл, будучи разделено на двоих.
Зеленые цифры таймера стали расплываться, голова налилась тяжестью.
— Ваше превосходительство, вам всё-таки надо отдохнуть.
Райнхард послушно встал и пошел следом за Миттермайером. В дверях своей каюты он внезапно остановился.
— Дальше не надо.
Горло опять свело, и благодарность застряла где-то там, словно ее заклинило враспор.
Миттермайер молча отдал честь и ушел.
Черная лента времени летела сквозь сон, больше похожий на смерть, без видений, без снов, и вытащила Райнхарда в утро. Снова — выглаженный мундир, белоснежный плащ на плечи, привычный путь к дверям главного зала, настороженные взгляды часовых. Капсула в пятне света. Райнхард сел на ступеньку, привычно опустив голову на сложенные на коленях руки. Время текло сквозь него, пустое, серое, как песок. Мёртвое.
Он не услышал шагов, просто по колебанию воздуха понял, что рядом кто-то есть. Повтор, только теперь ожидаемый — ему протянут стакан и скажут: "Выпейте, Ваше превосходительство, это лекарство".
Но не было ни стакана, ни протянутой руки. Человек перед ним вытянулся по стойке смирно и сообщил прохладным голосом:
— Ваше превосходительство, с вами желает говорить ваша сестра, графиня Грюнвальд.
Райнхард вздрогнул и поднял голову. Оберштайн.
— Моя сестра?
И время взорвалось острыми, ослепительными осколками.