Я долго думала, выкладывать ли эту вещь, тем болке что мы хотим ее дописать как следует, до полноразмерной большой повести.
И решила, что пусть будет. Новый вариант выложить никогда не поздно.
Название: Сын Марса
Автор:
Альвхильд, Запасной аэродромчик
Бета: fandom Space Opera 2014
Размер: макси, 17 317 слов
Источник: А.Толстой, "Аэлита"
Пейринг/Персонажи: Тускуб, Гусев, ОМП, ОЖП
Категория: джен, гет
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Иллюстрации: 1, 2, 3
Краткое содержание: Лишь через тридцать лет после того, как инженер Лось и красноармеец Гусев слетали на Марс, СССР подготовил и отправил новую экспедицию. Цель семи отважных ареанавтов - поднять над красными песками Марса красное знамя труда.
Примечание/Предупреждения: постканон
Глава Первая. Земля и полет
– Это, несомненно, естественный язык. Но я не понимаю, откуда он взялся.
– Что значит – откуда взялся?
Берсенев вздохнул. Очень тяжело объяснять неспециалисту очевидные для профессионала вещи.
– Это развитый язык, в котором имеется научная и техническая лексика, – начал он. – То есть его носители должны принадлежать к развитой культуре, пользоваться современной техникой... Но этот язык не принадлежит ни к одному известному науке семейству. Поэтому сначала я решил, что это мистификация, искусственный язык вроде воляпюка или эсперанто. Но все искусственные языки логичны, в них нет исключений, неправильностей, напластований разных этапов развития языка...
– Понятно.
– И потом, эта пленка... очень грамотно построенная обучающая методика. Николай Петрович, не могли бы вы сказать, кто автор? Это же переворот в обучении иностранным языкам, это я вам как преподаватель говорю.
Хозяин кабинета, могучий, слегка обрюзгший человек с гладко выбритой головой, только вздохнул.
– Я понимаю ваши восторги, Всеволод Сергеевич. Настало время рассказать вам, откуда у нас это все.
Он вытащил из ящика своего монументального стола шкатулку и стопку блокнотов в побуревших, потрескавшихся кожаных переплетах.
Берсенев открыл первый блокнот – оригинал тех фотокопий, которые ему выдали для изучения две недели назад, – тот же косой, но разборчивый почерк с ятями и ерами. В ярко расписанной палехской шкатулке лежал голубой кристалл, похожий на столбик горного хрусталя, только симметричный. Николай Петрович осторожно взял его двумя пальцами, потер грани и положил на стол. В воздухе над кристаллом соткалось туманное облачко, по которому поплыли символы и картинки. Берсенев узнал в них начало учебной ленты, о которой говорил раньше.
– Что это?
– А это, Всеволод Сергеевич, оригинал. Марсианский кристалл.
– Марсианский? – переспросил Берсенев.
Скажи это кто другой, Берсенев решил бы, что розыгрыш слишком затянулся. Но Николай Петрович Хохлов, начальник Второго Управления при правительстве СССР, не был склонен шутить. Он испытующе смотрел на Берсенева, катая в могучих ладонях голубой кристалл.
– В 1920 году, – заговорил министр, – работал я в петроградских механических мастерских. Участвовал в изготовлении снаряда для полета на Марс. Время было сами помните какое, и на этот проект никто не обратил внимания. Вот потом, когда они вернулись с Марса, была шумиха в буржуазной прессе, проект даже пытались продолжать, но ничего не вышло. Это путевые дневники Мстислава Сергеевича Лося, руководителя экспедиции. Впрочем, там вся экспедиция была два человека, причем второй нашелся случайно, какой-то боец-кавалерист. Вы, вероятно, слышали о группе товарища Цандера – они занимались реактивными снарядами, сейчас это поле деятельности нашего управления. Снаряд Лося тоже был реактивным, остались чертежи, остался сам аппарат, хотя и поврежденный. Мы усовершенствовали его. Пришлось заново открывать способ изготовления горючего, этого ультралиддита, потому что обычное ракетное горючее не годится.
– Фантастика, – пробормотал Берсенев. – В духе товарища Беляева. Научная станция в безвоздушном пространстве, ракетное сообщение с Тян-Шаньского хребта...
Нарком коротко улыбнулся.
– Сами увидите, Всеволод Сергеевич, как действительность превосходит самые смелые фантазии.
– Увижу?
– Именно так. Вас рекомендовал профессор Евстигнеев, и я полагаю, что вы нам подойдете.
– Но почему вы не обратились к самому Евстигнееву?
– Ему семьдесят три года. Полет на Марс ему не по силам.
– Полет на Марс?
Берсенев чувствовал себя нерадивым студентом на экзамене – запинается, мямлит, переспрашивает.
– Вы быстро усваиваете новые языки, разносторонне образованы, имеете опыт дешифровки, физически здоровы. Участие в экспедициях тоже говорит в вашу пользу. Вот предписание и командировка.
Берсенев, словно во сне, взял бумаги.
– Вы ведь в разведке служили?
– Так ведь я под огнем-то, по сути, не был. По тылам ошивался.
Министр скупо улыбнулся:
– Да уж знаю я, Всеволод Сергеевич, по чьим тылам вы ошивались.
– Эи дация Тума ра гео Талцетл, – старательно произнес Берсенев. – Это по-марсиански означает: "Лечу на Марс с Земли".
– Ну что ж, доброго пути. Вот ваше направление, аванс и проездные документы получите в бухгалтерии.
Руководитель проекта Николай Иванович Аверин был худощавым, невысоким и подвижным человеком. Глубоко посаженные светлые глаза смотрели решительно и твердо с загорелого лица.
– Прошу, Всеволод Сергеич, – указал он на стул возле большого письменного стола, заваленного рулонами чертежей и стопками бумаг, за которыми едва виднелся селектор. – По вашему лицу я вижу, что у вас есть вопросы.
– Вопросы есть.
– Полагаю, часть ответов вы получите сейчас на совещании. Прошу вас. Остальные сейчас будут.
На столе стоял механизм, больше всего напоминающий пишущую машинку, к которой привинтили осциллограф и самописец. Из самописца торчала бумажная лента с волнистыми линиями. Берсенев хотел спросить, что это, но тут явились "остальные".
В состав экспедиции вошло шесть человек, Берсенев – седьмой. Начальником – Аверин. К собственному удивлению, Берсенев увидел два знакомых лица: Виктор Семирад, летчик-полярник, чьи фотографии до войны не сходили с газетных страниц, и Лариса Новицкая, врач-эпидемиолог, Берсенев встречался с ней в 1948 на Дальнем Востоке. Это была статная женщина лет тридцати пяти, чернобровая, темноволосая, со строгим взглядом, от которого самые дерзкие пациенты терялись и смущались. За остановленную вспышку чумы на границе с Китаем она получила орден. Новицкая приветственно кивнула Берсеневу, и он воспрял духом. В состав экспедиции включили еще геолога Сванидзе и почему-то археолога Михаила Шпильмана. Весь какой-то длинный, в очках и со слегка искривленным носом, по виду он был типичный кабинетный ученый. Вторым пилотом летела девушка – коротко стриженная, молчаливая Маша Татаринова. На вид Берсенев дал ей двадцать с небольшим, но оказалось, что ей уже почти тридцать, и в годы войны она летала в знаменитом полку "ночных ведьм".
Работая переводчиком "в поле", Берсенев приобрел привычку оценивать людей с той точки зрения, удобно ли с ними будет работать. С требовательной, не терпевшей неопределенности Новицкой работать было удобно. Остальные с первого взгляда тоже не производили впечатления "тяжелых клиентов", как это называл Берсенев. Хотя, конечно, состав странный...
– Итак, товарищи, начнем. Цель нашей экспедиции – заключить союз с обитателями планеты Марс. Марс должен стать советским, товарищи!
Аверин достал из-под чертежей большой конверт и передал Семираду.
– Вот, ознакомьтесь. На этих фотография выделена интересующая нас область поверхности Марса. Астрономы отмечают, что более темная, предположительно орошаемая область неуклонно растет. Это означает, что марсианское общество преодолело кризис и вышло на путь развития. Более того, недавно наши астрономы зафиксировали внезапный взрыв астероида, проходившего на расстоянии примерно восьмидесяти миллионов километров от Марса, и одновременно – вспышку на поверхности Марса. Академик Тихов считает, что вспышка имеет искусственное происхождение, а астероид был разрушен неизвестным нам способом. Как ни фантастично такое предположение, теоретически оружие такого рода возможно.
– Что-то вроде гиперболоида, – не удержался Берсенев. – Или фульгуратора.
– Гиперболическое зеркало не фокусирует лучи, – совершенно серьезно ответил Аверин. – А вот параболическое...
– Это все интересно, Николай Иванович, но я все-таки не понимаю, зачем меня отозвали из экспедиции, – сказал Шпильман. – У меня там интереснейшее захоронение, мировая сенсация!
Вместо ответа Аверин открыл ящик стола и достал фотокопию рисунка с размашистой подписью. Рисунок изображал статую нагой женщины в странной короне.
– Что это, по-вашему, Михаил Яковлевич?
Шпильман впился взглядом в листок, то поднося поближе, то отодвигая дальше.
– Поразительно. Поразительно, – пробормотал он. – Это же наша «расколотая царица», только целая, та же культура, и диадема... да-да. Теперь понятно, это не рога, это двойная диадема... Такая же, как у нас в раскопе. Откуда это? Чья находка?
– Это, Михаил Яковлевич, привезено с Марса. Судя по заметкам Лося, изображение желтой пророчицы Яджах. Одна дуга диадемы украшена алым самоцветом, другая – кирпично-рыжим, символизируя Талцетл и Туму.
– Понятно-понятно, – Шпильман поправил очки. – Этот поразительный рассказ марсианской священной истории хоть и похож на эзотерику, но, видимо, имеет под собой основания... Да, я понял, давайте продолжим.
Аверин прошелся вдоль стола.
– Итак, вы ознакомились с материалами предыдущей экспедиции. Их, к сожалению, не очень много – путевые заметки товарища Лося, несколько предметов материальной культуры, кристалл с записью уроков марсианского языка и расшифровка устных показаний Гусева. Гусев, конечно, вральман первостатейный, а главное, сам уже верит в то, что говорит – но на безрыбье… Главная задача экспедиции вам уже известна. Теперь о задачах, так сказать, второго порядка. Вы, Лариса Андреевна, должны оценить состояние марсианской медицины и биологической науки. В свете того, что нам известно о бактериологической войне, которую готовили втайне японские милитаристы, вы должны оценить опасность возникновения эпидемий при контактах с марсианами. И не повторится ли в космических масштабах трагедия американских индейцев, заразившихся от испанцев ветрянкой.
– Логически рассуждая, контакт уже состоялся двадцать лет назад. Нам известно, – Новицкая указала на фотографии поверхности Марса, – что марсиане не вымерли. Мы тоже, как видите. Но, разумеется, следует быть осторожными.
– Ваша задача, Георгий Андреевич, – Аверин остановился напротив Сванидзе, – оценить геологическое состояние Марса, наличие радиоактивных руд, произвести первичные изыскания. Также в ваши обязанности будет входить геодезия – точнее, ареодезия – и картография.
Сванидзе, мощный, с квадратными плечами, неторопливый человек, ответил кивком.
– Вы, Михаил Петрович, специалист по древним культурам. В вашу задачу будет входить изучение марсианского общества и памятников истории. Всеволод Сергеевич лингвист, переводчик, и его задачи соответствующие. Хотя мы все освоили марсианский язык в пределах записанного на кристалле, переводчик нам необходим. Кроме того, в вашу задачу тоже входит изучение марсианского общества – с современной, а не исторической точки зрения. Что-то вроде вашего отчета о положении в Синцзяне.
Берсенев удивился – отчет писался для совсем другого ведомства, а впрочем...
– И, наконец, мы с Виктором Петровичем будем заниматься изучением марсианской науки и техники. Задача Марии Венедиктовны, помимо пилотирования космического корабля, – ремонт всей нашей техники и техобслуживание. Вот график подготовки, – Аверин раздал каждому по листку с машинописным текстом.
Подготовка началась тут же, в кабинете. Механизм, громоздившийся на столе Аверина, оказался вычислителем-курсографом.
– Я не рассчитываю, что вы все освоите его досконально, – сказал Семирад. – Но каждый участник экспедиции должен уметь считать курс и курсовые поправки на случай, если мы с Машей выйдем из строя.
Пришлось осваивать алгоритмы и формулы вычислений, которые записывались длинными комбинациями букв, потом вводить эти комбинации – то есть набирать на клавиатуре, как на пишущей машинке. Результат можно было получить в виде графика и столбцов цифр, которые после нанесения на координатную ленту давали положение корабля в пространстве и относительно идеальной траектории полета.
– В сущности, – говорил Аверин, – эта машинка умеет только быстро-быстро прибавлять единички и нули. Но это уже позволяет нам решать сложные задачи механики небесных тел числовыми методами. Раньше мы тратили на это дни, теперь – менее получаса.
– Вроде кроссворда эти штуки, – сказал в конце занятия Сванидзе. – Главное – правильно заполнить и потом циферьки не потерять.
Берсенев кроссвордами не увлекался, он заполнение алгоритмических схем сравнил бы с составлением словаря какого-нибудь малоизвестного языка. Он так и сказал Семираду. Тот засмеялся и ответил, что это и есть язык – язык программирования. И вообще скоро везде будут вычислительные машины, станут следить за производством и электричеством, а люди будут только кнопки нажимать и программы вводить.
Лучше всех с вычислителем управлялась, как ни странно, Маша. Семирад хмурился и с удвоенным усердием выводил ряды цифр – но угнаться за Машей, которая вообще не пользовалась предварительной записью, не мог никто.
Дня через три Берсенев увидел первый межпланетный снаряд. Будущих межпланетников повезли на завод, где проходил последние проверки их корабль, и показали обгоревший яйцевидный аппарат, на котором впервые в мире два человека преодолели пустоту и ступили на другую планету.
В пустом самолетном ангаре яйцеобразный аппарат казался жалким и скособоченным. Мощная пружина-амортизатор вокруг сопла-основания при посадке на Землю не выдержала и лопнула, поэтому аппарат и стоял накренившись. Внутри аппарат был пуст, обивка висела лохмотьями. Сванидзе заметно поскучнел, видимо, представив, как он, человек крупный, влезает в это относительно небольшое пространство.
Аверин, заметив это, улыбнулся:
– Ну, Георгий Андреевич, не переживайте. Наш аппарат в несколько раз больше. С этим связано одно обстоятельство – полет Гусева и Лося длился по их времени около суток, аппарат развил релятивистскую скорость – то есть такую, при которой произошло эйнштейновское замедление времени. Для пути туда и обратно им потребовалось около двух пудов ультралиддита. Наш корабль в несколько раз больше, у него другая конструкция, и лететь мы будем дольше, примерно неделю по нашему времени.
– Почему? – спросил Сванидзе.
– Похоже, что размер релятивистского межпланетного аппарата конструкции Лося ограничен. Увеличение массы аппарата в три раза требует увеличения запасов ультралиддита в кубе. Пришлось искать компромисс, и мы сделали наш корабль более похожим на ракету. При старте он будет состоять из нескольких цилиндрических отсеков, составленных друг на друга, в самом верхнем будет находиться жилая часть. По мере продвижения и расхода топлива отсеки будут отстреливаться. При посадке на Марс останутся два отсека, предназначенных для обратного старта и разгона, и жилая часть с собственным двигателем…
Тут в ангар вошли еще трое: пара солдат и какой-то пожилой человек в черной новенькой робе заключенного. Его морщинистое лицо при виде аппаратов скривилось то ли в улыбке, то ли в гримасе боли – не разобрать, слишком велика путаница мимических морщин, слишком сильно били когда-то по этому лицу. Только глаза, серые в карих крапинках, остались молодыми и удивленными.
– Эх, мать честная! – воскликнул вошедший, застыв перед новой ракетой. – Не обманули, а! Ракета, как есть ракета!
Потом он глянул на стоящее в тени обгорелое металлическое яйцо, и слеза выкатилась из-под набрякшего века.
– Эх, Мстислав Сергеич не видит, а!
– Здравствуйте, Алексей Иванович, – сказал Аверин, протянул заключенному руку – и до Берсенева дошло, что перед ним один из первопроходцев Марса, Алексей Гусев.
– Позвольте представить, наш консультант. Прошу любить и жаловать.
И тут же напустился на конвоиров:
– Что это такое? Что за безобразие, я же настаивал, чтобы товарища Гусева расконвоировали!
– Семаго распорядился, – виновато сказал солдатик.
– Семаго чёрти что себе позволяет, я с ним поговорю, – Аверин жестом отправил солдат прочь, но те не решились уйти далеко, сели у ворот ангара рядом с караулкой.
Гусев походил вокруг аппарата. Провел ладонью по обшивке.
– Сварная, надо же!
– Так точно, – сказал Семирад. – По танковой технологии товарища Патона. Пойдемте, посмотрим.
Новейший межпланетный аппарат показался огромным – больше двадцати метров в высоту, он сверкал, как зеркало.
– Поверхность будет отражать солнечный свет, чтобы корабль меньше грелся. В пустоте первое дело – хороший теплоотвод, – объяснил Семирад.
– Ага, точно, – поддержал Гусев. – Обратной дорогой еле не спеклись. А ждали-то холода. Меховых курток набрали, унтов… А на поверку вышло – жара, баня парная. Я даже сомлел, как барышня…
Маша глядела на первого в мире ареонавта и забывала моргать. Зато Гусев, поймав этот ее взгляд, начал ей подмаргивать слишком часто.
Гигантское сверкающее яйцо стояло на опорах, снизу из него выходили четыре конусообразных сопла, окружавших пятое, сравнимое диаметром с основанием корабля. Люков было два – нижний, широкий, раскрывался вниз, становясь аппарелью для спуска вездеходного автомобиля. Второй, расположенный повыше, предназначался для людей.
Поодаль стояли в полной готовности две машины. Одна была похожа на американский автомобиль "джип", вторая – на поставленную на высокие колеса карету, над крышей которой торчали спиралевидные усики.
– Это марсианский мобиль, – объяснил Аверин. – Построен по сохранившимся чертежам Мстислава Сергеевича. Для того, чтобы он поехал, нужно поместить его в сильное электромагнитное поле, которое окутывает весь Марс. Для испытаний на заводе построили излучатель, но слабенький, на пределе возможностей. Будем надеяться, что на Марсе эта машинка забегает.
От всего этого у Берсенева голова шла кругом, но он втянулся и уже с нетерпением ждал старта.
Гусев, конечно, был приглашен – точнее, вырван из зубов лагерной системы – не как технический консультант. По техническим вопросам он только и мог сказать, что на корабле Лося все было иначе. Когда они спускались по трапу, Гусев шепнул Аверину, мигнув на Машу:
– Слышь, а девчонка-то как? На подъем не тяжелая?
– Девчонки все за забором, Алексей Иванович, – отрезал Аверин. – Мария Венедиктовна – офицер, майор авиации.
– Фу ты-ну ты, – Гусев хмыкнул, и на следующий же день возобновил свои ухаживания, благо на занятиях по марсианской истории и языку вся группа встречалась каждый день.
Маша не отвергала – а просто не замечала этого флирта. Даже не потому, что лагеря изуродовали Гусева, – она просто не понимала приемов ухаживания, принятых в двадцатые годы. Это было бы забавно, если бы за этим не стояла трагедия.
Аверин неверно оценил Гусева. Вралем тот не был. Точнее, был – в исконном смысле этого слова. Сказитель и сам же герой своих сказаний, Гусев попросту принадлежал к числу тех натур, для кого их собственная жизнь – героическая сага. С этим можно работать, нужно только учитывать поправку на ветер.
В день перед отлетом Гусев тяжело и мрачно напился – и где только достал? – а когда Берсенев пришел навестить его, расплакался и попросил: «Ихошку мою там отыщите. Скажите, мол – помню. Ни на день не забывал…»
Берсеневу было неловко, но он пообещал.
И вот, после полугода подготовки и сложного, тяжелого перелета ракетный корабль приближался к Марсу. Вернее сказать, догонял Марс, пристраиваясь к красной планете и уравнивая с ней скорость. Заслонки иллюминаторов из прочнейшего тугоплавкого стекла с обращенной к Солнцу стороны были закрыты – безжалостный, нестерпимо яркий свет, не смягченный толщей атмосферы, мог выжечь сетчатку глаз. С другой стороны, обращенной к Марсу, заслонки были подняты. Красно-бурый диск, покрытый пунктирной сеткой каналов, был уже слишком велик, чтобы вместиться в одно окно целиком.
Посоветовавшись с пилотами, Аверин приказал начинать снижение.
– Ну что, по местам, товарищи! – раздался из динамика голос Виктора Семирада. – Всем пристегнуться, начинаем спуск.
Берсенев задержался у иллюминатора и до своего места дошел последним. Сделалось темно – заслонки опустились на всех иллюминаторах. Тело стало наливаться тяжестью, потом нарастающая перегрузка вдавила всех в кресла. Берсенев стал мысленно спрягать латинские глаголы – при взлете это помогло ему отвлечься от неприятных ощущений. Перед глазами поплыли красные круги, латинские глаголы вдруг сменились марсианскими – фигура человечка в призрачной голубой дымке производила действия, а хрустальный голос называл его.
Корабль трясся все сильнее, содрогаясь от трения о разреженную марсианскую атмосферу, снаружи доносился низкий гул.
"Разобьемся к чертовой матери", – подумал Берсенев.
Тут корабль словно ударился обо что-то, и все смолкло. Тяжесть, придавливающая к креслам, исчезла. Зажглась одинокая лампочка.
Дверь в кабину открылась, и в проеме показался Аверин. Глаза его блестели, движения были размашистыми, как у пьяного.
– Сели, товарищи! – сказал он, блаженно щурясь. – Это Марс, товарищи!
Все стали отстегиваться от кресел и неуверенно подниматься.
Посадку все перенесли благополучно, только у Шпильмана пошла носом кровь и все никак не унималась.
– Николай Иванович, когда можно будет выйти наружу? – спросил Сванидзе.
– Когда корабль остынет. Сейчас его корпус раскален, почва вокруг, вероятно, оплавлена. Мы даже заслонки еще не решаемся поднять.
Из кабины вышел Виктор, снял шлемофон.
– Часа через два можно будет выглянуть в окошко, – сказал он. – Ничего себе посадочка, я уж думал, не удержу рули. Хуже, чем над Северным полюсом.
Он вытер рукавом лоб, с удивлением посмотрел на мокрое пятно.
– Тогда давайте все отдохнем, товарищи, – сказала Новицкая.
Лариса скрылась в женской каюте. Следом за ней пошла Маша. Берсенев никак не мог привыкнуть к мысли, что эта невысокая девушка в войну летала на тихоходных бомбардировщиках и была среди тех женщин, которых немцы звали "Ночными ведьмами" и боялись до медвежьей болезни. Присутствия Маши, тихой и неразговорчивой, иногда просто не замечали.
– По койкам, товарищи космонавты, – сказал Аверин. – Пока есть возможность, надо отдохнуть как следует.
Берсенев прошел в каюту по левому борту, умылся и лег. Ему было тяжко и муторно привыкать к весу собственного тела после частичной невесомости полета. Большую часть пути корабль летел с ускорением 8 метров в секунду за секунду, что создавало подобие земного притяжения, но с момента начала торможения почти сутки пришлось провести в невесомости. Хотя марсианское тяготение меньше земного, было все же не по себе. "А вдруг выйдем на поверхность и запрыгаем, как Джон Картер?" – сонно подумал Берсенев.
Глава Вторая. Марс
К утру корабль остыл, и Аверин распорядился убрать заслонки иллюминаторов. Снаружи ярко светило маленькое колючее солнце в густо-фиолетовом небе, ветер гонял среди рыжих камней красные пески. Сухой воздух снаружи пах горячим железом и пылью.
Из грузового отсека вывели вездеходный автомобиль. Аверин и Сванидзе сели впереди, Берсенев и Лариса Андреевна забрались на заднее сиденье. Им предстояло доехать до Соацеры и вступить в контакт с марсианами.
– Ну, Николай Петрович, будем надеяться, что карта достаточно точна, – сказал Семирад, обнимаясь с начальником экспедиции на прощанье. – А то помните, как я вас в Манчжурии искал по степи?
– Да уж помню. Но там у нас вообще никакой связи не было. Удачи вам, Виктор, держите форт.
– И вам удачи!
Марсоход рыкнул двигателем и покатил по каменистой пустыне, оставляя в пыли рубчатый след от протекторов. Низкая песчаная поземка быстро заметала его.
Аверин вел машину уверенно, даже расслаблено. Берсенев ему позавидовал. Все члены экспедиции прошли курс управления марсоходом, умели работать с курсовым вычислителем на корабле и с аппаратурой связи, но Берсенев предпочел бы, чтобы эти его навыки не понадобились. Он вообще чувствовал себя ненужным грузом, взятым на всякий случай. Конечно, это было не так: хотя все члены экспедиции изучили марсианский язык по тому синему кристаллу и словарику из дневников Лося, практика с настоящим носителем языка требует особых навыков, а они были только у Берсенева. И самое главное – у него были и другие особые навыки…
Солнце ползло по небу по широкой дуге, горизонт казался непривычно близок. Марсоход взобрался по отлогому склону и остановился.
– Надо оглядеться, товарищи, – сказал Аверин.
Снаружи все так же тонко свистел ветер, наметая песок к подножиям кактусообразных растений.
Пока Сванидзе устанавливал теодолит и производил съемку, Берсенев смотрел по сторонам. Сначала пейзаж казался ему однообразным, без выделенных ориентиров, потом глаз привык к здешней перспективе, и Берсенев понял, что по правую руку более темные камни вовсе не камни, а развалины. Как он мог не заметить этого раньше? Останки стен, кое-где торчат верхушки более темных колонн, а небольшой подъем вовсе не естественная куча песка, а засыпанные песком ступени. За одним строением он различил другое, третье... Когда-то здесь было поселение. А значит, был канал, была дорога...
Дорога и вправду отыскалась. Заметенная мелким песком, идеально прямая и ровная. Судя по рисованной от руки карте Лося, она вела к Соацере, Городу Солнца.
Берсеневу хотелось полазить по развалинам, быть может – найти телевизионное зеркало, которое так впечатлило первопроходцев, быть может, увидеть что-то в этом зеркале. Но вряд ли в занесенных песком руинах что-то сохранилось.
Потом дорога пошла в гору – местами ощутимо. И вдруг вырвалась на гребень, разделяющий пустыню и обитаемые пространства. Справа открылся вид на огромный цирк-водохранилище с густо-синей водной гладью, на темные квадраты полей и белые ниточки дорог между ними. Сверху раздался стрекот – к марсоходу приближалась летающая лодка, из-под ее острого брюха топорщился решетчатый ствол электромагнетического оружия.
Аверин остановил машину.
– Ну что, Всеволод Сергеевич, ваш выход!
Двери по правому борту распахнулись, из передней выбрался Аверин, из задней Берсенев. Шлемофон он оставил на сиденье. От утреннего холода не осталось и следа, тепло было, как в начале лета где-нибудь в Подмосковье.
Лодка зависла над самой землей, едва не касаясь почвы килем. В борту распахнулась дверца. Выкатился трап, по трапу спустились четверо солдат в шлемах и при ружьях, затем вышел человек в расшитой по плечам темной хламиде. Ростом этот человек был едва вровень с Берсеневым, узкоплечий и худой. Голубоватая кожа (Берсенев вспомнил, что это признак гори, потомка магацитлов), резкие черты лица. Что-то в нем было птичье. Марсианин поднял правую руку ладонью вперед и заговорил. Берсенев облегченно вздохнул – он понимал произнесенное.
– Что он говорит, Всеволод Сергеевич? – спросил Аверин. – Учил же язык, а не разобрать ни черта.
– Приноровитесь. Так... "Мы приветствуем гостей с Талцетл... приглашаем следовать за нами. Правитель примет вас в Соацере".
– Скажите, что мы рады встрече и благодарны за приглашение.
Берсенев еще в полете заучил эти фразы наизусть и сейчас произносил птичьи, скачущие сочетания звуков не раздумывая:
– Земляне приветствуют жителей Марса. Мы рады встрече. Благодарим за приглашение, мы последуем за вами.
На голубоватом лице отразилось удивление.
– Вы понимаете наш язык?
– Земляне уже посещали вашу планету, – ответил Берсенев. На этот раз слегка запинаясь, потому что составлять фразы приходилось на ходу. – Они привезли нам знание.
– Мое имя Герн. Я буду ехать с вами, – сказал марсианин. – Один из вас полетит на моей ицаль.
Берсенев перевел.
– Я пойду, – сказал Аверин.
– Нет, Николай Петрович, пойду я. Я лучше пойму, что они будут говорить между собой.
– Хорошо. Надо, наверное, назваться в ответ?
– Да, – Берсенев повернулся к Герну. – Я – Всеволод. Это – Николай, Георгий, Лариса.
Глаза марсианина расширились, когда он увидел женщину, но он все же сохранил невозмутимое выражение лица.
Берсенев направился к летающей лодке – ицаль, она называется ицаль, запомнить, потом записать. Марсианин невозмутимо прошествовал к марсоходу и следом за Авериным забрался внутрь. Марсоход взял с места и покатил по дороге.
Внутри ицаль оказалась довольно просторной. Сидевший впереди, за рулями, летчик даже не обернулся, чтобы посмотреть на землянина. Офицер в шлеме с двумя золотыми полосками осмотрел гостя, убедился, что тот без оружия, и жестом велел солдатам разойтись по местам.
– Садитесь, господин, – сказал офицер, указывая на удобное кресло в середине салона.
– Благодарю.
Берсенев сел.
Офицер тоже сел и снял шлем. Это был молодой человек с красной кожей и коротко стриженными черными волосами, аол.
– Долго нам лететь? – спросил Берсенев.
– Час, – ответил офицер. И после паузы добавил: – Час – это одна двадцатая часть дневного оборота.
Берсенев мысленно пересчитал время – что-то чуть больше часа с четвертью. Марсоход, конечно, будет ехать дольше.
В иллюминатор было видно только небо, так что Берсенев раскрыл планшетку. Записал новое слово и принялся набрасывать портрет офицера.
Закончил он как раз к тому времени, когда ицаль стала снижаться.
– Это Соацера? – спросил Берсенев.
– Да. Дом правителя.
"Торжественной встречи с советом инженеров не будет, – вспомнил заметки Лося Берсенев. – Ну что ж, посмотрим".
Первыми из ицаль вышли солдаты, выстроились попарно по бокам дорожки. Затем офицер пригласил Берсенева следовать за собой. Встречающий, довольно высокий марсианин-гори с исчерченным морщинами лицом, приветствовал землянина. Берсенев ответил.
– Где остальные пришельцы? – спросил встречающий у офицера.
– Они едут на наземной машине, высочайший. С ними Герн.
Высочайший покивал головой.
– Повелитель примет вас и ваших спутников, когда они прибудут в Сады. Я Хон, его помощник. Рад, что вы понимаете наш язык, господин.
– Всеволод, – ответил Берсенев. – Если для вас трудно произносить мое имя, можно его упростить.
– Сеу-лод, если вам будет угодно. Отдохните, пока не прибудут ваши спутники.
"Да он, кажется, меня за начальника принял," – подумал Берсенев, шагая следом за Хоном.
Марсоход должен был добраться до Соацеры только к вечеру, и Берсенев решил употребить это время с пользой. Он вымылся в купальне с теплой водой, переоделся в чистое и отправился на экскурсию. Им, оказывается, отвели целое крыло дворца. Единственный выход вел внутрь, у дверей стояли охранники к остроконечных шлемах, с оружием наперевес. Кругом шла высокая стена, которую при желании можно было бы преодолеть, если бы она не стояла над обрывом. Впрочем, при здешней силе тяжести можно будет попробовать. Берсенев успел обойти и осмотреть комнаты, центральный зал, сад с прудиком и водопадом, для которого в ограде была сделана брешь – струйка воды срывалась с обрыва и рассеивалась в воздухе облачком, не долетая до поверхности.
Потом появился Хон в сопровождении пары слуг с морщинистыми лицами и лысыми шишковатыми головами. Слуги принесли еду. Воспользовавшись случаем, Берсенев заговорил с Хоном. Повадкой мелко кланяться и широченным халатом в узорах Хон напоминал ему китайских дворцовых евнухов, но Берсенев старался не обманываться этим сходством.
На расспросы Хон отвечал охотно, пространно и многословно – лучшая практика для переводчика. Берсенев по ходу делал заметки, записывая новые слова, формульные выражения и прочую добычу. Попутно он задавал совсем не лингвистические вопросы. Хон отвечал охотно, явно довольный интересом Сына Неба. Он еще помнил тех, первых Сынов Неба, которые встряли в смуту, но о них мог рассказать мало, потому что видел-то пару раз издалека.
– А что было после того, как они вернулись на небо? – спросил Берсенев.
– О, великий Тускуб справился со смутой. Он наказал бунтарей и с тех пор никто не смеет нарушать порядок. Все низшие получают кров, еду и порцию хавры в конце периода, инженеры руководят постройками и производством, достойнейшие вкушают покой и довольство в садах Соам.
– А кто теперь возглавляет Совет Инженеров?
– Великий Тускуб, конечно!
Похоже, Хон боготворил Тускуба, которому служил с детства. Берсенев задумался. Всё, что писал Лось о Тускубе, всё, что известно было из рассказов Гусева, рисовало образ человека умного, властного, ревниво держащегося за власть и готового на всё ради ее сохранения. Это было бы полбеды, но Лось писал также, что Тускуб одержим идеей умирания расы. Прямо "Закат Марса" какой-то.
Уже на закате прибежал мальчик-слуга, зашептал Хону в ухо, косясь любопытно на сына Неба.
Хон встал, кланяясь.
– Прибыли другие гости, о Сын Неба, – сказал он. – Я должен встретить их.
Приехали они, конечно, уставшими. Хон суетился, гонял слуг, кланялся, пока Берсенев не сказал ему, что все в порядке и Сынов Неба можно предоставить им самим до часа аудиенции у правителя Тускуба. После еды и купания Аверин попросил Берсенева разъяснить ситуацию.
– Товарищи, – сказал Берсенев, оглядев коллег. – Перед тем, как мы отправимся собирать информацию, напомню вам, что обстановка тут не дружественная. У власти на Марсе тот самый Тускуб, который утопил в крови повстанцев Соацеры и хотел убить наших предшественников. Он перехитрил опытного вояку Гусева и лидера повстанцев Гора. Прямо скажем, он враг прогрессивных марсиан, а значит, и наш. Об этом важно помнить каждую минуту. Не верить его обещаниям и уверениям. Не поддаваться на провокации. О малейших странностях докладывать.
– Всеволод Сергеевич, – Сванидзе кашлянул и потер нос. – А как понять, где странности, а где не странности? Чужой мир, чужие люди...
– Наблюдать, – пожал плечами Берсенев. – Сначала замечать обычное, характерное. Я понимаю, что спецподготовка здесь у немногих, но так уж вышло, что все мы – разведчики. А главный принцип разведчика – постоянная бдительность.
Конечно, он понимал, что это не сделает из них разведчиков. Годы обучения не сделают из них разведчиков, не тот склад характера. Не получится годами вживаться в чуждую среду, постоянно поддерживать в себе искренний – непременно искренний и доброжелательный! – интерес к людям, которых в обозримом будущем, возможно, придется предать. Убить. Словом или молчанием, делом или бездействием – как прикажет центр.
Он вспомнил Харуко. Её глаза, два погасших уголька, в момент оглашения приговора. Веревки на тонких руках, выщербленное, лишенное блеска лезвие да-дао...
"Бусирасику-ни синда онна", – сказал японский полковник, которого казнили следующим. "Женщина, умершая как воин..."
Он встряхнулся, сбросил наваждение.
– В течение нескольких недель мы будем постоянно во власти Тускуба. Он может с нами в любой момент сделать все, что угодно. За нами, конечно, вся мощь СССР, но возмездие придет не сразу. При такой игре важно уметь делать хорошую мину, отчаянно блефовать, лгать, возможно, запугивать. Привычные понятия о честности, о дружбе придется отложить в сторону. Здесь у нас нет друзей, только соглядатаи. Чем доброжелательней и доверчивей собеседник – тем больше вероятность, что это шпион. Суть этой профессии на всех планетах и во все времена одна и та же: втереться в доверие и выведать слабое место, чтобы потом обратить это знание против вас, нанести удар, которого не ждали. Опытный разведчик способен выведать важную информацию, разговаривая на темы, казалось бы, совсем не имеющие отношения к делу. Ну, например, представьте, что я марсианин… Товарищ Новицкая, сколько у вас детей?
– У меня нет детей, – сказала Новицкая резко. – Вы же прекрасно знаете.
– Откуда же мне знать, я марсианин. Странно. Симпатичная женщина, а детей нет.
– А что, у симпатичных обязательно должны быть дети? Некрасивых вы не спрашиваете?
– Я не удивляюсь, когда они отвечают "нет". Странные вас, должно быть, окружали мужчины.
– Обычные. – Новицкая явно пыталась отнестись к этому как к игре, но, видимо, ее все же задело за живое.
– Не верю. Чурбаны, идолы деревянные, имеют очи, но не видят, – Берсенев игриво улыбнулся.
– Знаете что, Всеволод Сергеевич? Мне эти вопросы еще на Земле надоели до чертиков. Каждый, ну буквально каждый норовит сунуть нос в мою личную жизнь!
– Но ведь интерес-то вполне объяснимый. Перед вами в самом деле трудно устоять.
– Это не значит, что я должна рожать ребенка от каждого не устоявшего.
– Ну вот видите, – Берсенев развел руками. – Был бы я марсианским разведчиком, уже знал бы, где ваше слабое место. Прошу прощения за этот эксперимент, Лариса Андреевна.
– Прощаю, – царственно сказала Новицкая.
– Так вот, о вашем слабом месте... Если бы я хотел к вам подобраться, я бы послал к вам человека, который по виду годится вам в сыновья... нет, лучше в дочери. Беспомощную с виду девушку в затруднительном положении, умоляющую Дочь Неба о защите...
Новицкая нервно оглянулась, потом резко взяла себя в руки и ничего не сказала.
– Хватит, Всеволод Сергеевич, мы поняли, – у Сванидзе был такой вид, словно он проглотил слишком горячий кусок. Он даже грудь растирал. – Что же нам, языки проглотить и вообще ни о чем с марсианами не разговаривать?
– Это невозможно, да и не нужно, информацию они должны получить, и они ее получат. Ваша задача – держаться как можно ровнее, не проявлять особого интереса или особого отвращения ни к одной из тем. Отвечать на вопросы коротко, по возможности буквально, держаться той легенды, которую мы разработали по дороге сюда. Если боитесь сболтнуть лишнего, лучше прямо сказать, что не уполномочены обсуждать эти вопросы, и отослать вопрошающего ко мне или товарищу Аверину. Держаться твердо, смотреть прямо, мы магацитлы, нам нечего бояться. Мы – полубоги из их старинных легенд. Любой из нас физически сильнее любого из них, морально тверже. Возьмите эту ноту внутри себя, как бы приподнимитесь изнутри. И вот с этой приподнятой позиции со всеми говорите.
Аверин оглядел марсопроходцев, кивнул каким-то своим мыслям.
– Ну что, товарищи мотоциклы, идем знакомиться с Тускубом.
Новицкая фыркнула, но ничего не сказала.
Правитель Марса принял землян в большом зале с высоким сводчатым потолком, опирающимся на колонны красного камня. Из отверстия в потолке посередине лился свет, а дальние углы тонули в сумраке. Берсенев отстраненно вспомнил, что отверстия в потолке часто попадались в зарисовках Лося. Сбоку возвышалась единственная полукруглая ступенька, на ней в высоком кресле сидел человек. "Высокий, сутулый марсианин, также одетый в чёрное, с длинным, мрачным лицом, с длинной, узкой, чёрной бородой. На круглой шапочке его дрожал золотой гребень, как рыбий хребет", – вспомнил Берсенев заметки Лося. Борода Тускуба, правителя Марса, была белой.
Аверин едва заметно подтолкнул переводчика локтем, и тот, отвесив легкий поклон, сказал:
– Приветствую Верховного Инженера.
Глубоко посаженные темные глаза впились ему в лицо, Берсенев почувствовал начинающееся головокружение. "Черт, Тускуб же гипнотизер какой-то", – вспомнил он и с усилием сосредоточил внимание на переводе.
– ...что вы, сыны Талцетл, снова явитесь к нам в мощи и силе и большим числом. Чего ищете вы у нас?
– Вопрос не риторический, – шепнула Новицкая.
– Скажите ему, что мы пришли с миром, а ищем новые знания и братьев по разуму, – сказал Аверин, выслушав перевод.
Берсенев произнес заготовленную речь, глядя прямо в глаза старику. Гипноз гипнозом, но в Тибете и Китае Берсенев и не такое видел. Тут главное все время помнить себя и не пускать в разум чужой взгляд. Ничего военного.
– Ваши предшественники прибыли в год смуты и мятежа, – низкий, гулкий голос разносился по всему залу. – Но я не поставлю это вам в вину. Вам покажут все, что вы захотите посмотреть. Вас будут сопровождать и отвечать на вопросы. Через десять дней мы будем говорить снова.
Берсенев поблагодарил, все четверо поклонились и были отпущены восвояси. Сутулый старик с тяжелым темным взглядом остался сидеть в своем кресле, глядя в пустоту.
– Ничего себе, – вполголоса сказал Сванидзе уже в коридоре. – Мощный старец. Сколько же ему лет?
– Около семидесяти по нашему счету, – ответил Аверин. – Плохо то, что он уже имеет опыт общения с землянами и знает, что может нас переиграть.
– А это, – Сванидзе ткнул себе пальцем в переносицу, – вы ощутили?
– Ощутили, Георгий Андреевич, – ответил Берсенев. – Гипноз, самый обыкновенный. Как почуете, что на вас давят, вы сразу что-нибудь свое представляйте, вроде щита. Еще помогает ему в переносицу смотреть.
Наутро пришли сопровождающие от Тускуба – все со знаком инженеров на одежде, но не в черных халатах, а в синих накидках поверх штанов и рубашек с куртками, накидки были вроде рыцарских нараменников, по колено длиной. Каждому гостю полагался такой сопровождающий и летающая лодка.
Лариса улетела в город. Сванидзе быстро договорился со своим насчет шахт, в лодку им загрузили припасов и теплых одеял, и отчалил по своей геологической части.
Аверин с Берсеневым остались. Пришел Хон, передал просьбу Тускуба – поставить вокруг корабля охрану. Аверин подумал и согласился – с условием, чтобы охрана не приближалась к кораблю ближе ста метров.
Потом он установил в отведенных им комнатах радиопередатчик и связался с кораблем. Ответила ему Маша.
– А где Виктор с Михаилом Яковлевичем?
– В развалины поехали, – ответила она. – Мы связь держим, Николай Петрович, все по инструкции.
– Как марсианский мобиль?
– Ездит. Только приемные антенны пришлось поправить.
Аверин передал ей новости.
– Следите за этой охраной, чтобы диверсанта нам не подбросили.
– Будет сделано.
Огонек на передней панели передатчика потух. Аверин сложил наушники, микрофон, закрыл футляр с кодовым замком.
В окно заглядывало закатное солнце, тени лежали резкие, синие, как в горах. Комнаты, которые отвели землянам, были небольшими, светлыми, с хрупкой на вид мебелью. Двери комнат вели в обеденный зал, а из него можно было выйти во дворик с прудом и статуей – неизменный магацитл, изваянный из черного камня чуть крупнее человека, спал сидя, положив руки на колени. Статуя заросла каким-то кустарником, похожим на гибкий бамбук. Все тут напоминало Берсеневу Восток, китайские дворцы с крышами, изогнутыми, как крылья ласточки, не рассчитанное на рослых европейцев.
– Что скажете, Всеволод Сергеич? Какое у вас впечатление?
– Что-то мне кажется, что не выйдет у нас с Тускубом договора.
– Почему?
– Просто ощущение. Точнее я вам скажу, когда осмотрюсь здесь. И вот еще – надо нам их зрительные зеркала освоить, чтобы новости сразу получать.
– Тогда займитесь, Всеволод Сергеевич. А я тут по усадьбе поброжу, осмотрюсь.
И решила, что пусть будет. Новый вариант выложить никогда не поздно.
Название: Сын Марса
Автор:
Альвхильд, Запасной аэродромчикБета: fandom Space Opera 2014
Размер: макси, 17 317 слов
Источник: А.Толстой, "Аэлита"
Пейринг/Персонажи: Тускуб, Гусев, ОМП, ОЖП
Категория: джен, гет
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Иллюстрации: 1, 2, 3
Краткое содержание: Лишь через тридцать лет после того, как инженер Лось и красноармеец Гусев слетали на Марс, СССР подготовил и отправил новую экспедицию. Цель семи отважных ареанавтов - поднять над красными песками Марса красное знамя труда.
Примечание/Предупреждения: постканон
Глава Первая. Земля и полет
– Это, несомненно, естественный язык. Но я не понимаю, откуда он взялся.
– Что значит – откуда взялся?
Берсенев вздохнул. Очень тяжело объяснять неспециалисту очевидные для профессионала вещи.
– Это развитый язык, в котором имеется научная и техническая лексика, – начал он. – То есть его носители должны принадлежать к развитой культуре, пользоваться современной техникой... Но этот язык не принадлежит ни к одному известному науке семейству. Поэтому сначала я решил, что это мистификация, искусственный язык вроде воляпюка или эсперанто. Но все искусственные языки логичны, в них нет исключений, неправильностей, напластований разных этапов развития языка...
– Понятно.
– И потом, эта пленка... очень грамотно построенная обучающая методика. Николай Петрович, не могли бы вы сказать, кто автор? Это же переворот в обучении иностранным языкам, это я вам как преподаватель говорю.
Хозяин кабинета, могучий, слегка обрюзгший человек с гладко выбритой головой, только вздохнул.
– Я понимаю ваши восторги, Всеволод Сергеевич. Настало время рассказать вам, откуда у нас это все.
Он вытащил из ящика своего монументального стола шкатулку и стопку блокнотов в побуревших, потрескавшихся кожаных переплетах.
Берсенев открыл первый блокнот – оригинал тех фотокопий, которые ему выдали для изучения две недели назад, – тот же косой, но разборчивый почерк с ятями и ерами. В ярко расписанной палехской шкатулке лежал голубой кристалл, похожий на столбик горного хрусталя, только симметричный. Николай Петрович осторожно взял его двумя пальцами, потер грани и положил на стол. В воздухе над кристаллом соткалось туманное облачко, по которому поплыли символы и картинки. Берсенев узнал в них начало учебной ленты, о которой говорил раньше.
– Что это?
– А это, Всеволод Сергеевич, оригинал. Марсианский кристалл.
– Марсианский? – переспросил Берсенев.
Скажи это кто другой, Берсенев решил бы, что розыгрыш слишком затянулся. Но Николай Петрович Хохлов, начальник Второго Управления при правительстве СССР, не был склонен шутить. Он испытующе смотрел на Берсенева, катая в могучих ладонях голубой кристалл.
– В 1920 году, – заговорил министр, – работал я в петроградских механических мастерских. Участвовал в изготовлении снаряда для полета на Марс. Время было сами помните какое, и на этот проект никто не обратил внимания. Вот потом, когда они вернулись с Марса, была шумиха в буржуазной прессе, проект даже пытались продолжать, но ничего не вышло. Это путевые дневники Мстислава Сергеевича Лося, руководителя экспедиции. Впрочем, там вся экспедиция была два человека, причем второй нашелся случайно, какой-то боец-кавалерист. Вы, вероятно, слышали о группе товарища Цандера – они занимались реактивными снарядами, сейчас это поле деятельности нашего управления. Снаряд Лося тоже был реактивным, остались чертежи, остался сам аппарат, хотя и поврежденный. Мы усовершенствовали его. Пришлось заново открывать способ изготовления горючего, этого ультралиддита, потому что обычное ракетное горючее не годится.
– Фантастика, – пробормотал Берсенев. – В духе товарища Беляева. Научная станция в безвоздушном пространстве, ракетное сообщение с Тян-Шаньского хребта...
Нарком коротко улыбнулся.
– Сами увидите, Всеволод Сергеевич, как действительность превосходит самые смелые фантазии.
– Увижу?
– Именно так. Вас рекомендовал профессор Евстигнеев, и я полагаю, что вы нам подойдете.
– Но почему вы не обратились к самому Евстигнееву?
– Ему семьдесят три года. Полет на Марс ему не по силам.
– Полет на Марс?
Берсенев чувствовал себя нерадивым студентом на экзамене – запинается, мямлит, переспрашивает.
– Вы быстро усваиваете новые языки, разносторонне образованы, имеете опыт дешифровки, физически здоровы. Участие в экспедициях тоже говорит в вашу пользу. Вот предписание и командировка.
Берсенев, словно во сне, взял бумаги.
– Вы ведь в разведке служили?
– Так ведь я под огнем-то, по сути, не был. По тылам ошивался.
Министр скупо улыбнулся:
– Да уж знаю я, Всеволод Сергеевич, по чьим тылам вы ошивались.
– Эи дация Тума ра гео Талцетл, – старательно произнес Берсенев. – Это по-марсиански означает: "Лечу на Марс с Земли".
– Ну что ж, доброго пути. Вот ваше направление, аванс и проездные документы получите в бухгалтерии.
Руководитель проекта Николай Иванович Аверин был худощавым, невысоким и подвижным человеком. Глубоко посаженные светлые глаза смотрели решительно и твердо с загорелого лица.
– Прошу, Всеволод Сергеич, – указал он на стул возле большого письменного стола, заваленного рулонами чертежей и стопками бумаг, за которыми едва виднелся селектор. – По вашему лицу я вижу, что у вас есть вопросы.
– Вопросы есть.
– Полагаю, часть ответов вы получите сейчас на совещании. Прошу вас. Остальные сейчас будут.
На столе стоял механизм, больше всего напоминающий пишущую машинку, к которой привинтили осциллограф и самописец. Из самописца торчала бумажная лента с волнистыми линиями. Берсенев хотел спросить, что это, но тут явились "остальные".
В состав экспедиции вошло шесть человек, Берсенев – седьмой. Начальником – Аверин. К собственному удивлению, Берсенев увидел два знакомых лица: Виктор Семирад, летчик-полярник, чьи фотографии до войны не сходили с газетных страниц, и Лариса Новицкая, врач-эпидемиолог, Берсенев встречался с ней в 1948 на Дальнем Востоке. Это была статная женщина лет тридцати пяти, чернобровая, темноволосая, со строгим взглядом, от которого самые дерзкие пациенты терялись и смущались. За остановленную вспышку чумы на границе с Китаем она получила орден. Новицкая приветственно кивнула Берсеневу, и он воспрял духом. В состав экспедиции включили еще геолога Сванидзе и почему-то археолога Михаила Шпильмана. Весь какой-то длинный, в очках и со слегка искривленным носом, по виду он был типичный кабинетный ученый. Вторым пилотом летела девушка – коротко стриженная, молчаливая Маша Татаринова. На вид Берсенев дал ей двадцать с небольшим, но оказалось, что ей уже почти тридцать, и в годы войны она летала в знаменитом полку "ночных ведьм".
Работая переводчиком "в поле", Берсенев приобрел привычку оценивать людей с той точки зрения, удобно ли с ними будет работать. С требовательной, не терпевшей неопределенности Новицкой работать было удобно. Остальные с первого взгляда тоже не производили впечатления "тяжелых клиентов", как это называл Берсенев. Хотя, конечно, состав странный...
– Итак, товарищи, начнем. Цель нашей экспедиции – заключить союз с обитателями планеты Марс. Марс должен стать советским, товарищи!
Аверин достал из-под чертежей большой конверт и передал Семираду.
– Вот, ознакомьтесь. На этих фотография выделена интересующая нас область поверхности Марса. Астрономы отмечают, что более темная, предположительно орошаемая область неуклонно растет. Это означает, что марсианское общество преодолело кризис и вышло на путь развития. Более того, недавно наши астрономы зафиксировали внезапный взрыв астероида, проходившего на расстоянии примерно восьмидесяти миллионов километров от Марса, и одновременно – вспышку на поверхности Марса. Академик Тихов считает, что вспышка имеет искусственное происхождение, а астероид был разрушен неизвестным нам способом. Как ни фантастично такое предположение, теоретически оружие такого рода возможно.
– Что-то вроде гиперболоида, – не удержался Берсенев. – Или фульгуратора.
– Гиперболическое зеркало не фокусирует лучи, – совершенно серьезно ответил Аверин. – А вот параболическое...
– Это все интересно, Николай Иванович, но я все-таки не понимаю, зачем меня отозвали из экспедиции, – сказал Шпильман. – У меня там интереснейшее захоронение, мировая сенсация!
Вместо ответа Аверин открыл ящик стола и достал фотокопию рисунка с размашистой подписью. Рисунок изображал статую нагой женщины в странной короне.
– Что это, по-вашему, Михаил Яковлевич?
Шпильман впился взглядом в листок, то поднося поближе, то отодвигая дальше.
– Поразительно. Поразительно, – пробормотал он. – Это же наша «расколотая царица», только целая, та же культура, и диадема... да-да. Теперь понятно, это не рога, это двойная диадема... Такая же, как у нас в раскопе. Откуда это? Чья находка?
– Это, Михаил Яковлевич, привезено с Марса. Судя по заметкам Лося, изображение желтой пророчицы Яджах. Одна дуга диадемы украшена алым самоцветом, другая – кирпично-рыжим, символизируя Талцетл и Туму.
– Понятно-понятно, – Шпильман поправил очки. – Этот поразительный рассказ марсианской священной истории хоть и похож на эзотерику, но, видимо, имеет под собой основания... Да, я понял, давайте продолжим.
Аверин прошелся вдоль стола.
– Итак, вы ознакомились с материалами предыдущей экспедиции. Их, к сожалению, не очень много – путевые заметки товарища Лося, несколько предметов материальной культуры, кристалл с записью уроков марсианского языка и расшифровка устных показаний Гусева. Гусев, конечно, вральман первостатейный, а главное, сам уже верит в то, что говорит – но на безрыбье… Главная задача экспедиции вам уже известна. Теперь о задачах, так сказать, второго порядка. Вы, Лариса Андреевна, должны оценить состояние марсианской медицины и биологической науки. В свете того, что нам известно о бактериологической войне, которую готовили втайне японские милитаристы, вы должны оценить опасность возникновения эпидемий при контактах с марсианами. И не повторится ли в космических масштабах трагедия американских индейцев, заразившихся от испанцев ветрянкой.
– Логически рассуждая, контакт уже состоялся двадцать лет назад. Нам известно, – Новицкая указала на фотографии поверхности Марса, – что марсиане не вымерли. Мы тоже, как видите. Но, разумеется, следует быть осторожными.
– Ваша задача, Георгий Андреевич, – Аверин остановился напротив Сванидзе, – оценить геологическое состояние Марса, наличие радиоактивных руд, произвести первичные изыскания. Также в ваши обязанности будет входить геодезия – точнее, ареодезия – и картография.
Сванидзе, мощный, с квадратными плечами, неторопливый человек, ответил кивком.
– Вы, Михаил Петрович, специалист по древним культурам. В вашу задачу будет входить изучение марсианского общества и памятников истории. Всеволод Сергеевич лингвист, переводчик, и его задачи соответствующие. Хотя мы все освоили марсианский язык в пределах записанного на кристалле, переводчик нам необходим. Кроме того, в вашу задачу тоже входит изучение марсианского общества – с современной, а не исторической точки зрения. Что-то вроде вашего отчета о положении в Синцзяне.
Берсенев удивился – отчет писался для совсем другого ведомства, а впрочем...
– И, наконец, мы с Виктором Петровичем будем заниматься изучением марсианской науки и техники. Задача Марии Венедиктовны, помимо пилотирования космического корабля, – ремонт всей нашей техники и техобслуживание. Вот график подготовки, – Аверин раздал каждому по листку с машинописным текстом.
Подготовка началась тут же, в кабинете. Механизм, громоздившийся на столе Аверина, оказался вычислителем-курсографом.
– Я не рассчитываю, что вы все освоите его досконально, – сказал Семирад. – Но каждый участник экспедиции должен уметь считать курс и курсовые поправки на случай, если мы с Машей выйдем из строя.
Пришлось осваивать алгоритмы и формулы вычислений, которые записывались длинными комбинациями букв, потом вводить эти комбинации – то есть набирать на клавиатуре, как на пишущей машинке. Результат можно было получить в виде графика и столбцов цифр, которые после нанесения на координатную ленту давали положение корабля в пространстве и относительно идеальной траектории полета.
– В сущности, – говорил Аверин, – эта машинка умеет только быстро-быстро прибавлять единички и нули. Но это уже позволяет нам решать сложные задачи механики небесных тел числовыми методами. Раньше мы тратили на это дни, теперь – менее получаса.
– Вроде кроссворда эти штуки, – сказал в конце занятия Сванидзе. – Главное – правильно заполнить и потом циферьки не потерять.
Берсенев кроссвордами не увлекался, он заполнение алгоритмических схем сравнил бы с составлением словаря какого-нибудь малоизвестного языка. Он так и сказал Семираду. Тот засмеялся и ответил, что это и есть язык – язык программирования. И вообще скоро везде будут вычислительные машины, станут следить за производством и электричеством, а люди будут только кнопки нажимать и программы вводить.
Лучше всех с вычислителем управлялась, как ни странно, Маша. Семирад хмурился и с удвоенным усердием выводил ряды цифр – но угнаться за Машей, которая вообще не пользовалась предварительной записью, не мог никто.
Дня через три Берсенев увидел первый межпланетный снаряд. Будущих межпланетников повезли на завод, где проходил последние проверки их корабль, и показали обгоревший яйцевидный аппарат, на котором впервые в мире два человека преодолели пустоту и ступили на другую планету.
В пустом самолетном ангаре яйцеобразный аппарат казался жалким и скособоченным. Мощная пружина-амортизатор вокруг сопла-основания при посадке на Землю не выдержала и лопнула, поэтому аппарат и стоял накренившись. Внутри аппарат был пуст, обивка висела лохмотьями. Сванидзе заметно поскучнел, видимо, представив, как он, человек крупный, влезает в это относительно небольшое пространство.
Аверин, заметив это, улыбнулся:
– Ну, Георгий Андреевич, не переживайте. Наш аппарат в несколько раз больше. С этим связано одно обстоятельство – полет Гусева и Лося длился по их времени около суток, аппарат развил релятивистскую скорость – то есть такую, при которой произошло эйнштейновское замедление времени. Для пути туда и обратно им потребовалось около двух пудов ультралиддита. Наш корабль в несколько раз больше, у него другая конструкция, и лететь мы будем дольше, примерно неделю по нашему времени.
– Почему? – спросил Сванидзе.
– Похоже, что размер релятивистского межпланетного аппарата конструкции Лося ограничен. Увеличение массы аппарата в три раза требует увеличения запасов ультралиддита в кубе. Пришлось искать компромисс, и мы сделали наш корабль более похожим на ракету. При старте он будет состоять из нескольких цилиндрических отсеков, составленных друг на друга, в самом верхнем будет находиться жилая часть. По мере продвижения и расхода топлива отсеки будут отстреливаться. При посадке на Марс останутся два отсека, предназначенных для обратного старта и разгона, и жилая часть с собственным двигателем…
Тут в ангар вошли еще трое: пара солдат и какой-то пожилой человек в черной новенькой робе заключенного. Его морщинистое лицо при виде аппаратов скривилось то ли в улыбке, то ли в гримасе боли – не разобрать, слишком велика путаница мимических морщин, слишком сильно били когда-то по этому лицу. Только глаза, серые в карих крапинках, остались молодыми и удивленными.
– Эх, мать честная! – воскликнул вошедший, застыв перед новой ракетой. – Не обманули, а! Ракета, как есть ракета!
Потом он глянул на стоящее в тени обгорелое металлическое яйцо, и слеза выкатилась из-под набрякшего века.
– Эх, Мстислав Сергеич не видит, а!
– Здравствуйте, Алексей Иванович, – сказал Аверин, протянул заключенному руку – и до Берсенева дошло, что перед ним один из первопроходцев Марса, Алексей Гусев.
– Позвольте представить, наш консультант. Прошу любить и жаловать.
И тут же напустился на конвоиров:
– Что это такое? Что за безобразие, я же настаивал, чтобы товарища Гусева расконвоировали!
– Семаго распорядился, – виновато сказал солдатик.
– Семаго чёрти что себе позволяет, я с ним поговорю, – Аверин жестом отправил солдат прочь, но те не решились уйти далеко, сели у ворот ангара рядом с караулкой.
Гусев походил вокруг аппарата. Провел ладонью по обшивке.
– Сварная, надо же!
– Так точно, – сказал Семирад. – По танковой технологии товарища Патона. Пойдемте, посмотрим.
Новейший межпланетный аппарат показался огромным – больше двадцати метров в высоту, он сверкал, как зеркало.
– Поверхность будет отражать солнечный свет, чтобы корабль меньше грелся. В пустоте первое дело – хороший теплоотвод, – объяснил Семирад.
– Ага, точно, – поддержал Гусев. – Обратной дорогой еле не спеклись. А ждали-то холода. Меховых курток набрали, унтов… А на поверку вышло – жара, баня парная. Я даже сомлел, как барышня…
Маша глядела на первого в мире ареонавта и забывала моргать. Зато Гусев, поймав этот ее взгляд, начал ей подмаргивать слишком часто.
Гигантское сверкающее яйцо стояло на опорах, снизу из него выходили четыре конусообразных сопла, окружавших пятое, сравнимое диаметром с основанием корабля. Люков было два – нижний, широкий, раскрывался вниз, становясь аппарелью для спуска вездеходного автомобиля. Второй, расположенный повыше, предназначался для людей.
Поодаль стояли в полной готовности две машины. Одна была похожа на американский автомобиль "джип", вторая – на поставленную на высокие колеса карету, над крышей которой торчали спиралевидные усики.
– Это марсианский мобиль, – объяснил Аверин. – Построен по сохранившимся чертежам Мстислава Сергеевича. Для того, чтобы он поехал, нужно поместить его в сильное электромагнитное поле, которое окутывает весь Марс. Для испытаний на заводе построили излучатель, но слабенький, на пределе возможностей. Будем надеяться, что на Марсе эта машинка забегает.
От всего этого у Берсенева голова шла кругом, но он втянулся и уже с нетерпением ждал старта.
Гусев, конечно, был приглашен – точнее, вырван из зубов лагерной системы – не как технический консультант. По техническим вопросам он только и мог сказать, что на корабле Лося все было иначе. Когда они спускались по трапу, Гусев шепнул Аверину, мигнув на Машу:
– Слышь, а девчонка-то как? На подъем не тяжелая?
– Девчонки все за забором, Алексей Иванович, – отрезал Аверин. – Мария Венедиктовна – офицер, майор авиации.
– Фу ты-ну ты, – Гусев хмыкнул, и на следующий же день возобновил свои ухаживания, благо на занятиях по марсианской истории и языку вся группа встречалась каждый день.
Маша не отвергала – а просто не замечала этого флирта. Даже не потому, что лагеря изуродовали Гусева, – она просто не понимала приемов ухаживания, принятых в двадцатые годы. Это было бы забавно, если бы за этим не стояла трагедия.
Аверин неверно оценил Гусева. Вралем тот не был. Точнее, был – в исконном смысле этого слова. Сказитель и сам же герой своих сказаний, Гусев попросту принадлежал к числу тех натур, для кого их собственная жизнь – героическая сага. С этим можно работать, нужно только учитывать поправку на ветер.
В день перед отлетом Гусев тяжело и мрачно напился – и где только достал? – а когда Берсенев пришел навестить его, расплакался и попросил: «Ихошку мою там отыщите. Скажите, мол – помню. Ни на день не забывал…»
Берсеневу было неловко, но он пообещал.
И вот, после полугода подготовки и сложного, тяжелого перелета ракетный корабль приближался к Марсу. Вернее сказать, догонял Марс, пристраиваясь к красной планете и уравнивая с ней скорость. Заслонки иллюминаторов из прочнейшего тугоплавкого стекла с обращенной к Солнцу стороны были закрыты – безжалостный, нестерпимо яркий свет, не смягченный толщей атмосферы, мог выжечь сетчатку глаз. С другой стороны, обращенной к Марсу, заслонки были подняты. Красно-бурый диск, покрытый пунктирной сеткой каналов, был уже слишком велик, чтобы вместиться в одно окно целиком.
Посоветовавшись с пилотами, Аверин приказал начинать снижение.
– Ну что, по местам, товарищи! – раздался из динамика голос Виктора Семирада. – Всем пристегнуться, начинаем спуск.
Берсенев задержался у иллюминатора и до своего места дошел последним. Сделалось темно – заслонки опустились на всех иллюминаторах. Тело стало наливаться тяжестью, потом нарастающая перегрузка вдавила всех в кресла. Берсенев стал мысленно спрягать латинские глаголы – при взлете это помогло ему отвлечься от неприятных ощущений. Перед глазами поплыли красные круги, латинские глаголы вдруг сменились марсианскими – фигура человечка в призрачной голубой дымке производила действия, а хрустальный голос называл его.
Корабль трясся все сильнее, содрогаясь от трения о разреженную марсианскую атмосферу, снаружи доносился низкий гул.
"Разобьемся к чертовой матери", – подумал Берсенев.
Тут корабль словно ударился обо что-то, и все смолкло. Тяжесть, придавливающая к креслам, исчезла. Зажглась одинокая лампочка.
Дверь в кабину открылась, и в проеме показался Аверин. Глаза его блестели, движения были размашистыми, как у пьяного.
– Сели, товарищи! – сказал он, блаженно щурясь. – Это Марс, товарищи!
Все стали отстегиваться от кресел и неуверенно подниматься.
Посадку все перенесли благополучно, только у Шпильмана пошла носом кровь и все никак не унималась.
– Николай Иванович, когда можно будет выйти наружу? – спросил Сванидзе.
– Когда корабль остынет. Сейчас его корпус раскален, почва вокруг, вероятно, оплавлена. Мы даже заслонки еще не решаемся поднять.
Из кабины вышел Виктор, снял шлемофон.
– Часа через два можно будет выглянуть в окошко, – сказал он. – Ничего себе посадочка, я уж думал, не удержу рули. Хуже, чем над Северным полюсом.
Он вытер рукавом лоб, с удивлением посмотрел на мокрое пятно.
– Тогда давайте все отдохнем, товарищи, – сказала Новицкая.
Лариса скрылась в женской каюте. Следом за ней пошла Маша. Берсенев никак не мог привыкнуть к мысли, что эта невысокая девушка в войну летала на тихоходных бомбардировщиках и была среди тех женщин, которых немцы звали "Ночными ведьмами" и боялись до медвежьей болезни. Присутствия Маши, тихой и неразговорчивой, иногда просто не замечали.
– По койкам, товарищи космонавты, – сказал Аверин. – Пока есть возможность, надо отдохнуть как следует.
Берсенев прошел в каюту по левому борту, умылся и лег. Ему было тяжко и муторно привыкать к весу собственного тела после частичной невесомости полета. Большую часть пути корабль летел с ускорением 8 метров в секунду за секунду, что создавало подобие земного притяжения, но с момента начала торможения почти сутки пришлось провести в невесомости. Хотя марсианское тяготение меньше земного, было все же не по себе. "А вдруг выйдем на поверхность и запрыгаем, как Джон Картер?" – сонно подумал Берсенев.
Глава Вторая. Марс
К утру корабль остыл, и Аверин распорядился убрать заслонки иллюминаторов. Снаружи ярко светило маленькое колючее солнце в густо-фиолетовом небе, ветер гонял среди рыжих камней красные пески. Сухой воздух снаружи пах горячим железом и пылью.
Из грузового отсека вывели вездеходный автомобиль. Аверин и Сванидзе сели впереди, Берсенев и Лариса Андреевна забрались на заднее сиденье. Им предстояло доехать до Соацеры и вступить в контакт с марсианами.
– Ну, Николай Петрович, будем надеяться, что карта достаточно точна, – сказал Семирад, обнимаясь с начальником экспедиции на прощанье. – А то помните, как я вас в Манчжурии искал по степи?
– Да уж помню. Но там у нас вообще никакой связи не было. Удачи вам, Виктор, держите форт.
– И вам удачи!
Марсоход рыкнул двигателем и покатил по каменистой пустыне, оставляя в пыли рубчатый след от протекторов. Низкая песчаная поземка быстро заметала его.
Аверин вел машину уверенно, даже расслаблено. Берсенев ему позавидовал. Все члены экспедиции прошли курс управления марсоходом, умели работать с курсовым вычислителем на корабле и с аппаратурой связи, но Берсенев предпочел бы, чтобы эти его навыки не понадобились. Он вообще чувствовал себя ненужным грузом, взятым на всякий случай. Конечно, это было не так: хотя все члены экспедиции изучили марсианский язык по тому синему кристаллу и словарику из дневников Лося, практика с настоящим носителем языка требует особых навыков, а они были только у Берсенева. И самое главное – у него были и другие особые навыки…
Солнце ползло по небу по широкой дуге, горизонт казался непривычно близок. Марсоход взобрался по отлогому склону и остановился.
– Надо оглядеться, товарищи, – сказал Аверин.
Снаружи все так же тонко свистел ветер, наметая песок к подножиям кактусообразных растений.
Пока Сванидзе устанавливал теодолит и производил съемку, Берсенев смотрел по сторонам. Сначала пейзаж казался ему однообразным, без выделенных ориентиров, потом глаз привык к здешней перспективе, и Берсенев понял, что по правую руку более темные камни вовсе не камни, а развалины. Как он мог не заметить этого раньше? Останки стен, кое-где торчат верхушки более темных колонн, а небольшой подъем вовсе не естественная куча песка, а засыпанные песком ступени. За одним строением он различил другое, третье... Когда-то здесь было поселение. А значит, был канал, была дорога...
Дорога и вправду отыскалась. Заметенная мелким песком, идеально прямая и ровная. Судя по рисованной от руки карте Лося, она вела к Соацере, Городу Солнца.
Берсеневу хотелось полазить по развалинам, быть может – найти телевизионное зеркало, которое так впечатлило первопроходцев, быть может, увидеть что-то в этом зеркале. Но вряд ли в занесенных песком руинах что-то сохранилось.
Потом дорога пошла в гору – местами ощутимо. И вдруг вырвалась на гребень, разделяющий пустыню и обитаемые пространства. Справа открылся вид на огромный цирк-водохранилище с густо-синей водной гладью, на темные квадраты полей и белые ниточки дорог между ними. Сверху раздался стрекот – к марсоходу приближалась летающая лодка, из-под ее острого брюха топорщился решетчатый ствол электромагнетического оружия.
Аверин остановил машину.
– Ну что, Всеволод Сергеевич, ваш выход!
Двери по правому борту распахнулись, из передней выбрался Аверин, из задней Берсенев. Шлемофон он оставил на сиденье. От утреннего холода не осталось и следа, тепло было, как в начале лета где-нибудь в Подмосковье.
Лодка зависла над самой землей, едва не касаясь почвы килем. В борту распахнулась дверца. Выкатился трап, по трапу спустились четверо солдат в шлемах и при ружьях, затем вышел человек в расшитой по плечам темной хламиде. Ростом этот человек был едва вровень с Берсеневым, узкоплечий и худой. Голубоватая кожа (Берсенев вспомнил, что это признак гори, потомка магацитлов), резкие черты лица. Что-то в нем было птичье. Марсианин поднял правую руку ладонью вперед и заговорил. Берсенев облегченно вздохнул – он понимал произнесенное.
– Что он говорит, Всеволод Сергеевич? – спросил Аверин. – Учил же язык, а не разобрать ни черта.
– Приноровитесь. Так... "Мы приветствуем гостей с Талцетл... приглашаем следовать за нами. Правитель примет вас в Соацере".
– Скажите, что мы рады встрече и благодарны за приглашение.
Берсенев еще в полете заучил эти фразы наизусть и сейчас произносил птичьи, скачущие сочетания звуков не раздумывая:
– Земляне приветствуют жителей Марса. Мы рады встрече. Благодарим за приглашение, мы последуем за вами.
На голубоватом лице отразилось удивление.
– Вы понимаете наш язык?
– Земляне уже посещали вашу планету, – ответил Берсенев. На этот раз слегка запинаясь, потому что составлять фразы приходилось на ходу. – Они привезли нам знание.
– Мое имя Герн. Я буду ехать с вами, – сказал марсианин. – Один из вас полетит на моей ицаль.
Берсенев перевел.
– Я пойду, – сказал Аверин.
– Нет, Николай Петрович, пойду я. Я лучше пойму, что они будут говорить между собой.
– Хорошо. Надо, наверное, назваться в ответ?
– Да, – Берсенев повернулся к Герну. – Я – Всеволод. Это – Николай, Георгий, Лариса.
Глаза марсианина расширились, когда он увидел женщину, но он все же сохранил невозмутимое выражение лица.
Берсенев направился к летающей лодке – ицаль, она называется ицаль, запомнить, потом записать. Марсианин невозмутимо прошествовал к марсоходу и следом за Авериным забрался внутрь. Марсоход взял с места и покатил по дороге.
Внутри ицаль оказалась довольно просторной. Сидевший впереди, за рулями, летчик даже не обернулся, чтобы посмотреть на землянина. Офицер в шлеме с двумя золотыми полосками осмотрел гостя, убедился, что тот без оружия, и жестом велел солдатам разойтись по местам.
– Садитесь, господин, – сказал офицер, указывая на удобное кресло в середине салона.
– Благодарю.
Берсенев сел.
Офицер тоже сел и снял шлем. Это был молодой человек с красной кожей и коротко стриженными черными волосами, аол.
– Долго нам лететь? – спросил Берсенев.
– Час, – ответил офицер. И после паузы добавил: – Час – это одна двадцатая часть дневного оборота.
Берсенев мысленно пересчитал время – что-то чуть больше часа с четвертью. Марсоход, конечно, будет ехать дольше.
В иллюминатор было видно только небо, так что Берсенев раскрыл планшетку. Записал новое слово и принялся набрасывать портрет офицера.
Закончил он как раз к тому времени, когда ицаль стала снижаться.
– Это Соацера? – спросил Берсенев.
– Да. Дом правителя.
"Торжественной встречи с советом инженеров не будет, – вспомнил заметки Лося Берсенев. – Ну что ж, посмотрим".
Первыми из ицаль вышли солдаты, выстроились попарно по бокам дорожки. Затем офицер пригласил Берсенева следовать за собой. Встречающий, довольно высокий марсианин-гори с исчерченным морщинами лицом, приветствовал землянина. Берсенев ответил.
– Где остальные пришельцы? – спросил встречающий у офицера.
– Они едут на наземной машине, высочайший. С ними Герн.
Высочайший покивал головой.
– Повелитель примет вас и ваших спутников, когда они прибудут в Сады. Я Хон, его помощник. Рад, что вы понимаете наш язык, господин.
– Всеволод, – ответил Берсенев. – Если для вас трудно произносить мое имя, можно его упростить.
– Сеу-лод, если вам будет угодно. Отдохните, пока не прибудут ваши спутники.
"Да он, кажется, меня за начальника принял," – подумал Берсенев, шагая следом за Хоном.
Марсоход должен был добраться до Соацеры только к вечеру, и Берсенев решил употребить это время с пользой. Он вымылся в купальне с теплой водой, переоделся в чистое и отправился на экскурсию. Им, оказывается, отвели целое крыло дворца. Единственный выход вел внутрь, у дверей стояли охранники к остроконечных шлемах, с оружием наперевес. Кругом шла высокая стена, которую при желании можно было бы преодолеть, если бы она не стояла над обрывом. Впрочем, при здешней силе тяжести можно будет попробовать. Берсенев успел обойти и осмотреть комнаты, центральный зал, сад с прудиком и водопадом, для которого в ограде была сделана брешь – струйка воды срывалась с обрыва и рассеивалась в воздухе облачком, не долетая до поверхности.
Потом появился Хон в сопровождении пары слуг с морщинистыми лицами и лысыми шишковатыми головами. Слуги принесли еду. Воспользовавшись случаем, Берсенев заговорил с Хоном. Повадкой мелко кланяться и широченным халатом в узорах Хон напоминал ему китайских дворцовых евнухов, но Берсенев старался не обманываться этим сходством.
На расспросы Хон отвечал охотно, пространно и многословно – лучшая практика для переводчика. Берсенев по ходу делал заметки, записывая новые слова, формульные выражения и прочую добычу. Попутно он задавал совсем не лингвистические вопросы. Хон отвечал охотно, явно довольный интересом Сына Неба. Он еще помнил тех, первых Сынов Неба, которые встряли в смуту, но о них мог рассказать мало, потому что видел-то пару раз издалека.
– А что было после того, как они вернулись на небо? – спросил Берсенев.
– О, великий Тускуб справился со смутой. Он наказал бунтарей и с тех пор никто не смеет нарушать порядок. Все низшие получают кров, еду и порцию хавры в конце периода, инженеры руководят постройками и производством, достойнейшие вкушают покой и довольство в садах Соам.
– А кто теперь возглавляет Совет Инженеров?
– Великий Тускуб, конечно!
Похоже, Хон боготворил Тускуба, которому служил с детства. Берсенев задумался. Всё, что писал Лось о Тускубе, всё, что известно было из рассказов Гусева, рисовало образ человека умного, властного, ревниво держащегося за власть и готового на всё ради ее сохранения. Это было бы полбеды, но Лось писал также, что Тускуб одержим идеей умирания расы. Прямо "Закат Марса" какой-то.
Уже на закате прибежал мальчик-слуга, зашептал Хону в ухо, косясь любопытно на сына Неба.
Хон встал, кланяясь.
– Прибыли другие гости, о Сын Неба, – сказал он. – Я должен встретить их.
Приехали они, конечно, уставшими. Хон суетился, гонял слуг, кланялся, пока Берсенев не сказал ему, что все в порядке и Сынов Неба можно предоставить им самим до часа аудиенции у правителя Тускуба. После еды и купания Аверин попросил Берсенева разъяснить ситуацию.
– Товарищи, – сказал Берсенев, оглядев коллег. – Перед тем, как мы отправимся собирать информацию, напомню вам, что обстановка тут не дружественная. У власти на Марсе тот самый Тускуб, который утопил в крови повстанцев Соацеры и хотел убить наших предшественников. Он перехитрил опытного вояку Гусева и лидера повстанцев Гора. Прямо скажем, он враг прогрессивных марсиан, а значит, и наш. Об этом важно помнить каждую минуту. Не верить его обещаниям и уверениям. Не поддаваться на провокации. О малейших странностях докладывать.
– Всеволод Сергеевич, – Сванидзе кашлянул и потер нос. – А как понять, где странности, а где не странности? Чужой мир, чужие люди...
– Наблюдать, – пожал плечами Берсенев. – Сначала замечать обычное, характерное. Я понимаю, что спецподготовка здесь у немногих, но так уж вышло, что все мы – разведчики. А главный принцип разведчика – постоянная бдительность.
Конечно, он понимал, что это не сделает из них разведчиков. Годы обучения не сделают из них разведчиков, не тот склад характера. Не получится годами вживаться в чуждую среду, постоянно поддерживать в себе искренний – непременно искренний и доброжелательный! – интерес к людям, которых в обозримом будущем, возможно, придется предать. Убить. Словом или молчанием, делом или бездействием – как прикажет центр.
Он вспомнил Харуко. Её глаза, два погасших уголька, в момент оглашения приговора. Веревки на тонких руках, выщербленное, лишенное блеска лезвие да-дао...
"Бусирасику-ни синда онна", – сказал японский полковник, которого казнили следующим. "Женщина, умершая как воин..."
Он встряхнулся, сбросил наваждение.
– В течение нескольких недель мы будем постоянно во власти Тускуба. Он может с нами в любой момент сделать все, что угодно. За нами, конечно, вся мощь СССР, но возмездие придет не сразу. При такой игре важно уметь делать хорошую мину, отчаянно блефовать, лгать, возможно, запугивать. Привычные понятия о честности, о дружбе придется отложить в сторону. Здесь у нас нет друзей, только соглядатаи. Чем доброжелательней и доверчивей собеседник – тем больше вероятность, что это шпион. Суть этой профессии на всех планетах и во все времена одна и та же: втереться в доверие и выведать слабое место, чтобы потом обратить это знание против вас, нанести удар, которого не ждали. Опытный разведчик способен выведать важную информацию, разговаривая на темы, казалось бы, совсем не имеющие отношения к делу. Ну, например, представьте, что я марсианин… Товарищ Новицкая, сколько у вас детей?
– У меня нет детей, – сказала Новицкая резко. – Вы же прекрасно знаете.
– Откуда же мне знать, я марсианин. Странно. Симпатичная женщина, а детей нет.
– А что, у симпатичных обязательно должны быть дети? Некрасивых вы не спрашиваете?
– Я не удивляюсь, когда они отвечают "нет". Странные вас, должно быть, окружали мужчины.
– Обычные. – Новицкая явно пыталась отнестись к этому как к игре, но, видимо, ее все же задело за живое.
– Не верю. Чурбаны, идолы деревянные, имеют очи, но не видят, – Берсенев игриво улыбнулся.
– Знаете что, Всеволод Сергеевич? Мне эти вопросы еще на Земле надоели до чертиков. Каждый, ну буквально каждый норовит сунуть нос в мою личную жизнь!
– Но ведь интерес-то вполне объяснимый. Перед вами в самом деле трудно устоять.
– Это не значит, что я должна рожать ребенка от каждого не устоявшего.
– Ну вот видите, – Берсенев развел руками. – Был бы я марсианским разведчиком, уже знал бы, где ваше слабое место. Прошу прощения за этот эксперимент, Лариса Андреевна.
– Прощаю, – царственно сказала Новицкая.
– Так вот, о вашем слабом месте... Если бы я хотел к вам подобраться, я бы послал к вам человека, который по виду годится вам в сыновья... нет, лучше в дочери. Беспомощную с виду девушку в затруднительном положении, умоляющую Дочь Неба о защите...
Новицкая нервно оглянулась, потом резко взяла себя в руки и ничего не сказала.
– Хватит, Всеволод Сергеевич, мы поняли, – у Сванидзе был такой вид, словно он проглотил слишком горячий кусок. Он даже грудь растирал. – Что же нам, языки проглотить и вообще ни о чем с марсианами не разговаривать?
– Это невозможно, да и не нужно, информацию они должны получить, и они ее получат. Ваша задача – держаться как можно ровнее, не проявлять особого интереса или особого отвращения ни к одной из тем. Отвечать на вопросы коротко, по возможности буквально, держаться той легенды, которую мы разработали по дороге сюда. Если боитесь сболтнуть лишнего, лучше прямо сказать, что не уполномочены обсуждать эти вопросы, и отослать вопрошающего ко мне или товарищу Аверину. Держаться твердо, смотреть прямо, мы магацитлы, нам нечего бояться. Мы – полубоги из их старинных легенд. Любой из нас физически сильнее любого из них, морально тверже. Возьмите эту ноту внутри себя, как бы приподнимитесь изнутри. И вот с этой приподнятой позиции со всеми говорите.
Аверин оглядел марсопроходцев, кивнул каким-то своим мыслям.
– Ну что, товарищи мотоциклы, идем знакомиться с Тускубом.
Новицкая фыркнула, но ничего не сказала.
Правитель Марса принял землян в большом зале с высоким сводчатым потолком, опирающимся на колонны красного камня. Из отверстия в потолке посередине лился свет, а дальние углы тонули в сумраке. Берсенев отстраненно вспомнил, что отверстия в потолке часто попадались в зарисовках Лося. Сбоку возвышалась единственная полукруглая ступенька, на ней в высоком кресле сидел человек. "Высокий, сутулый марсианин, также одетый в чёрное, с длинным, мрачным лицом, с длинной, узкой, чёрной бородой. На круглой шапочке его дрожал золотой гребень, как рыбий хребет", – вспомнил Берсенев заметки Лося. Борода Тускуба, правителя Марса, была белой.
Аверин едва заметно подтолкнул переводчика локтем, и тот, отвесив легкий поклон, сказал:
– Приветствую Верховного Инженера.
Глубоко посаженные темные глаза впились ему в лицо, Берсенев почувствовал начинающееся головокружение. "Черт, Тускуб же гипнотизер какой-то", – вспомнил он и с усилием сосредоточил внимание на переводе.
– ...что вы, сыны Талцетл, снова явитесь к нам в мощи и силе и большим числом. Чего ищете вы у нас?
– Вопрос не риторический, – шепнула Новицкая.
– Скажите ему, что мы пришли с миром, а ищем новые знания и братьев по разуму, – сказал Аверин, выслушав перевод.
Берсенев произнес заготовленную речь, глядя прямо в глаза старику. Гипноз гипнозом, но в Тибете и Китае Берсенев и не такое видел. Тут главное все время помнить себя и не пускать в разум чужой взгляд. Ничего военного.
– Ваши предшественники прибыли в год смуты и мятежа, – низкий, гулкий голос разносился по всему залу. – Но я не поставлю это вам в вину. Вам покажут все, что вы захотите посмотреть. Вас будут сопровождать и отвечать на вопросы. Через десять дней мы будем говорить снова.
Берсенев поблагодарил, все четверо поклонились и были отпущены восвояси. Сутулый старик с тяжелым темным взглядом остался сидеть в своем кресле, глядя в пустоту.
– Ничего себе, – вполголоса сказал Сванидзе уже в коридоре. – Мощный старец. Сколько же ему лет?
– Около семидесяти по нашему счету, – ответил Аверин. – Плохо то, что он уже имеет опыт общения с землянами и знает, что может нас переиграть.
– А это, – Сванидзе ткнул себе пальцем в переносицу, – вы ощутили?
– Ощутили, Георгий Андреевич, – ответил Берсенев. – Гипноз, самый обыкновенный. Как почуете, что на вас давят, вы сразу что-нибудь свое представляйте, вроде щита. Еще помогает ему в переносицу смотреть.
Наутро пришли сопровождающие от Тускуба – все со знаком инженеров на одежде, но не в черных халатах, а в синих накидках поверх штанов и рубашек с куртками, накидки были вроде рыцарских нараменников, по колено длиной. Каждому гостю полагался такой сопровождающий и летающая лодка.
Лариса улетела в город. Сванидзе быстро договорился со своим насчет шахт, в лодку им загрузили припасов и теплых одеял, и отчалил по своей геологической части.
Аверин с Берсеневым остались. Пришел Хон, передал просьбу Тускуба – поставить вокруг корабля охрану. Аверин подумал и согласился – с условием, чтобы охрана не приближалась к кораблю ближе ста метров.
Потом он установил в отведенных им комнатах радиопередатчик и связался с кораблем. Ответила ему Маша.
– А где Виктор с Михаилом Яковлевичем?
– В развалины поехали, – ответила она. – Мы связь держим, Николай Петрович, все по инструкции.
– Как марсианский мобиль?
– Ездит. Только приемные антенны пришлось поправить.
Аверин передал ей новости.
– Следите за этой охраной, чтобы диверсанта нам не подбросили.
– Будет сделано.
Огонек на передней панели передатчика потух. Аверин сложил наушники, микрофон, закрыл футляр с кодовым замком.
В окно заглядывало закатное солнце, тени лежали резкие, синие, как в горах. Комнаты, которые отвели землянам, были небольшими, светлыми, с хрупкой на вид мебелью. Двери комнат вели в обеденный зал, а из него можно было выйти во дворик с прудом и статуей – неизменный магацитл, изваянный из черного камня чуть крупнее человека, спал сидя, положив руки на колени. Статуя заросла каким-то кустарником, похожим на гибкий бамбук. Все тут напоминало Берсеневу Восток, китайские дворцы с крышами, изогнутыми, как крылья ласточки, не рассчитанное на рослых европейцев.
– Что скажете, Всеволод Сергеич? Какое у вас впечатление?
– Что-то мне кажется, что не выйдет у нас с Тускубом договора.
– Почему?
– Просто ощущение. Точнее я вам скажу, когда осмотрюсь здесь. И вот еще – надо нам их зрительные зеркала освоить, чтобы новости сразу получать.
– Тогда займитесь, Всеволод Сергеевич. А я тут по усадьбе поброжу, осмотрюсь.
@темы: Аэлита, фанфики, Космическая опера, ФБ-14