Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Десять фактов

Подцепила у AnnetCat флэшмоб: сообщить десять фактов о себе на любую тематику, которую потребуют в комментах. Желающие потом могут продолжить.

Для AnnetCat: Альвхильд и аниме

1. Первое аниме, которое я увидела, было полнометражным мультиком, и это был знаменитый "Летающий корабль-призрак". Потом были "Таро - сын дракона", "Босоногий Ген" (сами пересматривайте, я - никогда больше!) и... "Двенадцать месяцев".

2. По-настоящему я открыла аниме уже взрослой, когда с подачи Запасной аэродромчик посмотрела "Эскафлон".

3. Первое аниме, которое я скачала из интернета - "Легенда о героях Галактики" (кто бы мог подумать!). У меня тогда был диал-ап, скорость закачки не превышала 10 кб/с. Сорок серий я качала... долго, в общем.

4. Я - верный поклонник студии Gibli и лично отца нашего анимешного, Миядзаки Хаяо.

5. У меня большая коллекция аниме в рипах и ДВД, в основном с английскими субтитрами.

6. Человек, который навел меня на ЛоГГ, навел потом и на "Гандам", причем сразу на "Гандам СИД", спасибо ему большое! С оригинала я бы так не увлеклась, там все-таки все немножечко деревянное.

7. Когда меня просят назвать мой топ-5 или даже топ-10 среди аниме, я встаю в тупик. Забить все позиции работами Gibli? Отложить полнометражки в сторону и заняться ранжированием сериалов? ЛоГГ, Гандам СИД, Эскафлон, Экзайл, Утэна... как, топ-5 уже кончился? А у меня там еще большой список... А может, сразу забабахать много топ-5? Аниме-фантастика, историческое аниме, фэнтези-аниме, сказочное аниме, странное аниме... Именно странное - никак иначе нельзя назвать, скажем, "Боевых библиотекарей Банторры" или ту же "Юную революционерку Утэну". В общем, постоянные мучения, стоит кому-нибудь попросить у меня рекомендаций.

8. Я смотрю аниме-сериалы только с английскими субтитрами. Исключение - локализации компании "Реанимедиа", которые представили нам "Экзайл" и "Волчий дождь". Впрочем, простые диалоги я уже могу понимать и сама.

9. Когда мне тоскливо, я следую совету пушкинского Моцарта - завариваю хороший зеленый чай и сажусь смотреть что-нибудь оптимистичное, типа "Kyo Kara Maou!" или "Стеклянного флота".

10. Тут говорят, грядут новые экранизации ЛоГГа и "Легенды об Арслане"? Заране трепещаю, потому что я посмотрела промо-ролик нового "Арслана" и сильно разочаровалась в проекте - эти типовые анимешные дизайны после индивидуальной и бешено прекрасной прорисовки старых ОВА, сумбурная ЗД-война вместо четкого рисунка, усредненная музыка после гениального санудтрека... Печально это все, господа!


Белочка Тилли, вам про фантворчество.


1. Продолжения, спин-оффы и все такое к любимым книжкам и фильмам я сочиняла лет с пяти.
2. занятие это мне нравилось, книжки всегда не хватало, кино можно было смотреть только когда показывали, а мыслефильм и внутренний текст можно было гнать всегда, везде, в любое время суток.
3. Разумеется, в продолжениях действовала и я сама - вернее, мой образ, подогнанный под сеттинг. Иногда это был мальчик, иногда девочка немного старше меня.
4. Слово "фанфикшен" я узнала уже в солидном возрасте под тридцатник, а до этого даже не знала, как называть все эти обрывки, которые я постоянно сочиняла.
5. Сочинять я люблю, а вот записывать сочиненное, да еще так, чтобы было интересно читать, мне тяжело. Поэтому над драбблом на три сотни слов я мучаюсь примерно так же, как над миди на десять тысяч.
6. Я не умею сочинять сюжеты, и если не удается утащить где-нибудь, то получается бессюжетная фигня. Зато с антуражем и местами даже с настроением.
7. Мои фанфики не пользуются популярностью и интересны для пары десятков человек.
8. На ФБ-14 я практически в одиночку закрыла весь текстовый оргминимум - а с соавтором еще и два макси написала. В принципе, это подъемно. Надо подумать над идеей команды из трех-четырех человек - кэп, он же верстальщик, артер, виддер и райтер. Хотя нет, нужно еще крафтера на челлендж, не фанмиксами же закрывать квест :-)
8. Обсуждение всегда помогает мне сдвинуть текст с мертвой точки.
9. Мне всегда интересно, что читателям понравилось, а что не понравилось в моих текстах. Это помогает мне отстроить камертон.
10. Ну что, писала, пишу, буду писать... Невозможно же не придумывать. Потому что они приходят и заселяются в голову!

Для Айриэн: Альвхильд и незнакомые фэндомы.

Айриэн, про незнакомые фэндомы, значит...

1. Иногда интернет-реальность вокруг меня взрывается, все куда-то побежали - то за корейскими сериалами, то за британскими, то за СПН, то еще куда-нибудь. Фэндомы, новые фэндомы, я лазил за ними в дровяной сарай...
2. И пишут. Фанфики по этим фэндомам. И я иногда их читаю.
3. Если я совсем не знаю, что там за штука, то и фанфики не идут. Все-таки фанфиков уровня "По ту сторону рассвета" на свете исчезающе мало.
4. Так что остановимся на мало известных мне фэндомах - сериалы там, "Тихоокеанский предел", СПН какой-нибудь... Я примерно представляю себе, кто там что и кого куда, поэтому и в фанфиках мне понятно, кто все эти люди.
5. А вот, например, в FFVII я не играла. только читала прохождение и смотрела ролики из приквелов и сиквел "Дети Пришествия". И меня вштырило со страшной силой. так что фанфики по седьмой "Финалке" я читаю, хотя хороших, опять же, мало. Ну вот, например, "Нэ Цза убивает дракона" с позапрошлой ФБ. Или "Вода жизни" Луны - хотя там полное АУ.
6. Бывают такие фэндомы, что фанфики глубже и интереснее оригинала - вот, например, "Тихоокеанский рубеж". Кинокомикс жанра "меха против годзиллы", смотрела на перемотке. А фанфики есть хорошие.
7. То же самое СПН - даже два симпатичных молодых мужика в главных ролях не соблазнили меня на просмотр. Так, знаю в общих чертах. что там происходит. Хватает, чтобы фанфики читать.
8. А вообще фанфики по незнакомым вещам я в основном читаю на бартере. Иногда впечатляет, но чаще скучно.
9. О, "Масс эффект" же! Народ в восторге и переживаниях, кругом сплошные N7 и Шепарды, спасающие галактику. Сюжет игры и персонажей-то я знаю, вики прочитала. Играть лень. А фанфики есть хорошие.
10. Смотреть или не смотреть? - вот главный вопрос при встрече с незнакомым фэндомом.

запись создана: 23.03.2015 в 12:50

@темы: вопросы и ответы

---

We'll fall together

Этот текст был написан для ФБ-13, но тут только часть замысла. Я долго собиралась дописать, воплотить и все такое, но поняла, что не смогу. Пусть будет такой, какой есть.


Название: We'll fall together
Автор: Альвхильд
Размер: миди, 13 300 cлов
Персонажи: ОЖП, ОМП
Категория: джен
Жанр: детектив
Рейтинг: R
Задание: кроссовер с fandom Originals 2013, fandom RA 2013 ("Spooks", 8 сезон)
Краткое содержание: Крис Вебер освобожден из плена и теперь служит в отделе по борьбе с терроризмом. Впереди - путч Гринхилла, крушение Союза и оккупация. И, конечно же, террористы... А также прошлое, которое иногда догоняет.
Иллюстрация: "Личное дело"
Примечание: использованы стихи Виктора Хары, Пабло Неруды, Э.Колмановского, народные. "Марш, марш левой" - Starsword
Предупреждение: встречается мат
Скачать: в формате doc, в формате txt, в формате fb2

Декабрь 976

В квартире было гулко и пусто. Светлые, пастельных расцветок, стены в ночной темноте казались белыми. Слишком большая комната для одного человека. В реабилитационном центре он спал спокойнее... но там давали что-то для нормализации сна, мелатонин, кажется. Нет, надо спать, завтра первый день службы. Крис повернулся набок и подгреб под себя подушку. Свежий запах чистого белья и смутный городской гул за окном постепенно успокаивали; он перестал чувствовать свое тело и, наконец, заснул.

Розали сразу положила на него глаз — как только он вошел в отдел, помялся в дверях, обвел взглядом полную народа комнату и сказал глуховатым баритоном:
— Доброе утро. Разрешите представиться — Крис Вебер.
В голос-то Розали и влюбилась, прямо на месте. Уже потом, оформляя допуски, карточки и значок, она его толком разглядела: высокий худощавый брюнет с пронзительно-голубыми глазами, не то чтобы красавец — нос длинноват, губы слишком тонкие, профиль острый, как бритва. И худощавый — это слишком мягко сказано. Щеки запавшие, скулы торчат, запястья костлявые, брюки сваливались бы, если бы не затянутый на последнюю дырочку ремень.
Розали автоматически всё оформила, выписала пропуск и временное удостоверение, велела подойти к Коллинзу, чтобы тот подписал разрешение на оружие, и только потом, когда Вебер уже ушел и магия голоса развеялась, Розали прочитала его био. Простенькое и незамысловатое: родился, учился, воевал, попал в плен, освобожден из лагеря военнопленных три месяца назад, комиссован по состоянию здоровья, после первичной реабилитации поступил на службу в полицию Хайнессенполиса, отдел по борьбе с терроризмом.
Дело это было относительно новое, хотя проблема назревала уже давно, лет десять, наверное. С тех пор, как радикальные студенческие организации сменились радикальными же "группами прямого действия". Максимум, который считали допустимым студенты, протестующие против социальной несправедливости и урезания всего в пользу военных расходов, ограничивался демонстрациями, шествиями и перформансами. "Группы прямого действия" подбрасывали петарды в урны, забрасывали камнями полицейские патрули, на Шампуле взорвали ворота университетского кампуса и памятники на военном кладбище. Где случалась забастовка или профсоюзные митинги, там появлялись и эти "свободные радикалы" со своими камнями, масками и бутылками с зажигательной смесью. Удивительно ли, что в противовес леворадикальным группам возникли и правые, из которых худшей заразой на взгляд Джеймса Ларри, начальника столичного отдела по борьбе с терроризмом, был Корпус Патриотических Рыцарей.
С появлением КПР предвыборные митинги и агитация превратились в разновидность тихой городской войны. Если бы противоборствующие стороны огранивались срыванием плакатов и рекламных стендов! Нет, дошло до стычек и драк с серьезными травмами. А вершиной, после которой лопнуло терпение уже у парламента, стало убийство Джеймса Торндайка, кандидата в депутаты парламента от Тернуссена. Хорошо, что у тамошней социал-демократической партии нашелся запасной кандидат, который успел зарегистрироваться на выборы.
Доказать причастность кандидата от консервативно-республиканской партии Раймонда Тольятти не удалось. Ответственность за взрыв взяли на себя какие-то праворадикалы. И почти сразу после выборов, в мае, отдел и сформировали.
К декабрю в Хайнессенполисе стало потише. Ну как потише? В прессе что ни день — материалы о вопиющих промахах предыдущего состава Верховного Совета и армейской верхушки, да кто из депутатов и должностных лиц берет взятки и за что, а за ними следом опровержения и иски о защите чести. И — ровные, спокойные аналитические материалы за подписью "Дж. Эдвардс" в довольно популярной оппозиционной газете "Res publica". Но уличных шествий и митингов почти не стало. И то — морозы ударили прямо к Новом году, и Ларри надеялся, что хотя бы в каникулы всё будет спокойно и он проведет праздники дома, с женой и дочерью.
Пока в отделе было пять человек, переведенных из разных департаментов полиции, и отставной военный Крис Вебер.

— У нас труп.
— Ларри, ты не мог подождать, я же ем!
— Может, подождать, пока ты еще чай попьешь с плюшками... кстати, кто принес плюшки?
— Новенький.
— А, Вебер! Так откуда плюшки?
Слегка ошеломленный новичок посмотрел на бейдж Ларри, потом сказал:
— Из кондитерской, сэр. Тут за углом, в полуподвале.
— Отлично. А почему я ничего не знаю об этой кондитерской?
Вебер пожал плечами.
— Потому что ты невнимателен, Ларри, — ответил вместо него Кривин.
— Отставить инсинуации, — Ларри взял из коробки пончик с шоколадной глазурью. — Давайте, кончайте с этими пончиками — и на выезд.
— Э, погоди, — опомнился Хансен. — Мы разве уголовная полиция? Или труп организовали посредством взрыва?
— Нет, — Ларри налил себе остывающего кофе и взял еще пончик. — Но убитая — актриса, довольно популярная. Как выяснили в ходе следствия коллеги с уголовки, незадолго до смерти ей угрожали.
— А за что? — спросил Хансен.
— Выступила на митинге Фонда Эдвардс и отказалась сниматься в социальной рекламе военного министерства. Что-то там про поддержку армии и флота.
Вебер хмыкнул.
— Так, ну вот Вебер со мной и поедет.
Вебер мгновенно и совершенно бесшумно поднялся, и старший инспектор Джеймс Ларри от неожиданности отступил на шаг. Росту в Вебере оказалось около ста девяноста, если не больше. Впрочем, Вебера такая реакция, кажется, не смутила. Привык, наверное.

В уголовной полиции их встретили неуверенно, но направили к следователю, который, по счастью, был здесь. Точнее, была.
— Добрый день. Нас к вам направили по делу Сильверстоун, — Ларри показал невысокой светловолосой женщине в строгом синем костюме свою карточку. — Старший инспектор Джеймс Ларри, инспектор Кристоф Вебер.
— Линда Фрайберг, — ответила она, пожимая им руки. — Раз уж вас ко мне направили, то я с радостью свалю на вас часть расследования. При условии, что вы всё, что найдете, сначала доложите мне. Включая догадки и предположения. Идет?
— Идет, — сказал Ларри.

Элена Сильверстоун, 32 года, модель и актриса, на фотографиях выглядела от силы двадцатипятилетней. Не слишком правильные черты лица, крупный рот, вздернутый нос — и ослепительная улыбка. Снималась в проектах, в которых от героини требовалось танцевать и сверкать голыми плечами, демонстрировать хорошую физическую форму, а иногда и раздеваться перед камерой — авантюрно-любовные и квазиисторические мини-сериалы, десятилетний контракт с компанией HUP истекает через год, лицо косметической фирмы "Алейна", начинала в дефиле Хайнессенского центра моды, до сих пор там на контракте. Попытки сниматься в большом кино не удались. Полгода назад рассталась с мужем, Адамом Грейди, который был и ее продюсером, — впрочем, продюсером он пока и оставался, да и развод они еще не оформили. Детей нет, долгов нет. Причина смерти — прием суматриптана и элениума с небольшой дозой алкоголя.
— Самоубийство? — спросил Ларри.
— Мы отрабатываем эту версию, — ответила Фрайберг. — Как и смерть по неосторожности. Третья версия — подмена лекарства.
— Она что, постоянно принимала какие-то таблетки?
— Похоже да. Вот выписка из ее медкарты, от страховой. Пишут, что страдала мигренями, неоднократно обследовалась. Друзья и знакомые все были в курсе, все знали, что у нее всегда с собой есть препарат для купирования приступа, вот у нее и карточка экстренной помощи в сумочке.
— То есть она даже на банкет взяла экстренную карточку? — спросил молчавший до того Вебер.
Фрайберг выложила на стол сумочку из узорного плотного шелка на золотистой цепочке вместо ремешка.
— Смотрите сами.
В серебристой визитнице обнаружились бэйдж для презентации с эмблемой банкетного зала, карточка медстраховки с экстренной надпечаткой и кредитка.
— То есть миссис Сильверстоун была достаточно предусмотрительна, чтобы взять с собой экстренную карту и лекарства, — сказал Вебер. — В таблетнице осталась одна доза суматриптана и одна элениума. Откуда у нее элениум в таблетнице с лекарством, которое ей, вполне возможно, будут давать другие люди?
— Хороший вопрос. А вот это что?
В узком кармашке для карточек, которым обычно не пользуются, потому что мало кто носит карточки россыпью, без визитницы, а визитница в этот кармашек не влезает, всё же торчала карточка. Ее явно засовывали туда небрежно, упихивая по косой, так что край картонного прямоугольничка разлохматился, а уголки загнулись. Посередине красовался красный стилизованный череп и черные слова поперек: "Смерть предателям-соглашателям!".
— Место происшествия осмотреть можно? — спросил Вебер.
— Отчего же нет? Хотя, конечно, следы там уже затоптали, но мы отсняли все помещение.
— А у вас есть подозреваемый, миссис Фрайберг?
— Просто Линда. Конечно, есть, и не один, но я бы не хотела смазывать вам впечатление.
— Разумеется. — Ларри придержал пред ней входную дверь, Линда поблагодарила его кивком. — Тогда зовите меня Джеймс, Линда.

Ехать пришлось в гостиницу "Селена". Дорогой и престижный комплекс, с банкетными залами, парком, бассейном. Место проведения всяких фестивалей искусств, презентаций и прочих шоу. Дела, связанные с шоу-бизнесом, Ларри терпеть не мог. Все причастные к этому делу обычно умеют ловко врать и верить во вранье — профессиональное это у них, отношения запутаны похуже змеиного клубка, а уж из-за какой ерунды бушуют страсти! Но куда тут денешься...
Труп обнаружили в самом конце банкета, в 2.27. Кто-то из гостей вышел в зимний сад, увидел на скамейке то ли пьяную, то ли спящую женщину и потряс ее за плечо. После чего с воплем отскочил.
На фото высокая молодая женщина в вечернем платье темно-вишневого, почти черного цвета лежала, наполовину свесившись со скамейки, неловко подвернув под себя правую руку. Левая рука свисала вниз, пальцы сжимали шелковый палантин — как будто наклонилась поднять его, да так и упала.
Женщина была босиком — изящные туфли на высоком каблуке стояли под скамейкой, сумочка в тон туфлям висела на спинке.
— Видимых повреждений нет, время смерти между часом и двумя ночи, — прокомментировала Линда.
— А это что? — Ларри указал на снимок.
— Таблетница. Она ее, похоже, выронила.
— А это что?
— На дорожке валялось. Капроновая лента, красного цвета, длиной около метра. Не ее, точно. Пока никто из опрошенных не опознал, но мы еще не весь персонал опросили.
— Следы были?
— Были. В сад выходили многие, но к этой скамейке подходили трое — сама Сильверстоун, вот, смотрите на реконструкции следы туфель на каблуках, а вот фото… и двое мужчин. Один, в ботинках с тонкой подошвой и низким каблуком, подошел вместе с ней, потоптался, потом ушел напрямую через газон в зал. Этого мы установили, ее бывший муж. Говорит, что привел ее сюда, она пожаловалась, что начинает болеть голова. И сразу ушел, потому что она его попросила. Второй был в спортивных ботинках или кроссовках, подошел позже, постоял и убежал. Возможно, кто-то из персонала. Скорее всего обнаружил, что она мертва, и убежал, чтобы не связываться со следствием.
Пока Ларри разглядывал реконструкцию, Вебер обошел весь зимний сад зигзагом. как охотничья собака. Осмотрел все кусты, вечнозеленую иву, под которой стояла злосчастная скамейка, и кипарисы.
— Следы, конечно, затоптали и заровняли, — сообщил он, отряхивая руки.

Адам Грейди, тридцать восемь лет, продюсер, агент и так далее. Десять лет назад женился на молодой перспективной модели Элене Сильверстоун, вывел ее в телезвезды и первый ряд столичных моделей. Располагающий к себе, безукоризненно и модно одетый, вместо галстука — эксклюзивный шейный платок винного цвета с золотой булавкой, отчего удлиненный пиджак кажется элегантным придворным камзолом. Во всей коренастой фигуре продюсера читалось напряжение — плечи, руки, которые Грейди явно держал неподвижными только благодаря усилию воли.
— В каких отношениях вы состояли с Эленой Сильверстоун?
— Я ее муж. Хотя бы формально. И агент — формально и практически.
— Вы собирались разводиться?
— Да. То есть разошлись мы уже почти год назад, но до сих пор не развелись. Элене было некогда, а я не торопил события.
— Почему?
— Сложно объяснить. Я люблю ее и надеялся, что она одумается. Вернется ко мне. Напрасные надежды.
— Вы были на банкете как ее агент?
— И как продюсер нескольких проектов.
— Вы постоянно были рядом с миссис Сильверстоун?
— Сначала да. Мы же приехали вместе, то есть она была моей дамой.
— А потом?
— Мы поссорились.
— Из-за чего?
— Не помню. Какой-то пустяк. Обычное дело, мы часто так ссорились, это одна из причин... эти ссоры на пустом месте — одна из причин, убивших наш брак. Элена последние года три была подвержена депрессиям. Я поддерживал ее насколько мог, уговаривал лечиться. Она хотела сниматься больше, я был против — с ее здоровьем это было бы... тяжело. Мы ссорились. В конце концов я устал и махнул рукой. Мы разъехались, у нее появился другой мужчина, а я постарался перевести наши отношения в деловые. Видит бог, я старался!
— Итак, вы поссорились с миссис Сильверстоун. Не припомните ли, в какое время это случилось?
Мистер Грейди задумался. Располагающий к себе мужчина — не красавец, но и не урод, скорее бизнесмен, чем артист. Подавлен, но, что называется, держится.
— После полуночи, это точно... Потом я разговаривал с Дунканом... это исполнительный директор HUP, с его женой, потом... да, где-то от полуночи до часу, ближе к часу. И больше я ее не видел.
— Вас не интересовало, как она уедет домой?
— Она сказала, чтобы я к ней не подходил. И потом, там был ее... бойфренд. Я думал, что они уедут вместе. Или уже уехали — после часу я и его не видел.
— Его?
— Элвина Сеймура.
— Вы его не любите?
— Сложно любить человека, которого любит твоя жена, пусть и бывшая, — усмехнулся Грейди. — Он младше нее, красавчик на вторых ролях, играет лицом в основном. Втянул ее в свои политические авантюры — знаете, эти предвыборные концерты, молодежные агитбригады, пение под гитару…
Он неодобрительно покачал головой.
— Вам известно об угрозах, которые получала миссис Сильверстоун?
— Да. Она, к сожалению, не принимала это всерьез.
— А вы?
— Знаете, после убийства Торндайка я не могу не принимать такие вещи всерьез. Будь то патриотические рыцари или какие-нибудь "Левые бригады", как на Пальмленде. Я предлагал ей принять меры безопасности, нанять телохранителя, не участвовать в этих самопальных концертах. Она отказалась.
— Скажите, мистер Грейди, миссис Сильверстоун принимала какие-либо таблетки?
— Да, что-то от депрессии, потом для нормализации сна... Еще от головной боли, всегда носила в сумочке. Знаете, у нее на съемках или посреди фотосессии мог начаться приступ... Приходилось следить, чтобы она брала с собой все нужное, чтобы вовремя принимала. Я хотел, чтобы она оставила эти дурацкие сериалы, отдохнула. Но она... из-за этого мы тоже ссорились, последний год она заключала контракты уже без моего участия. Однажды упала прямо во время эпизода, сильно ударилась головой. А, да что теперь...
Картина складывалась один к одному. Склонная к истерикам женщина, рассеянность, сильнодействующие таблетки. Прозрачно, уныло, много писанины, но — просто несчастный случай. Оформить и закрыть. Если бы не угрозы и не эта дурацкая красная капроновая ленточка.

Элвин Сеймур, двадцати шести лет, уже известный телеактер и эстрадный певец, оказался на удивление невысоким — метр семьдесят пять, не больше. Интересно, как он смотрелся рядом с высоченной Сильверстоун, в которой было как раз метр восемьдесят, да еще плюс каблуки. Впрочем, в шоу-бизнесе полно высоких женщин, в модели берут от 175, наверняка они там все привычные...
Сев на стул напротив Ларри, Сеймур сразу закрылся — поставил локти на стол и подпер рукой голову. Под глазами у него были темные круги, вокруг рта легли жесткие складки.
— Когда вы последний раз видели миссис Сильверстоун?
— Около часа ночи. Я хотел подойти к ней, но она была занята.
— Чем?
— Ссорилась с... мужем. Я решил не мешать.
— Почему?
— Потому что мое вмешательство не приводит... не приводило ни к чему хорошему. Грейди как-то заставлял ее почувствовать себя виноватой, и она только расстраивалась.
— Как часто у нее болела голова?
Сеймур нахмурился.
— По-разному. Иногда приступы бывали по два в неделю, а иногда их не было месяцами.
— Как и когда вы познакомились?
— Два года назад, на съемках. "Сага о Вольсунгах", я играл Сигурда, она — Брюнхильд, — Сеймур по-мальчишески улыбнулся. — В Рейхе цензоры бы от ужаса поумирали, если бы это увидели.
— Какие отношения были у мисс Сильверстоун с другими актерами и съемочной группой?
— Ее все любили. Понимаете, — Сеймур взъерошил волосы на затылке. — Она не уверена в своем актерском таланте. Она ведь начинала как модель, на подиуме, это накладывает отпечаток... В том числе приучает к собранности. Она всегда приходила на съемки, подготовившись. Ловила всё на лету. Мы репетировали один раз — и сразу снимали. Очень мало дублей, понимаете — она играла всегда чисто. Не всегда на вдохновении, но никогда не заваливала сцену.
— А это редкость?
— Не то чтобы... но актеры довольно часто считают, что можно быть раздолбаями. Текст учат на ходу, опаздывают, забывают детали... Собой любуются. Она — нет, никогда. Она себя как будто... стеснялась. И знаете что? — Сеймур отнял руки от лица и посмотрел на Ларри прямо. Глаза у него были серые, удивительной чистоты. — Когда ее мужа не было рядом, она... раскрепощалась. Начинала играть естественно. Смеялась. Шутила. А при нем сразу зажималась, закрывалась... Он хотел, чтобы она перестала сниматься, но она... она решилась ему возражать.
— А вы что же?
— Я ее поддержал. У нас уже... начался роман. Ничего особенного, просто флирт. А однажды она пришла вся серая и сказала, что уходит от мужа. И я понял, что или я ее поддержу, или больше никогда не смогу играть... героев.
— То есть вы вступили с ней в связь ради поддержки?
Сеймур вскинулся, хотел сказать что-то резкое, но сдержался. Вздохнул.
— Расставим все точки, господин инспектор. Я не собираюсь оправдываться и объяснять вам под протокол, ради чего мы с Эленой... легли в одну постель, — лицо он держал, и голос звучал спокойно и сурово, но вот по скулам расползались алые пятна. — Это не имеет отношения к ее смерти. Достаточно того, что год назад она ушла от мужа и мы стали любовниками, хотя жили раздельно. Она долго собиралась с духом, прежде чем заговорить о разводе. Как раз перед этой презентацией она хотела подать заявление. Я не знаю, успела ли.
— Понятно. Извините за бестактность. Следующий вопрос: вы знали, что она принимает таблетки, и какие?
— Она всегда носила с собой средство против мигрени, на случай, если вдруг ее прихватит. У нее три или четыре таблетницы с этикетками, они лежат по разным сумочкам, и она всегда носит с собой экстренную карту.
— А снотворное?
— Нет, при мне она не говорила и не пила ничего.
— Сердечное, успокоительное?
— Нет, мне ни о чем таком не известно.
— Вы знаете, где у нее в доме аптечка и какие там препараты?
— Да. Она мне показала. Обезболивающие — общие и от... по женской части, в общем. От простуды, от "сезонки" — жаропонижающее плюс стандартный комплект. И суматриптан, который от приступов.
— Это всё?
— Да.
— Вы никогда не видели у нее элениум?
— Нет. Я даже не знаю, что это.
— Почему вы уехали с презентации один?
— Я потерял ее из виду, пошел искать, и кто-то... кажется, мистер Макдевит — да, точно, он сказал, что Элена уехала.
— И вы?..
— Я знал, что она поругалась с Грейди. Она всегда расстраивалась из-за таких ссор, плакала. Я подумал, что она или уехала к себе домой, или поехала к Грейс Кримтан. Я взял такси, поехал к ней, ключи у меня были. Ее там не было. Я позвонил Грейс, извинился, что так поздно. Грейс сказала, что Элена к ней не приезжала. Я позвонил администратору зала. Мне сказали, что мисс Сильверстоун не вызывала машину. И вот тогда я забеспокоился и подумал, что у Элены мог начаться приступ, она могла уйти подальше, в тихое место, и там принять таблетку и переждать. Я поехал обратно, а там мне сказали, что ее... нашли.
Сеймур умолк, стиснув зубы.
— Кто такая Грейс Кримтан?
— Подруга Элены. Одноклассница.
— Почему вы решили, что мисс Сильверстоун поехала к ней? Разве у нее не было других друзей?
— Сложно сказать. Насколько я знаю, только к Грейс она могла приехать в любое время дня и ночи.
— Мисс Сильверстоун могла уйти пешком. Эту возможность вы рассматривали?
— Не могла, — Сеймур покачал головой. — У нее не было с собой верхней одежды. И потом, Грейди опять заставил ее надеть туфли на высоких каблуках, а Элена ненавидит ходить на каблуках. Она не пошла бы пешком — там далеко до трассы и далеко до маршруток. Тем более в предновогодний вечер, да еще снег падал...
— Вы знали о том, что ей угрожали?
— Да. Мне тоже присылали и красные карточки, и письма с угрозами.
— У вас есть предположения, чем это вызвано?
— Да я просто знаю. Весной нам предложили сняться в серии пропагандистских роликов. Что-то вроде "Сигурд и Брюнхильд против Рейха". Мы отказались.
— А кто предложил?
— Некто Эрнандо Гомес из предвыборного штаба кандидата Тольятти.

Миссис Грейс Кримтан в свои тридцать три выглядела гораздо старше своей подруги Элены Сильверстоун. Рослая, крепкая женщина, начинающая полнеть, она была бы симпатична, если бы не болезненно-напряженное выражение лица.
— Ну что вам сказать, сэр? Он ее не бил, это правда. Но доводил всяко. Не так стоишь, не так свистишь, не так одному начальнику улыбнулась, не то его бабе сказанула... Уж она-то старалась. А ему все мало было. "Худей, говорит, а то будешь как свинья". А у ней обмороки начались. Я ее к врачу утолкала, есть у нас приятель один, со школы еще. Сказал, что нельзя ей сильнее худеть, здоровье посадит. Так этот уж так разорялся потом!
За время разговора она ни разу не назвала Грейди по имени. "Он" и "этот".
— Как вы думаете, кому был больше выгоден развод — мистеру Грейди или мисс Сильверстоун?
— Эльке, конечно. У нее контракты пошли, каждый год в сериале снимается. Я все смотрела, честно вам скажу, у нас в ателье все женщины от нее в восторге были. Обычно-то больше по мужикам фанатеют. А он что? Процент от ее контрактов себе тягает. Деньги у них вроде были общие, но Элька постоянно была на мели. Так, мелочь на проезд и кофе. Я и то больше на себя тратила, чем она. А у него то комм новый, то булавка золотая. Паразит, одно слово.
— Скажите, а миссис Сильверстоун не держала где-то вне дома таблетки? Может, у вас?
— Нет, что вы! Она очень аккуратная, никогда без коробочки своей из дома не выходила. Со школы это у нее.
— А вы не замечали в последнее время каких-то перемен в настроении миссис Сильверстоун?
Грейс задумалась, накручивая на палец кудрявую прядку, выбившуюся из-под заколки.
— А пожалуй, что да. Поспокойнее стала, не такая дерганая. Туфель себе новых накупила, без каблуков. Одеваться стала попроще. С этим-то ее, бывшим, надо было марку держать, будто она только что с подиума, а ей это всегда было поперек глотки, — Грейс посмотрела на Вебера, потом на Ларри, потом опять на Вебера. — Я вам вот что скажу, офицеры. Элена бы нарочно ни за что не стала бы таблетками травиться. И вообще это не в ее характере.
— Почему вы так думаете?
— Был у нас разговор, — медленно сказала Грейс. — Давно. Лет пять назад. Когда мне похоронка на Джека пришла. Я тогда чуть не убилась. Так что нет, не стала бы она сама. И перепутать не могла. Она никогда два лекарства в одну коробочку не складывала, боялась перепутать.

К вечеру у Ларри заболела голова. Ясное, как стеклышко, дело становилось каким-то мутным. Чем дольше Ларри опрашивал знакомцев покойной, тем сильнее подозревал, что его дурят. Из одних рассказов, в основном продюсеров HUP и самого Грейди, получалась нервная, рассеянная девица, которая может сцепиться с кем-нибудь из-за пустяка. Из других, от артистов и администраторов съемок, получалась чуть ли не противоположная картина — мисс Сильверстоун, оказывается, достаточно педантична, предусмотрительна, к работе подходила серьезно, не любила затруднять окружающих, и с ней было приятно работать. Могла она эти таблетки перепутать? Или сознательно приняла обе? Почему? Из-за очередной ссоры с бывшим мужем? Или есть другая причина? Об угрозах говорили все, и почти никто не принимал всерьез, даже Сеймур.
Ларри отложил распечатки, откинулся на спинку кресла и обнаружил перед столом Вебера.
— Ты эту манеру бросай, — сказал Ларри, растирая виски. — Возникать из ниоткуда и нависать. У нас народ нервный, могут и в лоб засветить с перепугу.
Вебер недоверчиво улыбнулся и сел. Он тоже выглядел уставшим, слегка щурился, короткие волосы надо лбом взъерошены.
— Что у тебя?
— Я хочу, чтобы вы это посмотрели.
— Что это?
Вебер вставил карту данных в гнездо комма.
— Это из записей камер наблюдения и телесъемки. В хронологическом порядке. Посмотрите, пожалуйста.
— А словами можешь?
Ларри не хотелось ничего смотреть, он устал, он провел несколько напряженных и пустых допросов, его тошнило от чужой самовлюбленности и чужого пафоса.
— Сначала посмотрите, — упрямо повторил Вебер.
— Завтра, — сказал Ларри. — Всё завтра, сегодня я уже не человек, а шкурка от сардельки. Кстати, там плюшки еще остались?
Оказывается, остались. Розали принесла штук пять на тарелке и кофе — Ларри черный, Веберу со сливками и сахаром.
— Как тебе первый день? — спросил Ларри.
— Познавательно.
— Голова кругом не идет?
— Нет.
— Ну и прекрасно. В нашем дурдоме лучше головы не терять.
Новичок Ларри нравился. Спокойный, под руку не лезет, без щенячьего этого азарта, с которым приходят на службу пацаны после полицейской академии. Хорошо бы он прижился в отделе, людей вечно не хватает, а дело новое. Да еще с этим вторжением выгребли всех, кто значился офицером запаса, и бог весть сколько из них вернется обратно. Тоже мне, маленькая победоносная война! За три месяца потерять половину армии и просто пожимать плечами: "А мы не были готовы к имперской тактике выжженной земли! А мы не предвидели, что блицкриг провалится!". Они думали, что раз у Яна Вэньли получилось взять Изерлон, так они теперь короли вселенной...

Город перемигивался новогодними огнями, из витрин смотрели сказочные быки и овечки, охраняющие женщину с младенцем, улыбался седой пастух. Светились гирлянды в кронах вечнозеленых елок, искрился свежий снег на газонах. Как светоносные соты гигантского улья, втыкались в низкое зимнее небо высотки. Красивый город Хайнессенполис, в просторечии Хай-полис, даром что самый крупный мегаполис по эту сторону Галактики. И время года здесь более-менее совпадает с календарным.
Крис поднял воротник куртки. К вечеру холодный пронизывающий ветер усилился, а куртку он купил немножко не по зимней хайполисской погоде. Спасал только теплый свитер. Народу на остановке автотакси не было, но машин свободных не было тоже. На пульте вызова светился красный огонек — ждите, мол, через полчасика буду. Крис нажал отмену вызова и пошел пешком.
Впереди призывно светилось огромное, от пола до потолка, окно кафе. Он толкнул обычную, без фотоэлементов, дверь и вошел. Внутри было тепло, пахло кофе и чем-то еще сладким, смутно знакомым — вкус то ли детства, то ли беззаботной юности. Тихо играла музыка. Было почти пусто — сидела у стойки девица в джинсах да бармен возился с джезвой. Крис подошел к стойке, заказал многоэтажный тост с мясом и овощами и кофе со взбитыми сливками. Усмехнулся про себя — четвертый месяц как из лагеря, а правило "Видишь еду — съешь немедленно" соблюдается на автомате. Тост оказался безумно вкусным, с поджаренным хлебом, нежным мясом и незнакомым соусом с базиликом. Глядя на опустевшую тарелку. Крис вспомнил, что вообще-то не обедал, и заказал еще.
— К вам можно?
Девчонка от стойки переместилась к его столику и при ближайшем рассмотрении оказалась постарше, чем казалась со спины.
— Прошу вас. — Крис только сейчас сообразил, что занял столик, из-за которого открывался хороший вид на улицу, но не у самого окна.
Девушка поставила свою чашку с кофе на стол и села.
За окном мерцала огнями елка посреди небольшой площади, светились окна старых малоэтажных домов с цветными занавесками, косой снег поблескивал под фонарями, на низком ограждении и ветках деревьев росли снежные шапки.
— Вы далеко живете? — вдруг спросила девушка.
— Да, — сказал Крис, с тоской подумав о том, что надо вызвать автотакси прямо сюда, но вот сколько придется ждать?
— Хотите, я вас подвезу? У меня тут машина стоит. А то вы без шапки и шарфа, и даже без перчаток.
— Да я рассчитывал на такси...
— Новый год же, все ездят в гости. Вы, наверное, приезжий?
— Почему вы так думаете?
— Ну, вы хотите быстро поймать такси двадцать пятого декабря вечером. И на резкое похолодание не рассчитывали. Вон, у вас даже ботинки осенние.
Крис невольно улыбнулся и посмотрел на нее пристальней, отметив морщинки у глаз, почти оформившиеся складки в уголках губ, тонкое кольцо на безымянном пальце правой руки, слишком короткую стрижку.
— Давно вы демобилизовались? — спросил он.
— Месяц назад, — ответила она. — А вы?
— В сентябре комиссовали.
Наступило молчание. Кто погиб — не спрашивают. Совсем недавно флагштоки на городских площадях были увешаны черными лентами. И вот — вместо траура нарядное убранство, и снег свистит вдоль пустеющих улиц, и на накрытый ночью город ложится тень от статуи на холме, вскинувшей руки в свете прожекторов.
— Обидно, что так глупо проиграли, — сказала она. — Хотя это была такая... авантюра.
— Да. Но я ей благодарен.
Девушка вскинула на него непонимающие глаза.
— Я был в плену. Нас освободили в первые дни войны.
— Понятно. Ну, хоть что-то полезное... — Она залпом допила кофе. — Едем. Будете показывать дорогу, у меня навигатор сломан.
Когда маленькая городская машина остановилась у многоквартирного дома, она тоже зачем-то вышла из машины. Ветер усиливался, колючий снег резал лицо.
— Вот, возьмите, — сказала она и протянула Крису украшенную золотой ленточкой подарочную коробочку. — Подарок.
— Спасибо.
Она шагнула назад и исчезла в среди летящего снега. Крис побыстрее нырнул в подъезд — там было тепло, сразу зажглось освещение, призывно распахнул створки лифт... В квартире он первым делом раскрыл коробку. Внутри был стеклянный шарик на подставке, а внутри шарика летел сверкающий голографический снег и танцевали тени.
Ночью Крис несколько раз просыпался от привычного ощущения полета в пропасть. Но вместо душного промозглого барака, полного неспокойно спящих людей, была пустая квартира, тонкий запах чистоты и мягко светящийся шарик на столе.

Ларри начал день с видео. Смотрел фрагментами, ничего странного не заметил, разве что увидел момент начала ссоры, попавший как раз под камеру наблюдения. Грейди погладил бывшую жену по руке и что-то сказал с мягкой заботливой полуулыбкой. Та оттолкнула его руку и заговорила резко и зло. Уж точно — ссора на пустом месте. Жалко, что звук есть только на тех эпизодах, которые Вебер нарезал с черновых записей телесъемки. Но что там может быть интересного? "Дорогая, ты устала..." — "Я тебе не дорогая! И не устала!".
Ларри промотал нарезку до конца и вызвал Вебера.
— Ну что, объяснишь, что ты тут настриг и зачем?
Вебер взял стул, поставил рядом с креслом Ларри и сел рядом. За столом сразу стало тесно — почти болезненная худоба Вебера скрадывала зрительно его рост, а вот вблизи становилось понятно, что он всё-таки не мелкий парень.
— Вот смотрите.
На экране бродили по залу, переговариваясь и останавливаясь поболтать, парами и поодиночке. Вот и миссис Сильверстоун — ей трудно затеряться в толпе, с ее-то ростом...
— Если присмотреться, то видно, как Грейди ее цукает.
— Что делает?
— Цукает. Одергивает. Вот, например.
— Ничего не понял. Объясни.
— Она высокая. Да еще на каблуках. И когда разговаривает с людьми, то немного отходит назад, чтобы им не приходилось задирать головы, а ей — опускать. Но он все время подводит ее ближе, чем ей комфортно, а когда она нагибается, дергает. Знаете, как детей — не сутулься! выпрями спину!
Точно, было похоже. И мисс Сильверстоун действительно, вздрогнув, автоматически выпрямлялась и теряла взгляд собеседника.
— И вот здесь. Обратите внимание, как близко к ней он стоит. Если бы он разговаривал с человеком примерно своего роста, они смотрели бы друг другу в глаза. Но она оказывается выше комфортного положения и опускает голову.
"Ну да, тебе-то это знакомо, — подумал Ларри. — Сам небось такой. Я б не заметил".
— Еще что?
— Всё по мелочи. Но он постоянно ее дергает. И перебивает, когда они разговаривают с кем-то еще. Комментирует все ее действия. И вот это...
Опять камера наблюдения, но видно отчетливо. Грейди обнимает женщину за шею, она силится отстраниться, он не дает, потом отпускает. Она отшатывается, разворачивается и уходит.
— Вот здесь, — сказал Вебер. — Он ей чуть-чуть дернул голову. Ничего опасного, но мышцы шеи клинит и начинает голова болеть.
Линда, посмотрев малую часть видео, тут же потянулась к телефону.
— Терренс? Зайди ко мне, пожалуйста... Вот прямо сейчас... Да, консультация... Не то чтобы.... Но хотелось бы ясности. Да.
Она еще посидела, задумчиво глядя на Вебера, который от такого внимания тут же закрыл нижнюю часть лица рукой и стиснул пальцы. Жест был непроизвольный и какой-то странный, как будто Вебер так заставлял себя молчать.
Линда подошла к сейфу, открыла его и выложила на стол пакетик для сбора улик и лист протокола. В пакете была беленькая таблетница — точно такая же, как та, которая лежала в сейфе с вещдоками по делу Элены Сильверстоун.
— Внутри — две таблетки суматриптана в блистерах, — сказала она.
— Откуда?
— Из проточного каскада. Застряла в сетке фильтров. Я с утра пораньше поехала туда, застала обе смены уборщиков, они и нашли. И, похоже, я нашла владельца красной ленточки. Парень из обслуги, можете его допросить сами.
— Сейчас повестку напишу, — сказал Ларри.
— Я его привезла, сидит в коридоре.
— А, тогда вот пусть Вебер и допросит.

Рик Синклер производил впечатление человека сильно помятого — полуспортивный костюм весь в складках, куртка перекошенная, не слишком чистые волосы взлохмачены. Он мял в руках вязаную шапку и ерзал на стуле, часто облизывая губы.
— Ну, я, это… работаю. Убираю там…
Говорил он невнятно, как будто ему лень было произносить звуки как следует.
— Вы выходилив зимний сад между часом и двумя пополуночи?
— Попо… чего?
— После полуночи, — раздельно произнес Вебер.
— А, в час ночи? Ну это да.
— Зачем?
— Ну это посмотреть… артисты там, это самое…
— Вы видели женщину на скамейке под ивой?
— Это… видел, — Синклер сжал шапку в кулаке и потянул, как будто хотел ее порвать. — Я ушел сразу… чего там.
Вебер положил на стол красную капроновую ленту.
— Это ваше?
— Нет, нет! — Синклер вскочил, загораживаясь несчастной шапкой.
— А чье?
— Это… короче. Не я ее того…
— А кто?
— Не знаю! Не знаю! Мне пастырь сказал! Я ниче не делал! Она уже мертвая была!

Вебер потер лицо обеими руками, потом с заметным усилием уперся ладонями в торец стола.
— Похоже, у нас тут наложение.
— Что? — переспросила Линда.
— Два мотива и две попытки убийства, одна удачная. Я думаю, что мисс Сильверстоун была убита. Убийца — мистер Грейди. Я проверил: элениум ей выписывали давно, еще когда они жили вместе. Он подменил ей таблетницы — на блистерах из той, которая была у нее, наверняка более ранние сроки годности. Он знал, что при резком начале приступа она не сможет проверить, что написано на блистерах, и, скорее всего, вынет таблетку на ощупь. И еще. Один из официантов видел, как мистер Грейди спустился в зимний сад примерно в час ночи. Больше туда никто не ходил.
— Так, а дальше?
— Этот Синклер наркоман, второй год употребляет метедрон. Слышит голоса в голове. Рационально зерно в его болтовне такое: он посещает собрания некой секты, молится там, а недавно ему явился ночной пастырь, который велел задушить валькирию красной ленточкой. Показал фото. Ну, он и пошел.
— А она уже мертвая, — подвела итог Линда. — Грейди я еще буду мотать — мотивы, финансы, кому выгодно. Наш консультант согласен с вами, Крис, — она улыбнулась, и Вебер в ответ тоже улыбнулся. — Он видит в видеоматериалах признаки семейного насилия, так что это тоже мотив.
— Ну, рад, что смогли вам помочь, — сказал Ларри. — Тогда мы Синклера этого забираем, его к делу все равно не притянуть, а мы его покрутим.
— Да, конечно. Материалы я вам пришлю. — Она крепко пожала им обоим руки. — Джеймс, Крис, приятно было познакомиться.

Интерьер казенной квартиры украсился стопочкой дисков в ярких обложках. "Вот и есть чем занять выходные", — подумал Крис, устраиваясь на диване с банкой пива и крендельками.
Он совершенно не представлял себе, что делать в свободное время. Конечно, можно было пойти гулять по городу, как он делал в центре реабилитации, но тогда была осень, прозрачный воздух и мягкое тепло. Сейчас на улице стоял крепкий мороз, и не привыкший к такой погоде Крис предпочел бы не выходить на улицу лишний раз даже в теплой куртке и ботинках на меху. К тому же он давно не смотрел кино. Ну ладно, не кино, а телесериал. В гарнизонах обычно нет возможности регулярно смотреть ТВ, поэтому там популярнее кино и желательно не двухсерийные фильмы на три часа, а стандартные полутора-двухчасовые.
А тут было 12 сорокаминутных часовых серий, хоть обсмотрись. На картонной коробке-обойме женщина в кольчуге кричала что-то ветру, стоя над телом убитого, а в небе с клочьями туч неслись призрачные валькирии.
Просто удивительно, как косы, расшитая повязка на волосы и висячие височные украшения меняют лицо. Симпатичная современная женщина превращается в суровую нордическую красавицу, которая вполне уверенно держит копье и щит. Как всякий выпускник стандартной средней школы, Крис знал в общих чертах историю Зигфрида и Брунгильды, но в основу сериала была положена другая, более архаичная версия легенды. Как и положено саге, фильм начинался с предков героя.
Он-то надеялся быстренько ознакомиться с самой знаменитой ролью Элены Сильверстоун, а в результате очнулся глубоко ночью, всё еще глубоко в нездешнем пространстве-времени, где одноглазый старик в синем плаще увозит в лодке, полной светящейся воды, тело Синфьотли, отравленного завистливой мачехой, а мгновенно протрезвевший Сигмунд беззвучно рыдает, скорчившись на песке у линии прибоя.
Крис выключил экран. Эх, жалко, что еще не завел дома бутылку вина или чего покрепче для таких случаев. Нервы там успокоить, спать лечь… Сон опять не шел, минуты капали ужасно медленно, в светлых квадратах на потолке мельтешило что-то муаровое, а поднять руку и прикрыть глаза было невозможно, как будто руки привязаны.

Рик Синклер был прихожанином местного отделения церкви Матери-Терры. Священник, средних лет мужчина, в свободное от служения время — сотрудник муниципального отдела соцобеспечения, говорил о нем с жалостью. Да, наркоман, слабовольный несчастный юноша, но не совсем же пропащий. Вроде бы посещает терапию, есть надежда… Что вы говорите? Голоса? Может, устроить ему госпитализацию, как вы думаете?

— Что-то меня эта секта тревожит, — признался Вебер, отчитываясь о визите. Он опять тер щеку и прижимал пальцы к лицу, Ларри уже подметил, что он так делает, когда его что-то беспокоит.
— Давай тогда за тобой ее закрепим. Будешь наблюдать, прессу анализировать. Копай на них досье, — предложил Ларри.
Вебер молча кивнул, отсел за свой стол и уставился в комм. С утра он всегда мониторил новости в инфосети, особенно неофициальные.

Отдел пока размещался в левом крыле второго этажа городского управления полиции — конференц-рум, две допросных, стеклянная выгородка-опенспейс для сотрудников и закуток-кабинет начальника. Ну, и стойка-ресепшен, за которой хозяйничала сержант Розалинда Эмерсон, девушка симпатичная, хозяйственная и цепкая, как клещ. Ларри помнил ее еще по полицейской школе, в которой пару лет назад вел спецкурс по анализу информации.
К новому году Хансен притащил пластмассовую пушистую елочку, всю в ватном снеге и блескучих гирляндах, и они с Кривиным, хихикая и рассказывая анекдоты, увешали ее мелкими конфетками вместо украшений.
— Как все конфеты съедим, так елку уберем, — сказал Хансен.
— Так это мы быстро, — хмыкнул Вебер.
Хансен хитро улыбнулся в викингскую бороду и погрозил ему пальцем. Все трое подчиненных Джеймса Ларри уже усвоили, что Вебер и еда рядом не уживаются.
Причину веселья Хансена Ларри уяснил на следующий же день, застав того рано утром за развешиванием новых конфеток из огромной распродажной коробки вместо съеденных. Коробку Хансен держал в нижнем отделении своего сейфа, рядом с запасными обоймами для пистолета
Кстати, об оружии. Вебер настоял, чтобы все получили не только бластеры, но и пулевики. По результатам пробных стрельб Ларри назначил его инструктором и гонял всех два раза в неделю в тир. Из лучевого все стреляли прилично. Как сказал Вебер, дурное дело нехитрое. С пулевиками же все, кроме Розали, не имели дела с академии, а Розали так вообще никогда не держала в руках. А между тем это было дело хитрое и требующее тренировки. Вебер же, который, как помнил Ларри из его личного дела, служил в десанте, стрелял и из того, и из другого превосходно.


Весна 797

К весне дел об угрозах разным публичным персонам накопилось две полки. Ну, что письма с угрозами, в том числе на бланках КПР, а также полные воплей возмущения отсутствием патриотизма, пачками носят в приемную депутата палаты представителей Джессики Эдвардс, ничего странного не было. Министр по трудовым ресурсам Жоан Лебелло довольно долго выбрасывал такие письма в мусорную корзину, пока его секретарь не притащил прямо в отдел толстенную пачку. Угрожали расправой за отсутствие патриотизма и клевету на армию Джинджеру Талли, ведущему программы "Армия и флот", который всё вторжение провел на передовой, ведя оттуда репортажи. Угрожали редакторам оппозиционным масс-медиа, бросали листовки в почтовые ящикам подписчикам "Рес публики" и "Трех цветов", а Элвину Сеймуру после концерта в пользу инвалидов войны прислали аж целую видеозапись, на которой замаскированные люди в черном обещали отправить его на свидание с Эленой Сильверстоун, если он не прекратит свою предательскую пропаганду мира с Рейхом.
Вместе с видеозаписью и листовками Сеймур прислал в отдел свой новый альбом. Розали немедленно его конфисковала, и слушала иногда даже в рабочее время.
"Помню, как ты, Аманда, встретилась с Мануэлем. Ты под дождем бежала, лишь только кончилась смена…".
"Не ради пенья я пою, не потому, что мой приятен голос. Но потому, что смысл есть у гитары. Она поет, и крылья у нее как у голубки, и сердце отвечает, она благословенна, как вода святая…".
Старинные латинские напевы в сопровождении гитары и многоствольных флейт незаметно вписались в жизнь отдела постоянным звуковым фоном.

А досмотреть "Сагу о Вольсунгах" Крис Вебер собрался только в марте. Туманная и промозглая погода начала весны не располагала к прогулкам, автотакси после зимних перебоев ходило более-менее исправно, и он сел попутчиком в желтую юркую машинку. Однако на углу Кресцент-сквер, там, где выезд на Яблоневую, такси остановилось, пропуская какое-то очередное шествие.
— Рановато в этом сезоне начали, — сказал попутчик.
Крис не ответил.
Из клубов тяжелого липкого тумана выходили люди — обычные горожане, мужчины, женщины, кое-кто с детьми, они шли и шли, скандируя что-то нараспев. Некоторые несли плакаты, и у всех на шеях были белые шарфики с надписями.
— От черт, — пробормотал попутчик. — Это же терраисты. Ходят толпами и поют заунывные гимны праматери Земле.
— А во что они верят? — спросил Крис.
— Да в фигню какую-то. Мол, матерь Терра всех породила, а кто будет почитать ее как центр мира, родится после смерти на Терре и заживет припеваючи, потому что Терра станет столицей Галактики. Древность какая-то, средневековье!
— Сталкивались?
— Да тёща у меня шляется на их собрания, духовности ищет. Раньше йогой занималась, потом на цигун перешла, потом астральный глаз раскрывала, теперь вот это…
— Сочувствую.
— Да что там! Лишь бы не поперлась в такую сырость по лужам, в ее возрасте бронхит тот еще подарок. Или "сезонка"…
Толпа людей в белых шарфиках обтекала машину, и Крису очень не нравились лица этих людей — отрешенные, безучастные, как будто мерное скандирование погрузило их в транс.
Чтобы отделаться от тягостного впечатления, он взялся за вторую часть сериала. Было любопытно, как подвижный, легкий, совсем не богатырского сложения Сеймур сыграет человека из рода могучих витязей. Выходец из мифа Вольсунг был могуч, как столетний дуб, сын его Сигмунд — рослый и широкоплечий, Синфьотли — легкий, прямой, как копье, как луч света. Сигурд же был сам светом. Без этого света он не смог бы ни сковать заново отцовский меч Грам, ни убить дракона. Победитель чудовищ, открывающий истину.
Крис вспомнил, как охарактеризовал Сеймура Адам Грейди, которого всё-таки обвинили в убийстве Элены Сильверстоун: "Красавчик на вторых ролях, играет лицом в основном…".
Не знающий страха за себя Сигурд и ослушавшаяся Одина валькирия Сигрдрива. Сигрдрива, нарушившая приказ ради справедливости. Да, пожалуй, Элвин Сеймур был прав — играть таких героев можно только с чистой совестью.
Понятно теперь, почему молодежь из фолк-бригад социал-демократов и пацифистов рисует на своих граффити крылатый шлем валькирии.

Весна пришла в Хайнессенполис поздно, но зато сразу. Мгновенно высохли тротуары, деревья вдоль улиц и в парках оделись зеленой дымкой, зацвела быстрооблетающая декоративная вишня.
И вот в такой прекрасный весенний день в город вошли бронетранспортеры.
— Какие учения, а? — Кривин расхаживал между столами от окна к двери и воздевал руки. — Какие могут быть учения, если линейная служба и патрульные не в курсе совсем? У военных что, вышибло последний разум?
— Ага, точно, — подтвердил Вебер, уже минут пять что-то читавший на своем комме. — У нас переворот. Тиви включите кто-нибудь.
Хансен щелкнул пультом.
— …13 апреля 797 года мы, Военный Комитет Национального спасения Альянса свободных планет, взяли столицу, Хайнессен, под наш контроль. Действие конституции Альянса приостановлено. Законы и приказы Комитета имеют приоритет перед любыми другими... — заговорил с экрана человек с коммандерскими петлицами на воротнике.
— Охуели, что ли? — не сдержался Хансен.
На него шикнули.
— ...первым декретом Комитет Национального Спасения объявляет политику национального единства с целью ниспровержения Рейха. Верховный Совет распущен на неопределенный срок, его члены помещены под домашний арест. Все космические порты взяты под особый контроль, на всём Хайнессене вводится военное положение. Все должностные лица, придерживающиеся антивоенных взглядов, отстраняются от работы. Вводится смертная казнь за политическую коррупцию и злоупотребление служебным положением. Мы намерены ввести суровые наказания для всех, кто отказывается от военной службы. Гражданская полиция обязана передавать отказников военным властям для суда. Далее, система социального обеспечения отменяется как ослабляющая нацию…
— Еба-ать тебя в рыло… — опять не выдержал Хансен. — Это что за долбоебы, а?
На этот раз его не прерывали. Лари тут же вспомнил о том, что у Хансена жена недавно перенесла операцию с какой-то онкологией, а Минна Брисбейн из архива одна растит двоих детей, из которых один инвалид, что-то там с ногами у парня… Похоже, что каждый из присутствующих что-то подобное вспомнил. Ну да, полиция — это тебе не армия, у нас тут не диспозиции на тактическом симуляторе. У нас тут живые люди, у нас тут проблема со скрытой беспризорщиной назревает, а эти возвышенные наполеоны хотят социалку отменить!
— Также мы возродим высокий уровень и действенность общественной морали.
Тут зашумели уже все, один Вебер так и продолжал молча и сосредоточенно пялиться в свой комм, крепко прижимая руку к лицу.
— …Председатель военного Комитета Национального спасения — адмирал Дуайт Гринхилл.
Вот тут Вебер вскинулся и вроде как выругался вполголоса.
— Так, — сказал Ларри, когда вместо спасителя нации на экране возникла видовая заставка и полилась какая-то мелодичная музычка. — Выключаем это безобразие и за работу.
— Отдел по борьбе с терроризмом, — бормотал Хансен. — А главные террористы где сидят, а? В генштабе! Это что, я вас спрашиваю?
— Это риторический вопрос, Бьорг, — ответил Вебер. — Спорить могу, вскорости к нам придут разъяснять политическую линию.
— Я б забился динаров на полсотни, — буркнул Хансен. — Да только я с тобой согласен.
Работу за оставшиеся полдня они вчетвером и в самом деле провернули большую — отделили и попрятали все, что могло показаться подозрительным, оставив разве что дела по КПР, "Левым бригадам" и сектантам.
— Ты где служил, Вебер? — спросил Хансен, разглядывая мастерски подделанный квартальный отчет.
— В десанте.
— В бухгалтерии, небось. Вон как лихо дыры затыкаешь, комар носа не наточит.
— Смотря какой комар, — отпасовал Вебер. — Если осирисский, который с ладонь величиной, то да. А если местный, то еще неизвестно, что он туда точить засунет.
Но у хунты, именующей себя Военным Комитетом Национального Спасения, так и не дошли руки до пяти человек в недавно сформированном отделе, который занимается черт знает чем. Просто на следующий день явился капитан из службы внутренних расследований, торопливо переименованной в военную службу охраны порядка и наделенной кучей полномочий, и устроил собрание.
— …поэтому главной вашей задачей становится прекращение деятельности фолк-бригад. Все эти граффити, листовки, летучие концерты — прекратить. Зачинщиков сажать на месяц для профилактики, особо упорных — в наш трибунал. Понятно?
Четверо мужчин и девушка молчали. Ларри краем глаза заметил, что Вебер опять закрывает лицо рукой и гримасничает, аж пальцы кусает.
— Поймите же, мы должны навести порядок?
— К-хакой порядок? — наконец выдавил Вебер. — Имперский? Чтобы все ходили строем и не жужжали?
— Это приказ Комитета национального спасения!
— Какого-какого комитета?
Вебер шагнул вперед и навис над капитаном, который был ниже его почти на голову. Руки Вебер упер в бока, незастегнутая куртка растопырилась полами, увеличивая зрительно его размеры раза в полтора. Капитан отшатнулся, но отступать ему было некуда, стол мешал.
— Террористической организации, призвавшей свергнуть существующий общественный строй и совершившей несомненное покушение на него?
Хансен хихикнул, узнав цитату из закона о терроризме.
— Извините, капитан, забыл предупредить — у меня тут регистратор работал, так что ваши слова занесены в протокол. Будьте любезны, подпишите.
И Вебер подал офицерику панель подписи. Капитан пошел красными пятнами.
— Вы издеваетесь!
— Так точно, — сообщил Вебер, отступая на шаг.
— Я вас арестую! За сопротивление представителю власти.
— Аж два раза, — буркнул Хансен.
— И что это было? — спросил в пространство Кривин.
— Так, эмоции, — пожал плечами Вебер.
— Образец пресловутого розенриттерского юмора, — сказал капитан. — А теперь давайте все-таки поговорим без эмоций.
— Давайте, — сказал Ларри. — У нас полная картотека террористов, да не потенциальных, а вполне действующих. Патриотические рыцари, левобригадники, избиения граждан, драки с полицией, угрозы, нападения на общественные учреждения. Вот ими мы и будем заниматься. А ловить музыкантов и уличных рисовальщиков — это не к нам.
Лицо у капитана сделалось несчастным.
— Поймите же, наконец, сейчас решается судьба отечества! В Рейхе гражданская война, необходимо сплотиться и ударить…
— Ударили уже один раз, — с неожиданной злобой прервал его Кривин. — Пол-флота угробили, придурки в беретах. Вот вам судьба отечества. И вообще я пацифист.
Капитан покраснел от ушей до шеи и рявкнул:
— Табельное оружие сдать! Отстранен от выполнения обязанностей до особого распоряжения!
Кривин пожал плечами, выложил бластер и обойму. Рядом положил удостоверение
— Ну, я пошел тогда?
Капитан вышел следом за ним.
— Ну вот, довели человека, — сказал Ларри. — Кривин пускай отдохнет пока, а мы всё-таки займемся патриотами-рыцарями. О, кстати, что он там нес насчет розенриттеров и юмора?
— Ну, у нас это фирменная дурь, — признался Вебер. — Над начальством изгаляться.
— Погоди. Ты бывший розенриттер?
— Да, а что?
— Да ничего. Ладно, розенриттер, теперь хоть понятно, откуда у тебя такая сноровка в обращении с огнестрелом.

Лето 797

Июнь того года был холодным — дожди и ветер. А вот политический климат делался всё горячее. Военная хунта публиковала всё новые декреты, пособия не выплачивали уже два месяца, пенсии урезали и выплачивали нерегулярно. Население столицы попривыкло к бронетранспортерам на улицах, и потихоньку взялось за старое — пикеты, шествия, митинги, плакаты на фонарях, граффити на опорах эстакад и ограждениях.
К середине июня пассивное сопротивление новой власти достигло пика, пошли разговоры о митинге и кампании гражданского неповиновения. 22 июня люди начали собираться на городском стадионе на митинг.
— Я всё понимаю, — сказал Ларри, — но там же будет тьма провокаторов. Все "свободные радикалы" готовы идти, и леваки, и рыцари-патриоты. Кто там самый организованный в оппозиции?
— Партия мира, группа Эдвардс и Объединенные профсоюзы, лидер у них Владимир Баренбойм, — ответил Хансен, который занимался в отделе мероприятиями оппозиции.
— Давайте-ка вы с Вебером езжайте на стадион, да не на такси, а возьмите служебную машину. Водить-то кто-нибудь из вас умеет?
— Кривин у нас с лицензией, — пожал плечами Хансен, проверяя заряд в бластере. Штатное оружие было гражданской маломощной моделью, чтобы убить из него, надо было постараться. Но перед полицией не стоит задача убивать преступников, только обезвреживать.
— Я умею, — сказал Вебер. — Но у меня нет гражданской лицензии.
— А военная есть? Вот ее и предъявляй. Всё, побежали, я на связи.

Стадион был полон, и все время подходили новые группы людей.
— Ага, вон они, голубчики, — сказал Хансен, разглядывая одну компанию. — И бутылки у них не с пивом, на что спорим?
— Ставлю на зажигательную смесь, — отозвался Вебер, паркуя неприметную машинку вдоль тротуара. — Пойдем бороться с терроризмом, коллега.
— Как?
— Военной хитростью. Следи за ними, я сейчас.
Вебер выбрался из машины и пошел к вооруженному патрулю. Три солдата и молодой лейтенант нервничали у бокового входа на трибуны, ожидая приказа. Хансен видел, как Вебер подошел к ним, на ходу раскрывая удостоверение и поднимая руки, чтобы показать, что за поясом у него ничего нет. Сказал что-то, лейтенант козырнул, и они все вместе пошли по аллее. Через пять минут подозрительные граждане уже садились в автобус с зеленой полосой военной СБ, а лейтенант сдавал в качестве вещдоков дюжину бутылок с самопальной зажигательной смесью. На Вебера он смотрел с глубочайшим уважением и на прощанье пожал руку.
Внутри было вполне организованное столпотворение. Люди сидели на трибунах, стояли группами на поле. В торце поля развернули сцену и ставили усилители. Возле сцены стояла группа людей, по которым было видно, что они тут распоряжаются. Хансен и Вебер направились туда, но на подходе их остановили двое решительных ребят с крепкими плечами завсегдатаев спортклубов.
— Вы куда? — спросил один, по виду — механик или заводской, с руками, потемневшими от въевшейся в ладони металлической пыли.
Вебер показал удостоверение.
— Инспектор Вебер, инспектор Хансен, отдел по борьбе с терроризмом. Нам нужно поговорить с госпожой Эдвардс или господином Баренбоймом.
— О чем?
— О безопасности, — вмешался Хансен. — У вас тут уже под сто тысяч человек и атмосфера накаляется. Одну группу провокаторов с "зажигалками" мы уже арестовали на подходе к стадиону. Наверняка здесь их еще много.
— Погодите-ка, камрады. — К ним подошел мужчина средних лет в рубашке с распахнутым воротом и в темных свободных брюках. Роста он был чуть выше среднего, но в плечах раза в полтора шире Вебера. — Я — Баренбойм.
— Инспектор Вебер, отдел по борьбе с терроризмом, — повторил Вебер. — Как вы собираетесь поддерживать порядок?
— Как обычно на митингах, — пожал плечами Баренбойм. — Видите ребят с трехцветными повязками? Это добровольцы, они как раз и пресекают беспорядки.
— Предупредите их о провокаторах и бутылках с "зажигалкой".
— Хорошо. Спасибо за предупреждение. — Профсоюзный лидер пожал руки сначала Веберу, потом Хансену. Рука у него была широкая и крепкая.
Он подозвал бдительную пару и стал что-то говорить, обводя рукой трибуны.
— О черт, — сказал кто-то сзади. — Смотрите.
Люди на поле стадиона расступались перед человеком военной форме с желтой повязкой на рукаве. За ним шли несколько солдат в шлемах со щитками и автоматами наперевес. И тоже с желтыми повязками.
Навстречу им спокойно шла молодая женщина в деловом костюме, со светлыми волосами.
Вебер дернулся было ей вслед, но остался на месте, зажав рот рукой.
На беговой дорожке застыла примерно рота солдат в таких же городских шлемах.
Звукооператор включил усилители. Послышался шорох, слитный гул, отдельные возгласы.
— У нее гарнитура с микрофоном, — сказал он. — Всё будет слышно.
Вебер прикусил пальцы.
Дальнейшее слышали все — спокойный, ясный голос депутата Эдвардс и нервные выкрики полковника Кристиана. Потом раздался звук удара и многоголосый слитный крик
Джессика Эдвардс лежала ничком, как сломанная кукла, и под ее щекой по зеленому колючему покрытию игрового поля растекалась темно-красная лужица.
Остальное Хансен помнил урывками. У солдат отбирали оружие, тут же стреляли, объединяясь в боевые группы на ходу, солдат оттеснили от выходов со стадиона, люди выбегали из спорткомплекса, еще кто-то перевязывал раненых и носил к стоянке — там уже толпились машины скорой помощи, многих увозили на личных машинах. "Ох, что в больницах сейчас делается", — подумал Хансен. Вебер куда-то пропал почти сразу, хотя, кажется, в драку не ввязался.
Когда Комитет Национального спасения послал солдат разогнать стотысячный митинг, он сделал фатальную ошибку. Кадровые военные часто забывают, что если ткнуть в гражданского старше двадцати пяти, то почти наверняка попадешь в человека, отслужившего срочную. То есть умеющего обращаться с оружием. Вместо разгона мирных пацифистов мероприятие превратилось в стихийный городской бой, который прекратился только к вечеру.

Продолжение в комментариях (*)

@темы: фанфики, ФБ-13, Легенда о героях Галактики

---

Название: Беовульф и Грендель
Переводчик: Альвхильд
Бета: WTF Xenophilia 2015
Оригинал: J.R.R.Tolkien, "Beowulf and Grendel" (J.R.R.Tolkien. Beowulf: A Translation and Commentary. Ed. By Christopher Tolkien. HarperCollins Publishers, 2014)
Размер: драббл, 406 слов
Фандом: Беовульф
Пейринг/Персонажи: Беовульф, Грендель, Хротгар
Категория: джен
Жанр: стихи
Рейтинг: R
Размещение: запрещено без разрешения переводчика

В глухой ночи шел Грендель там,
Луна сияла в бездне глаз,
Через болота шел, стремясь
К воротам Хеорота.
Был темен дол, сиял чертог.
От песен Грендель изнемог
И проклял смех, и песен звук,
И арфы Хеорота.

На троне Хротгар горевал
О тех, кто Гренделем убит.
Жрал Грендель плоть и кость глодал
Средь трупов Хеорота.
На лебединых на крылах
по белой пене волн морских
Приплыл корабль издалека
К воротам Хеорота.

И Беовульф спал крепким сном,
Когда пробрался Грендель в дом,
Дверь распахнул и прыгнул внутрь
В чертоге Хеорота.
Убил он стражей, кровь лилась,
И Беовульф, сражаясь с ним,
Во гневе лапу оторвал
Убийце Хеорота.

"О, сын Эгтеова! – сказал
Так Грендель, умирая. –
Готовься к гибели во тьме,
К крушенью Хеорота!"
"Давно я к гибели готов,
Не отступлю теперь!
И голову ему срубил
Защитник Хеорота.

Веселье полилось рекой,
и Хротгар щедрою рукой
Героя наградил за бой
В чертоге Хеорота.
Луна сияла в вышине,
И Беовульф смотрел во тьме,
Как блещут демона глаза
Над кровлей Хеорота.

Поутру парус распустил
Корабль, и снова вдаль уплыл
По воле ветра и волны
Защитник Хеорота.
И голоса гремели вслед,
Благословляя путь его,
Но не вернулся никогда
Он в гавань Хеорота.

А Гренделева голова
Все ухмылялась со столба,
Пока не взвился вал огня
Над кровлей Хеорота.
И Беовульф погиб во тьме
Отравлен, одинок и сед,
Но помнил он и кровь, и месть,
И славу Хеорота.

Оригинал

Beowulf and Grendel

Grendel came forth in the dead of night;
the moon in his eyes shone glassy bright,
as over the moors he strode in might,
until he came to Heorot.
Dark lay the dale, the windows shone;
by the wall he lurked and listened long,
and he cursed their laughter and cursed their song
and the twanging harps of Heorot.

King Hrothgar mourns upon his throne
for his lieges slain, he mourns alone,
but Grendel gnaws the flesh and bone
of the thirty thanes of Heorot.
A ship there sails like a winged swan,
and the foam is white on the waters wan,
and one there stands with bright helm on
that the winds have brought to Heorot.

On the pillow soft there Beowulf slept,
and Grendel the cruel to the dark hall crept;
the doors sprang back, and in he leapt
and grasped the guard of Heorot.
As bear aroused from his mountain lair
Beowulf wrestled with Grendel there.
and his arm and claw away did tear,
and his black blood spilled in Heorot.

‘O! Ecgtheow’s son’ he then dying said,
‘Forbear to hew my vanquished head,
Or hard and stony be thy death-bed,
and a red fate fall on Heorot!’
‘Then hard and stony must be the bed
where at the last I lay me dead’:
and Beowulf hewed the demon’s head
and hung it high in Heorot.

Merry the mead men quaffed at the board,
and Hrothgar dealt his golden hoard,
and many a jewel and horse and sword
to Beowulf gave in Heorot.
The moon gleamed in through the windows wan;
as Beowulf drank he looked thereon,
and a light in the demon’s eyes there shone
amid the blaze of Heorot.

On the sails of a ship the sunlight smiled,
its bosom with gleaming gold was piled,
and the wind blew loud and free and wild
as it left the land of Heorot.
Voices followed from the sounding shore
that blessed the lord those timbers bore,
but that sail returned thither never more,
and his fate was far from Heorot.

The demon’s head in the hall did hang
and grinned from the wall while minstrels sang,
till flames leapt forth and red swords rang,
and hushed were the harps of Heorot.
And latest and last one hoar of head,
as he lay on a hard and stony bed,
and venom burned him and he bled,
remembered the light of Heorot.


URL записи

К сожалению, это не столько перевод, сколько переложение, в стихах я не сильна.

@темы: JRRT, фанфики, ЗФБ-15

---

Название: Всего-то на двести лет
Автор: Альвхильд
Бета: Айриэн
Размер: драббл, 875 слов
Фандом: Дж.Р.Р.Толкин
Пейринг/Персонажи:

спойлер

эльф, гном
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13

– На самом деле Кили сын Вили не влюблялся в лесную эльфу. У Толкина этого нет.

– Ну а в принципе? Как ты думаешь, могла ли случиться такая история с кем-нибудь другим?

– В принципе... Видишь ли, дорогой друг, гномы и эльфы так долго жили бок о бок, что бывало всякое.

– А браки? – с надеждой спросил кудрявый бородатый крепыш в деловом костюме.

– Этого точно не было. У гномов и эльфов не может быть общих детей, – ответил его собеседник. – Где эта официантка? Нам вообще заказ принесут?

– Они еще твоего лосося ловят, потом разделывать будут, – усмехнулся крепыш и отхлебнул из высокой запотевшей кружки. – А пиво так ничего, зря ты его не пьешь.

– И вроде же не час пик, – пробормотал любитель лосося, высокий парень в джинсах и свитере.

Его собеседник повел головой из стороны в сторону и ослабил узел галстука. Пиджак у него был сшит на заказ – стандартный треснул бы на бычьем загривке и широченных плечах, более подходящих тяжелоатлету, чем содиректору крупной металлургической компании.

– В общем, лажа какая-то с этой историей, – подвел он итог.

– Не спеши с выводами. Я же говорю – всякое бывало. Вот ты скажи, как гномы к эльфам относятся?

– Чего тут думать, по-всякому. От эльфа зависит, от гнома, опять же... Нарви с Келебримбором побратимами были.

– Но в целом эльфы для гномов представляются красивыми, так?

– Ну, это-то да... А вот наоборот... – крепыш вздохнул.

Парень в джинсах и свитере улыбнулся. Официантка, краем глаза поймавшая его улыбку, заторопилась. Где-то она видела этого посетителя, то ли в кино, то ли в телевизоре...

– Наоборот... Эльфийки, друг мой, случалось, влюблялись в людей, которые тоже были отнюдь не красавцы по эльфийским меркам. Вот хотя бы Берена взять. Так что за тысячи-то лет наверняка находились и такие, которые и в гномах что-то находили. Да и не в красоте дело.

– Знаю-знаю, эльфы с гномами слишком по-разному живут. Менталитет там, бытовая культура, пещеры супротив лесов.

Официантка принесла, наконец, заказ – сковородку с баварскими колбасками для одного и запеченного лосося для другого.

– Еще что-нибудь желаете? – спросила она.

– Вы к нам попозже подойдите, пожалуйста, мы дозакажем, – ответил высокий.

Девушка порхнула дальше. И новые туфли отчего-то перестали натирать.

– Но прецеденты были, – через некоторое время сказал высокий. – Не один же Гимли вдруг и внезапно влюбился в Галадриэль.

– Представляю, как лориэнские эльфы над ним ржали.

– Вовсе нет. Над такими драмами не смеются. А это была настоящая драма.

– Правда? – бородатый аж посветлел лицом. – Точно не ржали?

– Точно. Те, которые там жили еще во времена Морийского царства, помнили, как бывало иногда. Да ведь в Лотлориэне еще оставалась парочка нолдор из эрегионских, вот они могли бы порассказать печальных историй о гномах и эльфийских девицах. Нолдорские девы – они ж с приветом, им как в голову взбредет...

– Угу, эт верно.

– А ты просто так спрашиваешь, фильма насмотрелся или?..

– Или, – решительно прервал высокого бородатый. – Вот, смотри.

На экране смартфона улыбалась молодая женщина – обаятельной, сияющей улыбкой, которая роднила ее с этим высоким парнем.

– Мы заявление подали, – сказал бородатый, пряча смартфон в карман. – Так что, считай, на свадьбу тебя зову.

– Спасибо, – высокий церемонно склонил голову, как дипломат на приеме, а не лицо вольной профессии в ресторане. – Это большая честь.

Они еще посидели, болтая о разном – от лажи в «Битве пяти воинств» до «Тысячеликого героя» Кэмбелла и вечерних пробок на дорогах.

Смартфон засигналил внезапно – первыми тактами «Far away the Misty Mountains cold...».

– Торбранд Бергдален слушает, – неприветливо сказал бородатый, сунув в ухо гарнитуру. В речи его прорезался отчетливый шведский акцент. – У меня тут деловой обед, между прочим... Что? Авария? Жертвы есть?.. Ну, слава Творцу... Он хоть до приямка дотянул? Или прямо на рельсах разлилось?.. Ну, хоть так... А я говорил, что надо технологию соблюдать? Говорил. Технику безопасности?.. Что ты там мямлишь? Ах, соблюдали? Это я еще выясню! Стальковши на пустом месте не прогорают! Сколько вас, дураков, учить, что с расплавом шутки плохи?.. Ладно, билеты закажи. Прямо сейчас, да. И ты тоже летишь. Всё, давай.

Он сунул смартфон обратно и залпом допил пиво.

– Поеду уже. Иногда мне кажется, что настоящее название для здешнего племени людей – долбоебы, извини за грубость. И помощник у меня болван. МИСиС закончил, а в цеху ни дня не работал.

– Удачи.

– Спасибо.

Счастливый жених ушел, а его собеседник подозвал официантку и заказал вина.

– За это надо выпить, – сказал он в пространство, разглядывая багряную жидкость в бокале. – Ты даже не знаешь, друг мой Торбранд, что тебя ждет. Легко влюбиться и погибнуть через неделю. Или уплыть на Запад с тоской о недостижимом. Но день за днем...

В кармане у него завибрировал телефон – обычный, кнопочный, с серебряной звездой на подвеске.

– Да? Это я. Привет, Лора... Спасибо. Да, мне Тор сказал... Да, я понимаю, – светлые брови сошлись к переносице. – Это проблема. Но теперь-то она решается... Что? Лора, ты хоть и инженер, но иногда говоришь такие глупости! ЭКО так же неестественно, как каменный мост через реку.... А анатомически ты от человечки ничем не отличаешься, да. Если мне не веришь, спроси Эледриль, она тебе наглядно объяснит... Да, там же и работает, в Центре Планирования Семьи.

Он слушал, вставлял односложные замечания, потом строго сказал:

– И даже если вы не сойдетесь характерами, даже если он достанет тебя пристрастием к пиву и жареным колбаскам, а ты его – классической музыкой, у вас всего-то двести лет впереди. По сравнению с Шестью Эпохами... Ну, не плачь. Прости. Больше не буду.

***

Он вышел на улицу и долго смотрел в темнеющее небо. Сквозь оранжевую городскую засветку над закатом одиноко сиял Сильмарилл, плывущий по небу в хрустальной ладье.

@темы: JRRT, фанфики, ЗФБ-15

---

ЗФБ-15 подошла к концу

---

Вот такой облом

Есть на дайри пользователь  Гриффис.
Пользователь этот, бедный, сильно расстроился, узнав, что за команду "Берсерка" на ФБ играла Чигиринская, он же гниль и фу противная.
И тут оный пользователь (кстати, на аватарках там вполне приличный косплей персонажа) добрался до выкладок команды на ФБ, и, не глядя, влепился в "Пиздец-блюз": fk-2o13.diary.ru/p191407352.htm?oam#more4 и аж утащил его к себе от восхищения, не зная автора. Ну да. глянуть в деанон - это непосильный труд по перемещению мышки :-)
И тут его мне принес поисковик. Ну, я пошла и написала авторство в комменте.
Аффтар немедленно стер коммент и закрыл дневник под список. Авторство, надеюсь, проставил? Или постеснялся?

Прелесть, прелесть.

---

Флэшмоб про фанфики

Здесь можно задать любой вопрос про мои тексты и их персонажей.

запись создана: 22.11.2014 в 23:55

@темы: вопросы и ответы

---

logh.diary.ru/p201272317.htm - таинственные организаторы третьей зимней команды сохранили свое инкогнито, но слились. Потому что к ним никто не пошел - всем хотелось сначала узнать, к кому они идут. Трусость - вот что губит такие начиная, дорогие инкогниты.

@темы: Легенда о героях Галактики

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Аэлита: Сын Марса, часть3

Название: Сын Марса (окончание)

Середина

Маша вошла следом и огляделась. Глаза привыкли к сумраку, и оказалось, что пещера – не пещера. Ее вырубили в скале когда-то неописуемо давно, и, судя по всему, как раз под ангар для летающих лодок. Больших, вроде той, что высаживала десант возле корабля. Остов одной из таких лодок все еще громоздился в боковом отсеке.
– Неправильно это, – сказала она вслух.
– А? Что неправильно?
Маша повернулась к Айолю, который по привычке тут же оскалил мелкие зубы в улыбке.
– Этой пещере сколько лет? – она повела рукой вокруг.
– Ма-а, не знаю, – марсианин скинул остроконечный шлем и запустил пальцы в легкую пепельную шевелюру. – Эта итукаль давно война, Катилу и Каоха, два брат... Ваш язык не знаю слова, десять десять – это как?
– Сто.
– Семь сто лет.
– Семьсот? Или сто семь?
– Сто, сто, ст..
– Сто, сто, сто... – Айоль растопырил пвльцы левой руки и показал два на правой.
– Значит, семьсот.
– Да.
– Вот и смотри: вы семьсот лет назад уже летали...
Айоль засмеялся.
– Десять сто как слово?
– Тысяча.
– Мы летали семь тысяча лет назад.
– Ну и что? – рассердилась Маша. – Авиацию изобрели, а рабство отменить не догадались! Техника у вас, марсиан, передовая, а общество отсталое. Что зубы скалишь?
– А, ты очень делаешь весело, Рия, – марсианин покачал головой.
– Чего это тебе весело?
– Говоришь как большой кушти. Здесь, Тума, женщина нет кушти.
"Инженер" – вспомнила соответствие Маша.
– Я и говорю: отсталые вы. Что у вас есть у женщин? Неравноправие? Сиди дома, рожай детей?
Айоль оглянулся, удивленно приподнял брови.
– Женщина помнит, – сказал он. – Женщина судит.
И, не объясняя больше ничего, нырнул в круглую каморку, вроде караулки. Холодный воздух здесь был тронут запахом плесени, но зато не было сквозняков.
– Здесь можно еда, – сказал Айоль. – Можно немного сон.
Маша опустилась на каменную лежанку. Сквозь круглое окошко в потолке пробивался свет, в нем кружили пылинки. Маша вспомнила детство, коммунальную квартиру в некогда богатом доме, высокое парадное с таким же недосягаемым окном, из которого так же падал свет и так же танцевали пылинки.
Айоль сел рядом. Потом поморщился, выдохнул и растянулся на кушетке.
– Тебе, может, ребра перетянуть надо? – сообразила Маша. Эта легкая машинка требовала изрядной мускульной силы для управления, здесь не было передач и усилителей.
– Да. Икаба, – "наверное", подсказала память.
Он расстегнулся лежа и выпростал руки из куртки. Потом привстал на локте, выдохнул:
– Йо! Йо-йо-йо... – и опять лег.
– Да, ё-мое, – согласилась Маша. – Что ж ты так надрывался, за нами разве гонится кто?
– Время, – сказал Айоль, закрыв глаза. – Надо сегодня Ра Гахатла. Завтра Икауа Цола.
"Радужная долина", – поняла Маша. Протянула Айолю руку, помогла сесть и снять рубашку.
Под ней был полосатый тельник, выданный из запасов экспедиции: собственную тунику Айоля разрезали, чтобы осмотреть его, пока был без сознания. В тельняшке марсианин смотрелся смешно. Без нее... странно.
У него было тело подростка лет четырнадцати, много занимавшегося спортом, но мало евшего. Если то, что он приволок в своем заплечном мешке, и есть типично марсианская еда, то не удивительно, что они тут все такие дохлые: на сладких шариках-сухариках и сушеной рыбе мяса не нагуляешь. Лицо у него тоже было непривычно юным, приходилось постоянно тверить себе: Машка, ему тридцатник с гаком. И еще эти его бесхитростные рассказы о том, как его сдавали внаем для размножения... Ну народ, хуже американцев.
И при этом при всем он держался, как начальник. В глаза смотрел прямо, за словом в карман не лез, пусть и русский знал с пятого на десятое, а когда Семирад по комиссарской привычке попытался на него орать, поинтересовался: "Ты зачем такое лицо всегда, как болит зад?" Семирад попробовал отвесить ему затрещину для острастки, но тот уклонился, почти неторопливо, и пилот, не привыкший еще к марсианской силе тяжести, довольно крепко ударился кулаком о переборку.
По словам Гусева, покойный Лось был человек "малахольный слегка" – меланхоличный, мечтательный. Мать, судя по всему, тоже. Откуда же в Айоле было столько энергии? Он напоминал Маше непоседливого степного лиса: прикормили как-то, когда на северном Кавказе стояли. Длинноногий ушастый зверь, более тусклого окраса, чем его лесная кума, двигался так, словно лапы ему нужны не для опоры, а для сцепления с землей: не взлететь бы. Спокойно подходил, окидывал летное поле хозяйским наглым взглядом, хватал кусок хлеба с салом – и шнырь в кусты, в высокую сухую траву, легче ветра.
– Ты уши-то не развешивай, сопли не распускай, – настаивал Семирад перед отлетом. – Что-то им от нас нужно, значит, всей правды они тебе не расскажут и не покажут. Наблюдай, смекай. На рожицу его смазливую не западай.
Айоль сидел, закинув руки за голову, Маша стягивала ему ребра тугой повязкой. Синеватая кожа его была светлей, чем у большинства гори. Нежная, волоски на груди почти незаметные, как у самой Маши на руках. Закрепила повязку, помогла с тельником. Незаметно стало жарко. Маша расстегнула свою летную куртку, сбросила вязаный подшлемник.
– Будем есть, – Айоль развязал мешок. – Будем говорить.
На свет появились коробочка сладких сухариков и памятный кристалл.
– Э, тоже мне еда, – Маша развязала свою сумку. – Сосиски будешь?
Они съели банку американских сосисок и несколько галет, запили водой из фляги. Несколько сладеньких сухарей Маша съела на десерт.
– Что же тут жарко так, – проговорила она.
– Тепло внизу, – сказал по-марсиански Айоль. – Это погасший вулкан, разве не видишь? Когда здесь построили корабельную станцию, снизу провели трубу. Она проходит через эту комнату, согревает ее.
Маша понимала два слова из трех, но этого хватало, чтобы восстановить общий смысл. Кристалл в руке грелся и словно напевал какую-то мелодию, от которой в голове становилось легко.
– Рия-о, ан цатла ра итакатэ?
Рия, что случилось с моим отцом?
Маша поперхнулась воздухом.
– Он погиб, – сказала она. – Умер. Несчастный случай. Это как если бы ты... разбился о наш корабль.
– Скажи это на моем языке, – попросил Айоль.
– Я... плохо знаю... слова... твоего языка, – промямлила Маша по-марсиански.
– Йо-йо-йо, нехорошо, – ответил он по-русски. – Нехорошо говорить врание.
– Айоль...
– Твое лицо. Оно показывает, когда говоришь врание. Хорошее лицо, врания не любит.
Маша прикрыла руками загоревшиеся щеки.
– Айоль. Я приказано... – начала она по-марсиански. Вышло коряво, она поправилась: – Меня приказали... – нет, так еще хуже. Ну что за язык такой, пятьсот форм на каждое слово! – У меня приказание...
– Не надо, – Айоль легонько пожал ей предплечье. – Будешь готова, скажешь.
Маша отвернулась, злясь на Семирада. Хорош комиссар, придумал вранье, а что делать, если это вранье вскроют -– не сказал.
Айоль влез в куртку, натянул подшлемник и шлем. Маша тоже оделась.
– Летим.
Они выбрались в главный ангар, впряглись в постромки ицаль и поволокли лодку сквозь гору, метров триста до другого выхода. Маша помогла Айолю сдвинуть каменную разбежавшись, прыгнули с площадки прямо в поток ледяного воздуха.
Горы кончились вскоре, теперь они летели над равниной, подернутой туманом гейзерных испарений. Грязевые озерца то и дело выпускали вверх султаны желтоватого пара, пахло асфальтом и тухлыми яйцами, зато в потоках теплого воздуха ицаль парила легко, и Айолю больше не приходилось бороться с ветром. Он снова что-то насвистывал себе под нос, и веселая мелодия добавляла какого-то света этой мрачной равнине грязевых озер под пасмурным небом.
За равниной начался лабиринт невысоких, и ста метров нет, но крутых и отвесных скал. Айоль посадил ицаль в длинной пологой расселине, пришвартовал на два скальных крюка и сказал:
– Дальше ходим ноги. Очень тихо, очень осторожно.
Маша пошла за ним ложбинкой, сбегавшей по скальному гребню. Ложбинку проточила вода, а вода не разбирает, где полого, где отвесно – и несколько раз им пришлось спускаться по кулуарам такой крутизны, какие на Земле Маша в жизни бы не осилила.
Не так уж это было и трудно – после долгих часов полета в одной позе тело само просило движения. Усилия над собой приходилось делать в обратном направлении: не разбегаться слишком, не размахиваться, помнить, что вес уменьшился, а масса никуда не делась. Лучше недооценить свои силы, чем переоценить. Вот хочется лихо махнуть за Айолем с четырехметровой высоты на камень – но мы сделаем лучше четыре осторожных прыжка по метру...
Наконец, Айоль прижал руку к губам, давая знак полного молчания, и осторожно всполз на гребень скалы, далеко нависающей над пропастью. Маша вскарабкалась к нему, распласталась на камнях рядом. Айоль набросил ей на плечи какую-то легкую накидку и сам заполз под ее край.
То, что ей открылось по ту сторону гребня, превосходило всякое воображение.
Скала, на которой они растянулись, нависала над огромным кратером погасшего вулкана. Погасшего, спящего – но не мертвого: теплый воздух поднимался над грандиозной чашей не меньше десяти километров в диаметре. Неисчислимые ажурные конструкции наподобие гиперболоидов покрывали всю внутреннюю поверхность кратера, и Маше казалось, что каждая – с Шуховскую башню. Время от времени лилово-синие молнии ветвились между ними, освещая всю внутренность гигантской чаши. Рабочие муравьишками сновали по ярусам циклопического сооружения. Девушка достала бинокль – но даже с его помощью не смогла разглядеть дно этой впадины.
– Ро Гахатла, – прошептал марсианин в самое ухо, так, что его губы коснулись мочки.
Она не понимала, почему Айоль шепчет – сквозь треск молний и гудение машин их все равно никто бы не услышал; но тут где-то поблизости зарокотал двигатель, и вскоре солдат-наблюдатель на такой же маленькой ицали, как и у них, поднялся над краем гребня. Маша сжалась под маскировочной накидкой, стараясь не шевелиться, а солдат пронзительно свистнул и обменялся несколькими знаками с кем-то, находившимся, судя по всему, под самой скалой, где лежали двое разведчиков. Посмотрев по сторонам, Маша различила метрах в пятистах по обе руки небольшие огороженные площадки для стражи. Там прохаживались часовые с местными автоматами наперевес: наподобие ППШ, только ствол ажурный, как эти башни.
"Ты бы отлетел подальше, голубчик", – она стиснула зубы. Маша не понимала, что за штука в этом кратере, но, зная Тускуба, хоть и из вторых рук, не ожидала ничего хорошего.
Наблюдатель заложил вираж и полетел вдоль края чудовищной воронки прочь. Видимо, напрямик через кратер лететь было опасно. Когда он обратился в точку, Маша достала из-под живота планшет и принялась наспех зарисовывать сооружение и расположение сторожевых постов.
– Ну, это внутреннее охранение, – прошептала она, показывая марсианину на схему кольца. – А внешняя охрана где?
– Они обходят ущелья несколько раз в день, но не там, где прошли мы, – ответил он, снова в самое ухо. – Темнеет. Время уходить.

Вернувшись к самолетику, Маша настроила рацию.
– Чайка вызывает Кречета. Чайка вызывает Кречета. Прием.
Несколько минут она звала в пространство, не зная, пробивается ли через сеть помех в насыщенной электричеством атмосфере Марса.
И вдруг сквозь треск прорвалось:
– Кречет слушает. Прием.
– Информация подтвердилась. Как поняли? Прием.
– Есть подтверждение информации. Докладывайте. Прием.
– Это огромный кратер, полный гиперболоидных конструкций... – Маша, как могла, описала сооружение, рассказала о сизых молниях, о причине вспышки, которую зафиксировали с Земли. Семирад повторил ключевые данные. Потом спросил вдруг:
– Как твой белобрысый? Прием.
Маша посмотрела на Айоля, сидящего в скальной нише на песке, спиной к камню.
– Очень устал. Долгий перелет был. Ох, кажется, ему плохо. Конец связи.
Отключив рацию, она подобралась к марсианину, потрогала лоб. Он был горячим.
– Ну вот, долетался. Простыл, – девушка полезла в походную аптечку, достала баночку с аспирином. Действие его на марсианина проверили еще на корабле: вроде все нормально.
Айоль послушно проглотил две таблетки и растянулся на песке, подложив под голову мешок. Край маскировочного плаща пригласительно откинул в сторону. Маша легла рядом и они завернулись вдвоем.
Ночь они провели в ущелье под пришвартованным самолетиком. Несмотря на близость долины гейзеров, было холодно: теплый воздух над долиной стремился вверх, а с гор стекали потоки холодного ветра.
Маша и Айоль прижались друг к другу под накидкой, подбитой мехом. Если закрыть глаза, можно было даже представить себе, что это не мужчина, а Лиза, штурман, с которой они вот так же прижимались друг к другу в промерзшей землянке. Руки Айоля чинно покоились поверх ее рук, не совершая никаких поползновений, и Маша начала задремывать, когда Айоль тихо спросил:
– Что случилось с моим отцом, Рия? Как он погиб?
Маша выдохнула. Что уж темнить теперь.
– Это была... ошибка, – сказала она. – Его обвинили. Сказали, что он привез с Тумы золото и отдал...
Вот как сказать по-марсиански "троцкисты"?
– ...плохим людям.
– Золото? Ма-а, кому нужно золото?
Ах да, здесь у них это просто декоративный металл и проводник тока. Ценится никель.
– У нас золото дорого. Можно купить много оружия, творить зло, – как, как объяснить ему про исторические закономерности и классовую борьбу, которая только обостряется? Почему в этом словаре только самые примитивные понятия, и на язык просится "с ним поступили плохо"?
– С ним поступили плохо, – сказала она.
– А Гуцеу?
Маша вспомнила смешливого балагура и враля с лучистыми глазами и черными пеньками зубов.
– Он жив. Он очень хотел лететь, но он слишком стар и болен. Его тоже... держали в тюрьме. Он признался, что украл золото.
– Значит, и у вас там правят Тускубы, – Айоль вздохнул.
– Нет, что ты! Это была просто ошибка.
– Йо, Рия, когда людей убивают по ошибке, это хуже, чем когда их убивают без ошибки. Я знаю. Я видел.
Маша отвернулась, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Обидно было, больно. Но правда ведь! Она не хотела, чтобы Айоль понял, что она плачет, и не всхлипывала.
Он повздыхал, потом протянул руку и осторожно стер слезинки с ее щек.
Постепенно Маша пригрелась и заснула.


Долина открылась внезапно, как будто страницу перевернули. В синей круглой капле цирка-водохранилища отражалось слепящее солнце, вокруг поднимались террасы, покрытые растительностью сплошь – сине-зеленые, голубые, фиолетовые пятна, над ними – венец красных слоистых скал. Над водой дрожала прозрачная радуга.
Айоль заложил вираж – ицаль затрепетала крыльями и почти легла на плотный поток воздуха.
– Это ветер, – крикнул Айоль. – Течение!
– Знаю, – огрызнулась Маша.
…Утром Айоль оказался не в состоянии вести машину. Он взял на себя роль штурмана, командуя Машей через плечо, а та правила ицалью, налегая на треугольный штурвал всем весом.
Путь в Радужную Долину оказался легче, не нужно было пролагать дорогу сквозь горы. Айоль направлял ее на ориентиры: гладкие, как свечи, башни с серебряными шереми антенн наверху. То ли телеграф, то ли энергопередатчики...
Самолетик словно бы перескакивал со слоя ветра на другой, нижележащий. Маша различила внизу паутинку – улицы, дома, пирамиды...
Айоль велел посадить ицаль на верхней площадке пирамиды над краем цирка, соскочил на плотно подогнанные плиты, тут же согнулся в поясе. Маша спрыгнула следом, поддержала, закинула его руку себе на плечо.
Из темного прохода по пандусу выбежали марсиане, на красно-кирпичных востороносых лицах – восторг и обожание, двое взялись за раму и споро покатили ицаль по пандусу вниз, в темноту. Маша присмотрелась – поверхность была расчерчена линиями и полосами, видно, тут садились и взлетали летающие лодки. Еще двое подставили плечи Айолю и повели вниз по длинной-длинной лестнице.
Внизу их уже ждали. Площадь перед пирамидой была полна народу. Марсиане кричали что-то, махали руками. Айоль отказался от услуг поводырей, вышел на ступени.
Айоль шагнул вперед, спустился на ступеньку, поднял руку. Шум смолк, все глаза обратились на него. Он заговорил звонким голосом, но на каком-то незнакомом диалекте, Маша едва разбирала отдельные слова: "Сыны Неба,... Соацера.... говорят с Тускубом... Мы видели..." Потом он взял Машу за руку.
– Это Рия, шохейя и Дочь Неба. Она прилетела смотреть на нас и говорить с нами.
Они спустились вниз, марсиане расступались, давая дорогу. Смотрели любопытными глазами. Айоль улыбался, с кем-то перекидывался парой слов и вел ее дальше. Видно было: здесь его любят. Одна женщина вообще вызвала у Маши остолбенение, игриво хлопнув Айоля по заду. Он не остался в долгу и ущипнул ее за живот. Держался хорошо, и не скажешь, что с пирамиды его на руках спускали.
У дома их встретила старуха с девочкой. Выцветшее до белизны лицо старухи было все покрыто морщинами, но темные глаза живо сверкали. Девочка, ростом чуть ниже Маши, с голубоватой нежной кожей и огненно-рыжими волосами, улыбалась. Одета она была по-мужски, в штаны и куртку, и Маша заподозрила, что они были перешиты из айолевых.
– Кайра, где Ихва? – спросил он.
– На границе.
– Идите в дом, – сказала старуха. – Будь нашей гостьей, Дочь Неба.
В доме Айоль позволил себе, наконец, расслабиться: упал на лежанку, как подкошенный, закрыл глаза.
Иха тронула его лоб рукой – и заплакала.

Это был целый город и еще несколько поселков – энергостанция, заводы, ткацкая фабрика. В горах пасли сада хашей – больше всего хаши напоминали безрогих коз, у которых вместо копыт были лапы с тремя расплющенными толстыми пальцами. Хаши ловко бегали по крутым склонам и ели все, что росло – и синюю колючку с гроздьями меленьких красных цветков, и фиолетовые хвойные кусты, и бирюзовую траву.
Айоль всюду водил ее с собой, объяснял, если она спрашивала.
Ближе к вечеру сказал:
– Идем к Гор говорить, он наш учитель.
Бывший инженер Гор, один из предводителей мятежа, оказался совершенно седым. Белые тонкие волосы далеко отступили ото лба к затылку. На открывшемся месте красовался длинный темный шрам, сбегавший на лоб и дальше на щеку. Он сидел у окна в кресле с высокой спинкой, чтобы было удобно откидывать голову.
Увидев Машу, он что-то сказал
– Он говорит, – перевел Айоль, – рад видеть тебя, Дочь Неба. Плохо – не может встать. Садись, расскажи о вашем мире.
Маша села на предложенный стул и задумалась: "С чего начать?" Марсианский язык оказался не таким, который она учила, да и тот давался ей хуже всех, а тут лекцию по политэкономии читай.
Они все еще на Земле заучили текст, который Берсенев перевел на марсианский – как раз про положение в мире. Ну, Маша его и стала говорить. Выучила-то она хорошо. Про темные века там было, про капитализм и революцию, про войну еще и светлое будущее. Бывший инженер слушал внимательно, не перебивал. А потом как пошел вопросы задавать! Маша его понимала с пятого на десятое, переспрашивала. Разводила руками. Айоль помогал, переводил – но у него тоже слов не хватало. Маша чувствовала себя как на экзамене, к которому не подготовилась. Да и вопросы тоже... Сбивали они ее с толку. Гор расспрашивал, как власть в государстве устроена, да как на производстве управление – и Маша сбивалась с заученной речи и краснела. Не интересовало ее это никогда, вот самолеты – те интересовали, а как оно там на производстве, знала она смутно. Потом вдруг вспомнила, как в школе про Маркса рассказывали, и тут слова пошли легче – рассказала, как при капитализме рабочий люд в шахтах и на заводах по 14 часов работал и как мерли там же.
Гор покачал головой:
– У нас так. Много поколений. Раньше много было людей, никто не заботился, теперь мало, слабые рождаются, работают плохо, учатся плохо – значит, хорошо работать не могут.
Ну, про восьмичасовой рабочий день и профсоюзы уже бойко пошло, а про планирование опять слова кончились. Маша даже стала злиться на Айоля, что притащил ее к этому старику, который вопросы задает. Но отвечала.
И почему-то казалось, что Айоль вот-вот посмотрит на нее искоса и скажет: "Йо-йо, нехорошо врание!" И вместо счастливой страны победивших крестьян и рабочих, самой передовой и справедливой, получалось у нее о войне да о самолетах.
Ей почему-то важно было, чтобы он ей верил.
Жили тут бедно. Одежда редко у кого новая, чаще зашитая-залатанная. Еда скудная. Работали много, взрослые и дети постарше.
– Машин мало, – сказал Маше Гор. – Ручного труда много. Земля тут плохая, истощенная, восстанавливать надо.
Маше неловко было, кусок в горло не лез, а ее все угощали, Иха полную миску накладывала.
На другой день вечером прибежал парнишка, позвал Айоля.
– Завод беда – сказал тот, торопливо собираясь. – Пойду.
– Куда ты пойдешь хворый? – рассердилась Маша, попыталась загородить проход. Айоль отодвинул ее.
– Тогда я с тобой.
Айоль не стал возражать.
Завод стоял темный, во вспышках синих огней. Что-то с энергостанцией.
Айоля встретила кучка людей с чертежами и планами, они что-то быстро обсудили, заспорили было, но Айоль прикрикнул, и спор угас. Что была за авария, Маша не поняла. Слов не хватило. Она ходила за Айолем, делала, что скажет – держала ему инструмент, светила фонариком. Наконец шевельнулись и запустились снова машины, разгорелся свет в цехах, синие вспышки стали гаснуть.
– Все, – сказал Айоль и сел, где стоял. – Теперь хорошо. Завод один, без него плохо. Все тут делаем. Если завода нет, люди умрут.
Маша постояла над ним и поняла, что заснет ведь прямо здесь. Подняла, руку себе за спину закинула и повела до дому. Иха помогла его уложить, наприла горячим отваром. Маша не сразу пошла спать, долго сидела у постели Айоля. Крохотный светильничек едва рассеивал темноту, и в этой полутьме ничто не напоминало о его инопланетности – человек как человек, вроде и не красавец, а собой хорош.
Раньше Маша считала себя бесчувственной. Ведь когда Гришу Кононова убили – разве она плакала, разве разрывалось сердце от боли? А ведь была у них с Гришей любовь, бегали на свидания, пока Гришин истребительный полк рядом стоял. Целовались. И даже поженились тайно. Гриша обещал, что сразу заявление напишет, чтобы им официально пожениться, но на следующий день не дотянул его "ил" до аэродрома, воткнулся в землю километром южнее, у озера. Друг Гришин пришел к ним в расположение, рассказал, а то бы так и не узнала. Сначала Маша все жалела, что не поженились они, что не увидел Гриша жизни после Победы. А потом насмотрелась, как у других девчат с мужьями все неладно, и думала даже иногда, что ей-то повезло, и не увидела она, как из Гриши, хорошего парня, честного, доброго, лезет дрянь. Не могла представить, как он кричит на нее и "полковой блядью" называет. Люда Громова вон тоже не могла представить, как ее капитан такое кричит, а он и не такого ей наговорил... "Что ж так? – думала Маша. – Воевали – так всем были хорошо, а война кончилась, так не нужны стали?" Она-то в авиационный поступила, на вечерний, сумела в авиации остаться, в межпланетную программу пробилась. Опять повезло. И на Марс вот полетела.
Кто ж знал, что на Марсе встретится ей этот лихой и бесшабашный сын магацитла, утащит в свою жизнь – тяжкую, скудную, опасную, из которой возвращаться не хочется?
Маша вышла наружу, подняла голову к небу. По густой черноте светился Млечный Путь, две неровные луны катились каждая в свою сторону, и горела над горизонтом алая звезда с птичьим именем Талцетл. Внезапно все расплылось, холодные соленые капли покатились по скулам. Маша тряхнула головой, сказала вполголоса:
– Да что ж ты так припал мне до сердца-то, летун окаянный?

К Маше после того, как она помогала устранить аварию, стали особенно почтительно относиться. Проходя мимо марсиан, она слышала восхищенное: "Шохейя магацитлов" – и улыбалась. Здесь это звучало не обидно, даже приятно.
На следующий день вернулась с границы Ихва. Ростом она была повыше Айоля, волосы яркие, рыжие, стрижены коротко, шапочкой. Лицо такое же нежно-голубое. Серые, совсем земные глаза смотрят прямо, открыто.
– Ты Рия, я знаю, – сказала она. – Я Ихва, шохейя тоже. Идем, есть вести для тебя.
Совещание устроили в доме Гора. Вести были плохие. Ихва сказала, что в кратере Гахатла стало меньше рабочих. Охрану усилили, а рабочих почти не видно. Значит, чаша излучателя закончена и готова.
– Когда он выстрелит, он убьет Талцетл, – сказала Ихва.
– А что делать? – спросила Маша. – Можно уничтожить?
Айоль покачал головой.
– У нас нет такого оружия. Ты говорила – у вас там, на Талцетл, есть бомбы ужасающей силы. У нас тоже были, давно, две, три тысяча лет. Теперь нет из чего сделать. Говори со своим начальником, с инженером. Может, он придумает.

Глава Пятая. Излучатель

– Я все-таки не понимаю, как они могут нацелить эту бандуру? – сутулясь, Сванидзе напоминал хищную птицу. – Это же просто дырка в земле!
– Эта дырка выбрана с расчетом, – пояснил Аверин. – Им не нужно целиться, Земля ведь огромная мишень. Им нужно выстрелить в рассчитанный день и час, когда между нашими планетами расстояние будет минимально, а кратер Гахатла будет "смотреть" на Землю. Ближайшее великое противостояние – 10 сентября пятьдесят шестого года. Пущенный с Марса импульс достигнет Земли за четыре минуты.
– Но... мы успеем слетать, предупредить... – Новицкая схватилась за лоб. – Нет, это немыслимо.
– Во-первых, от этого нет защиты, – покачал головой Берсенев. – Земля ничего не сможет противопоставить направленному импульсу. Во-вторых, Тускубу не обязательно ждать великого противостояния. Будет ли импульс лететь до нас четыре минуты или шесть – ему не принципиально.
– Маньяк какой-то, – Сванидзе передернуло. – Надо его убить.
– Если нам предоставится случай встретиться с ним, шанс, несомненно, использовать нужно. А если нет? Кроме того, я не уверен, что и это поможет. Тускуб не без причины так легко отступил, кода мы схлестнулись по поводу его внука. Думаю, он просто прощупал нашу решимость, а в целом ему скорее хотелось, чтобы до нас дошла информация. По его мнению, мы ничего не можем сделать. Эта машина неуязвима.
– А эти, местные повстанцы? Люди Надежды?
– Суя по Машиным докладам, это скорей сектанты, чем повстанцы. Их жалкая горстка, мужчин не наберется и тысячи бойцов. Нет, друзья мои, остается один выход. Для нас тяжелый, но, похоже, единственный. Корабль.
Земляне молчали. Помимо того, что один из них должен будет неминуемо пожертвовать жизнью, для всех остальных это означало, как минимум, невозможность вернуться на Землю в течение ближайших... скольких лет?
И это если не принимать во внимание то, что Тускуб после этой диверсии, скорее всего, казнит выживших и обрушит свой гнев на отступников.
– Мы бежим из Соацеры, – заключил Берсенев.
– Это не должно выглядеть бегством, – Аверин потер лоб. – Вы, Георгий Андроникович, собирались в горы Лизиазиры? Вот и летите туда.
– А на полпути сверну, там недалеко, – улыбнулся Сванидзе. – Понятно, товарищ начальник.
– Мы с Ларисой Андреевной вернулся к кораблю под предлогом находок в раскопе. Тем более что Михаил Яковлевич нашел там немало интересного.
– А я останусь в Соацере, – сказал Берсенев. – Во-первых, будет подозрительно, если мы все одновременно покинем город. Во-вторых, я не намерен оставаться в этой усадьбе. Господин Атцали пригласил меня в гости, его дом стоит на окраине садов Соам, там есть зрительное зеркало с хорошим доступом к точкам трансляции, но главное – есть выход в подземелья. А у меня есть план части подземелий. Как раз в том районе. Нам нужен будет наблюдатель за происходящим в городе.
Аверин подумал, кивнул:
– Хорошо, так и сделаем.

Маша отняла от головы наушник и замерла.
– Что-то плохо? – спросил Айоль.
– Да.
– Ваш начальник...
– Он нашел оружие, – безжизненным голосом сказала Маша. Не заботясь, поймут ли ее. – Корабль. Его можно сбросить на излучатель. Они хотят... они хотят... – Маша набрала полную грудь воздуха. Выдохнула. – Им нужны корректировщики. Нужно три источника радиосигнала, пилот сориентирует корабль по ним и бросит вниз. Там сорок килограмм ультралиддита.
– Ты, я, Айоль – три. Мы летим, – сказала Ихва. – Зачем плачешь?

На корабле тем временем происходила настоящая баталия.
– Нет, Николай Иванович, это я сделаю. Вы можете не удержать машину. И вообще у вас реакция хуже. Лучше меня тут только Маша, но ее я ни за что не пущу.
– Виктор...
– И не спорьте со мной. Вы – начальник проекта. Вы можете тут мобилизовать рабочих, построить новый корабль. Я – просто летчик, хоть и хороший. Мне ведь уже тридцать шесть, после возвращения списали бы.
– Нет другого выхода, – пробормотал Аверин. – Нет.
– Вот и давайте нюни не разводить. Я человек военный, мой долг – Родину защищать. Так что отвинтим тут все, что можно, чтоб зря не сгинуло, да я буду курс считать.
Гора "отвинченного" возле корабля росла. Потом все это можно будет загрузить в большую летающую лодку, которая как раз заслоняла все происходящее от охраны. Последними Сванидзе вытащил два пулемета, потом, ругаясь на тесноту, ящик с патронами.
Из люка выбрался Семирад, спустился по лесенке к товарищам.
– Ну что, посчитал. Значит, я взлетаю на низкую орбиту, делаю виток и начинаю спуск. Пеленгатор будет работать непрерывно, поэтому корректировщики должны постоянно подавать сигнал. Из двух ступеней одна израсходуется на взлет, другая на спуск, и вот в этой точке траектории я пущу реактор вразнос.
– Виктор, – сказала Новицкая. – Точно нет возможности вам выбраться с корабля до взрыва?
– Я должен управлять кораблем до самого взрыва. Иначе при такой скорости можно промазать. Ну, все, товарищи, давайте без буржуйских сантиментов. Удачи вам.
Семирад обнялся со всеми по очереди.
– Машке привет передайте.
Он забрался обратно в люк, лесенку не втянул за собой, а сбросил наземь. Четверо землян отошли подальше, надвинули на глаза защитные очки. Потускневший, опаленный во время посадки межпланетный снаряд ожил. Из-под конусовидного основания вырвались клубы песка и дыма, послышался гул, он нарастал, переходя в нестерпимый рев. Корабль поднялся над землей на столбе пламени и дыма и устремился в зенит.

Берсенева призвали в дом Совета Инженеров трое самых верных приспешников Тускуба. Когда они неожиданно выросли на пороге дома инженера Атцали, Берсенев приготовился к худшему. Но марсиане в черных халатах с золотыми молниями по плечам были напуганы и умоляли Сына Неба возглавить заседание совета, спешно собирающееся в большой пирамиде. Зрительное зеркало в большом зале дома Атцали показывало столб пыли и пламени до самых облаков, вставшее за хребтом Лизиазиры, клуба пыли, расползающиеся по небу, как кучевые, невиданные здесь облака.
– А что Тускуб? – спросил Берсенев.
– Он затворился в зале собраний. Он не отдал никаких приказов, ничего не сказал Совету.
Город был полон людей – они смотрели в уличные зеркала, переговаривались, передавали слухи. Магацитлы уничтожили цирк Гахатла. Они взорвали оружие Тускуба, они неуязвимы.
– Магацитл! Сын Неба! – кричали снизу, приветствуя лодку Атцали. – Жизнь!
В здании Совета ярко горели электрические огни, было полно народу. Марсиане – с голубыми, редко-редко красными лицами, в черных и синих облачениях, расступались перед тремя членами совета и Сыном Неба.
У двойных дверей, на которых кусал себя за хвост змей, символ древнего знания атлантов, члены Совета остановились. Берсенев оглянулся – сотни глаз, с надеждой или страхом, или с тем и другим вместе, встретили его. Берсенев пожал плечами и толкнул дверь. За ней ряды амфитеатра спускались к квадратной площадке. Там на широкой полукруглой ступеньке в кресле сидел человек в черном. Золотой рыбий гребень мертво свешивался с его шапочки набок. Берсенев широкими шагами сбежал вниз, перепрыгивая ступени.
Тускуб сидел в кресле спокойно, величественно, узкая длинная борода резко белела на черной ткани его одежды. Руки лежали на коленях, правая сжата в кулак. Серое лицо словно высечено из камня. Берсенев разжал заледеневшие пальцы – из них выпал крохотный каменный флакончик, запахло сладким и горьковатым.
– Верховный Инженер мертв! – в напряженной тишине голос советника Тлацтана показался слишком громким. – Что нам делать, о Сын Неба? Укажи нам путь!
Берсенев не ответил.

@темы: Аэлита, фанфики, Космическая опера, ФБ-14

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Аэлита: Сын Марса, часть 2

Название: Сын Марса (продолжение)

Начало

Новицкая по целым дням пропадала в Соацере. Свела знакомство с врачевателями, с женами высокопоставленных инженеров. Марсиане удивлялись женщине-врачевателю, но говорили почтительно, на вопросы отвечали – Дочь Неба возбуждала любопытство куда больше, чем Сыны Неба. О магацитлах, воинах и инженерах, они знали всю жизнь, но у тех магацитлов не было женщин, им пришлось взять в жены девушек аолов. Женщина-магацитл была вне их опыта, существом высшего порядка.
Улетевший со своим сопровождающим в горы Сванидзе выходил на связь каждый вечер, рация шипела и плевалась от помех, но голос геолога звучал бодро.
Аверин то в одиночку, то в сопровождении Берсенева ездил по заводам и собраниям инженеров. В огромных цехах двигались сложные, непонятные механизмы, так же далеко ушедшие от рычагов и шестеренок, как человек от первого теплокровного, сумчатой всеядной крысы. Энергия к машинам поступала не по проводам – она была разлита в самом воздухе, весь Марс заключен был в скорлупу электромагнитного поля, которое поддерживали станции на полюсах.
Трудности с языком начались сразу же: Аэлита преподала гостям здешнюю разновидность высокой литературной речи. На этом языке говорили Тускуб, Хон, дворцовые слуги и инженеры. Речь остальных отличалась, как нанкинский диалект от мандаринского. Язык простонародья приходилось учить на ходу.
Вечером связывались с кораблем.
Там все было спокойно – Шпильман нашел древние развалины, в развалинах и копался, голос дрожал от восторга, когда он описывал находки. Семирад сопровождал его, возил на мобиле, помогал копать тяжелый, неподатливый грунт. Маша оставалась на корабле.

– …А что, товарищи, еда тут ничего, – сказал Сванидзе, уписывая какое-то нежное солоноватое желе, проложенное слоями взбитого в однородную массу чего-то мясного. – Вкусно.
– Ну уж не мороженая картошка, – усмехнулся Аверин.
– Скажете тоже, Николай Иванович! Лара, ты вот это пробовала?
Новицкая взяла у Сванидзе мисочку тоненького синего фарфора, в которой уложено были слоями в виде лепестков очередное изысканное кушанье.
– Слава богу, не ласточкины гнезда, – сказала она.
– Кстати, как твои визиты по их больницам? – спросил Аверин
– Коля, – сказала Лариса Андреевна, втыкая плоскую лопаточку в содержимое тарелки, – они лечат рак. Они лечат воспаления любой сложности. Им даже эпидемиолог не нужен с тех пор, как они покончили с трущобами. Мне показывали те трущобы, которые еще не снесли, – страшнее только китайские.
– А Лось описывает... – начал было Берсенев.
– Вот после него и снесли, – жестко усмехнулась Новицкая. – Некоторые вместе с обитателями. Там теперь гладкое керамическое поле идеально круглой формы.
– А чем они это сделали, не сказали? – поинтересовался Аверин.
– Лучевым оружием. Нет, Коля, не атомным взрывом, счетчик там молчал.
Аверин отхлебнул из затейливого бокала голубоватой жидкости, поморщился – кисло.
– Хозяева наши не прочь узнать секрет атомной энергии, – сказал он. – На Марсе мало радиоактивных материалов, это их тормозит. У меня такое ощущение, что они нас боятся.
– Неудивительно, – сказал Берсенев. – Мы же магацитлы, Сыны Неба. Для них это много значит.
– Подробнее, пожалуйста. – Аверин подпер подбородок рукой и уставился на Берсенева.
– Ну, для них магацитлы, земляне, что-то вроде божеств-прародителей. Простой народ даже слова такого не произносит, только иносказательно. К статуям этим трехглазым кладут приношения. Так-то религии у них нет.
– А как же учение пастуха? Ну, все эти "стань тенью для зла, бедный сын Тумы"? – с живым интересом спросил Аверин.
– Это не религия. Это что-то вроде... ну, скажем так, конфуцианства. Свод правил духовного совершенства. Религия, она... как бы так сказать... В общем, она для связи человека с высшими силами. С богом там, с духами всякими. Плюс мифология – почему солнце встает-садится, почему ветер дует. Плюс нравственность. А тут одна мораль – и больше ничего. "Скройся от зла" – а за это даже награды никакой нет. Ну, так, магацитлы не заметят и не ограбят мимоходом. А магацитлы для них – что-то вроде богов-прародителей, мифические фигуры. И тут мы...
– Понятно.
– Видел я те статуи, – поделился Сванидзе. – Они что, правда были с тремя глазами?
– Нет. Это мистический глаз, символ.
– Я вот, товарищи, охотно верю, что цивилизация у них древнее нашей, – сказал Сванидзе. – Рудники! Водили меня тут на экскурсию, это довольно далеко, в горах... ну, неважно. Так вот, там выбрано все. Полиметаллические руды были. Теперь только пустая порода. Я там разговорился с одним парнем, он горный инженер. Так он говорит, что таких пустых рудников много. А годных в дело мало. И вообще металла не хватает, используют вторично.
– Можете оценить, как долго ведутся выработки?
– Очень примерно, – подумав, ответил Сванидзе. – Но так, если чисто экстраполировать – десять тысяч лет как минимум. Дерг утверждает, что больше. Мы тут с ним длиной мерялись... извините. Лариса Андреевна...
– И у кого длинее? – без улыбки поинтересовался Аверин.
– У них. Двадцать тысяч лет они считают от прилета магацитлов, да до того столько же. Он мне показывал совсем старые развалины, которые тут были еще до магацитлов. Скажу я вам, цивилизация была на уровне.
Сванидзе сбегал в свою комнату и принес пластмассовый контейнер для образцов. В коробочке лежал металлический диск диаметром сантиметров пять, со сложным геометрическим узором. Тончайшие темно-красные, темно-синие, темно-зеленые дуги, казалось, вращаются вокруг сверкающего пятнышка в центре.
– Если долго смотреть, начинает мерещиться музыка, – пояснил он.
– Это вроде геометрических свитков, которые описывает Лось – помните, товарищи? – сказал Берсенев.
– Да музыка ладно! – махнул рукой Сванидзе. – Материал посмотрите! Как будто вчера отливали-шлифовали. А как эти линии сделаны, я до сих пор не понял.
– А ваш приятель – он гори или аол? – спросил Берсенев. – Голубой или красный?
– А это важно?
– Не знаю пока.
– Он красный.
– Это действительно имеет значение, Всеволод Сергеевич? – заинтересовался Аверин.
– Пока не знаю. Но я вот что заметил, Николай Иванович: гори, потомки землян, преобладают в правящей касте и среди инженеров. И многие из них владеют гипнозом. Помните, в первый день Тускуб на нас немножко попробовал? Некоторые и мелкие предметы на расстоянии сдвигают. В общем, у них в ходу мелкая мистика на каждый день, хотя, конечно, чтобы так давить на психику, как Тускуб, надо быть человеком незаурядным. И у меня сложилось впечатление, что они находятся во власти самой примитивной мистики. Религии нет, а судьба-предназначение есть. А вот аолы, местные, так сказать, аборигены, атеистичны. Но кое-какие запреты соблюдают. Скажем, мясную пищу не едят в определенные дни, воду пьют обязательно из закрытых чашек – видели такие, с носиком?
– Интересно. Буду обращать внимание…
Теологический диспут прервался появлением Хона. Обеспокоенный марсианин сообщил, что Тускуб лично желает беседовать с главой землян и его переводчиком. Аверин и Берсенев переглянулись: до назначенного Тускубом первоначального срока оставалось еще три дня.
Что-то случилось? Что?
– Мы придем через десять минут, – сказал Аверин, рассчитывая за это время связаться с кораблем, но Хон решительно покачал головой:
– Сейчас, сейчас, сию минуту, очень важно, очень, – повторял он, клянясь часто, как перепуганный китайский дворцовый евнух. Берсеневу претила эта суетливая повадка марсианских слуг. Их униженные просьбы хотелось выполнить как можно быстрее, чтобы прекратить это пресмыкание.
– Хорошо-хорошо, – Аверин испытывал сходные чувства. – Мы идем.
Тускуб стоял, опираясь на трость, облеченный складками тяжелой черной ткани, похожий на каменное изваяние. Он не поприветствовал вошедших ни словом, ни жестом, лишь повел рукой в сторону сидений, вроде небольших козеток, и сам примостился на такой же напротив, опираясь локтем.
– Я велел выставить охрану вокруг вашего корабля, – сказал он без предисловий.
Берсенев покосился на Аверина, тот кивнул. Он понимал все.
– Да, повелитель Тускуб. Мы дали согласие, при условии, что ваши люди будут подходить ближе чем на сто шагов к кораблю только с нашего разрешения.
– Мне необходимо разрешение для четверых солдат и одного офицера. Они должны войти в корабль и схватить опасного бунтовщика. Велите вашей шохейя впустить их.
Словом "шохейя", "мужедева", марсиане прозвали Машу. Ее военный статус был очевиден марсианам и весьма их удивлял. Берсенев так и не мог понять, произносят они это слово с почтением или с суеверным ужасом.
– Как мы можем отдать приказ, ничего не зная об обстоятельствах дела? – по-русски спросил Аверин. Берсенев перевел.
– Вы знаете главное: этот человек проник за линию оцепления. Он может натворить бед на вашем корабле.
– Думаю, магацитлы в силах постоять за себя, – Аверин позволил себе лукаво улыбнуться. – По крайней мере то время, что понадобится нам для связи. Вы явно опасаетесь этого контакта, почтенный Тускуб. И не за нас вы боитесь.
Старик попробовал прожечь своими желтыми глазами дырку в переносице Берсенева, но тот опять не поддался.
– Хорошо же, – проворчал Тускуб, снова принимая вид отстраненный и надменный. – Буду откровенен с вами. Магацитлы, прибывшие тридцать лет назад, не только попали к нам во времена смут – но и привезли смуту с собой.
Аверин заговорил медленно, делая после каждой фразы паузу для перевода.
– У нас тогда тоже была смута. Те, кто прилетал к вам, сражались на одной стороне с нашими отцами и старшими братьями.
– До ваших смут мне нет дела, – нахмурился Тускуб. – Но они присоединились к бунтовщикам и многих убили.
– И вы приказали убить их.
– Конечно. Я не представлю себе правителя, который на моем месте поступил бы иначе.
– Вы себе многого не представляете, – ответил Аверин. – Если бы мы не прилетели в силе, что бы вы сделали с нами?
Тускуб усмехнулся.
– Я и сейчас могу вас уничтожить.
– Можете, – согласился начальник экспедиции. – Но подумайте вот о чем: те двое землян были отчаянные авантюристы, они действовали сами по себе – и то навели у вас шороху. Мы же представляем Союз Советских Социалистических Республик...
Берсенев поймал себя на том, что сам уже думает по-марсиански и перелагает слова начальника в понятные Тускубу смыслы почти бессознательно:
– Те магацитлы были отчаянными одиночками, и все же подняли великую смуту и многих убили. А за нами стоит союз могучих держав. Если вы уничтожите нас, вас ждет возмездие магацитлов, которые прилетят по нашим следам. Не говоря уж о том, что наш корабль – сам по себе оружие, и управляют им два могучих воина, отточивших свое мастерство в великих битвах недавних лет.
Да, думал он, глядя в лицо марсианского владыки. Наконец-то взят верный тон. Угрозы, страх – вот что понятно таким, как этот старый паук.
– Ваши враги в этих войнах были столь же могучи? – приподнял брови Тускуб.
– Сильнее вас, – ответил Аверин.
– И что вы сделали с ними?
– Мы победили их и переменили их жизнь так, что в их стране больше нет хозяев, а все трудятся за справедливую плату.
Это было, конечно, преувеличение – часть Германии досталась капиталистам, но Аверин не вдавался в частности – все равно проверить Тускуб не мог.
– И весь Талцетл теперь лежит у ваших ног?
– Нет, – качнул головой Аверин. – Мы не из тех, кто попирает побежденных ногами. Мы хотим, чтобы вчерашние враги стали равными нам, стали союзниками.
– Стало быть, на Талцетл у вас есть враги, – Тускуб усмехнулся. – У тех, кто рассуждает, как вы, не может не быть врагов. Они тоже способны построить межзвездный корабль?
Челюсти Аверина напряглись на миг. Американская марсианская программа ненамного отставала от советской. К сожалению, Лося угораздило приземлиться в Мичигане, и американцы, прежде чем передать аппарат Советской России, облазали его весь и сфотографировали-зарисовали в деталях, и в двигатель лазали, и образец ультралиддита брали. Атомная бомба во время войны отвлекла их от марсианского проекта, но сейчас, завладев разработками фон Брауна (да и самим ученым), они рванули вперед с удвоенной силой.
– Они способны, – сказал Аверин. – Но им нужны рабы, а не союзники. На страну, не желавшую им покориться, они сбросили бомбу такой силы, что десятки тысяч людей погибли в одно мгновение, а выжившие позавидовали мертвым. С вами они поступят не лучше.
– На вашем месте и я бы говорил то же, – Тускуб чуть раздвинул узкие губы. – А на своем я думаю, отчего бы мне верить вам и не искать с ними союза.
– Оттого, что мы уже здесь, – сказал Аверин.
– Не очень весомая причина. Я видел ваши движущиеся световые проекции. Это примитивная техника, от которой мы отказались тысячи лет назад. Ваши рабы здоровые и крепкие, они хорошо питаются – но это, пожалуй, и все, чем вы смогли меня удивить. Вы не те магацитлы, что потрясли Туму в годы великого смешения народов. Вы молодая, глупая и на удивление наглая раса.
Аверин засмеялся.
– Могущество расы не зависит от возраста. Те атланты, двадцать тысяч лет назад, имели еще более примитивную технику. Их было мало. Нас – много. И мы не остановимся в границах Марса – мы пойдем мимо и дальше.
-– Идите куда хотите. Время перемалывает всех. Вы состаритесь так же, как и мы. Я хотел предостеречь вас от беды – но вы сами не захотели слушать. Этот безумный летун, которого вы отказываетесь выдать моим стражам -– скорее всего, один из безумных анархистов, что зовут себя Шоха-га-Тави, Людьми Надежды. Возможно даже, это мой сумасшедший внук. Не жалуйтесь потом – вы сами пустили к себе чуму.
И Тускуб повернулся к гостям спиной, давая понять, что аудиенция окончена.

Глава третья. Айоль

А вышло так, что Маша от скуки взяла обыкновение прогуливаться по окрестным холмам.
У солдат оцепления, что выставил Тускуб, был приказ: не приближаться к кораблю ближе, чем на сто шагов. Но приказа удерживать землян в круге оцепления у них не было. Шпильман ковырялся в холмах, раскапывая какое-то строение, а Маша должна была "держать форт" – то есть, не пускать марсиан внутрь корабля.
Это было неописуемо скучно. Маша предпочла бы помогать Шпильману – на слабосильность жаловаться не приходилось, а в условиях сниженной гравитации подавно – но Аверин строго запретил пилотам оставлять корабль без присмотра, и Маша подчинилась. Еще с войны знала, что такое дисциплина. Оставалось прогуляться по холмам в часы отдыха, не выпуская корабль из виду, да слушать восторженные рассказы Шпильмана ("Здесь везде культурный слой, Маша, понимаете? Везде!")
Марсианский язык давался плохо, даже с помощью гипнокристаллов. Иногда Маша, проходя мимо постов марсиан, слышала перешептывание: "Шохейя, шохейя" – и ловила взгляды, не то восторженные, не то перепуганные. Слово она понимала – "муж-девка", что-то вроде "бой-бабы" на их языке, наверное. Марсианские солдатики, даже самые крепкие, были ей вровень, а ведь Маша в полку была из самых "левофланговых" и весила сорок два кило. Даже китайцев она встречала покрепче. Вот ведь мизерная нация, а туда же: свищут вслед, как настоящие.
Видеть в марсианах мужчин не получалось. Ради любопытства сунулась она к их пилотам, и те охотно пошли на контакт, но словарного запаса для разговора о механике не хватало, а больше Маше ничего не было интересно.
На седьмой день унылого заточения, прогуливаясь в холмах, она заметила, как засуетились игрушечные солдатики. Глядя в небо, куда тыкали они узловатыми пальчиками, Маша поначалу ничего не заметила – стервятники-ихи постоянно кружили над лагерем в ожидании отбросов. Из корабля землян пожива была неважная: консервные банки да пакеты, а вот марсиане выбрасывали в свою мусорную яму что-то привлекательное: ихи то и дело пикировали на их стоянку.
Ихи наматывали все те же самые круги над лагерем, но один из них странно выглядел, и когда он, пикируя, кинулся вниз, Маша поняла, что это марсианин на маленьком индивидуальном самолетике.
С ближайших холмов забили зенитки, трескучие молнии пронзили фиолетовый небосвод, но не задели дерзкого пилота: выписывая в воздухе немыслимые петли, он ускользал, уклонялся, маневрировал.
Но чем ниже он опускался, тем ближе били орудия. Маша выругала себя за бездействие. "Что стоишь, коза, убьют же!" – и она помчалась на холм, где стояли орудия.
– Не стрелять! – заорала она на марсиан. – Прекратить огонь!
Она не знала марсианских слов для этой команды и кричала по-русски. Марсиане свистели и шикали на нее, грозили оружием – но она знала, что стрелять они не решатся, и расталкивала их, пробиваясь к зениткам, а потом выбрасывала с кресел хлипких наводчиков и пыталась перевернуть орудия, до странности легкие в этом хрупком мире. Ее били прикладами по плечам, по голове, тащили за руки-ноги, и в конце концов отволокли от пушек – но тут Семирад выскочил из корабля и дал несколько выстрелов в воздух. Марсиане разбежались; Маша поднялась и на нетвердых ногах, утирая кровь со лба, сошла с холма к кораблю.
Как упал пилот – она за свалкой не видела. Его летучая лодка, дрожа изломанными крыльями, как живая, ползла по песку, пока не ткнулась в покрытый окалиной корпус корабля. Никто не покинул сиденья. У Маши забилось сердце от знакомой боли, хотя этот летун был ей совсем никем, вот разве что – братом по воздушному морю, по отчаянному виражу и свисту ветра в волосах...
Она столько раз это видела – неуклюже севшая машина, из которой никто не выходит... Только не сейчас, не сейчас!
Марсиане предостерегающе кричали, но никто не решился перейти черту. Семирад первым добрался до летуна, разрезал стропы, поднял на руки легкое тело, как Маше показалось поначалу – ребенка или подростка. Впрочем, он был (она была?) покрупнее прочих местных; пепельная голова болталась бессильно, остроконечный шлем слетел и валялся на песке.
Плохо соображая, Маша втащила летательный аппарат вверх по аппарели и закрыла вход.

Семирад ее, конечно, выругал крепко – но прежде они осмотрели, раздели и перевязали отчаянного пилота. Упав, он грудью налетел на рулевую колонку и повредил ребра, а когда машину тащило, ободрал плечо об острые камни. Других повреждений вроде не было, но в себя он так и нее приходил. Без консультации, а лучше личного присутствия Новицкой ни Маша, ни командир, ни запыхавшийся Шпильман ничего решить не могли. Сама Татаринова отделалась кровоточащей ссадиной на лбу да несколькими синяками.
Бормоча про незваных гостей и татар, Семирад оставил пилота на Машу со Шпильманом, а сам полез наверх, связаться с Авериным. Он хотел упредить марсиан, которые наверняка уже вели переговоры со своим начальством, но не вышло: Тускуб перехватил Аверина и затеял долгий приватный разговор, который неизвестно еще чем кончится. Новицкая, выслушав описание повреждений пилота, сказала, что это, скорее всего, черепно-мозговая травма, о тяжести которой по радио сказать ничего нельзя. Или электротравма, если в него попали молнией. Кровь из носа-ушей не течет? Нет. Глаза не покраснели? Нет. Будем надеяться, сотрясение. Постельный режим и холод.
Из холода Маша могла обеспечить только смоченную водой тряпку на лоб. Никакой он, конечно, был не мальчик. Возраст марсианина так на глаз и не определишь, но двадцать, или десять по здешнему счету, за плечами он точно оставил. И веселенькие это были годы: под ключицей слева у парня темнел пулевой след, а правый бок украшало пятно то ли химического, то ли термического ожога, да такое, что Машиной ладонью не накроешь.
Минут через десять пилот пришел в себя и назвался Айолем. То есть, положил руку себе на грудь и сказал: "Айоль". Может, это на его диалекте "здравствуйте"? Или "У меня здесь болит"?
Лицо его казалось отчего-то знакомым. Ладное мускулистое тело было цвета тени на снегу в погожий день.
– Эх ты, кто же так летает, – сказала Маша по-русски. Марсианин чуть склонил голову на бок, словно это помогло бы ему понять вопрос. Потом протянул руку и коснулся Машиной щеки.
– Дациха шотл миха тао ра. Ия, ия тамаци. Шохейя.
"Когда летел, видел тебя", – поняла она. "Хорошо, хорошо дерешься. Муж-девка".
– Вот что, товарищ, – угрюмо сказал возникший в дверях Семирад. – Положение, в которое вы нас поставили, прямо скажем, неловкое. Командование ваше недовольно, собрались на холмах, кричат. Нашего начальника зачем-то вызвал Тускуб. Так что рассказывайте по-хорошему, кто вы, откуда и с какой целью нам на голову свалились, и чего от нас хотите.
Шпильман, дальше всех присутствующих продвинувшийся в марсианском, в меру сил перевел. Получилось у него примерно:
– Слушай, друг. Нам трудно от тебя. Солдаты кричат на холмах. Тускуб говорит с нашим вождем. Расскажи, кто ты и чего хочешь.
При первом упоминании Тускуба молодой человек нахмурился, при втором – вздернул верхнюю губу в гримасе презрения.
– Тускуб негодяй и убийца, – Маша не была уверена, что парень употребил именно эти слова, но Тускуба он выругал, тут сомневаться не приходилось. – Он хотел убить моего отца. Хотел убить другого Сына Неба. Мать умерла из-за него. Многие умерли. Лабиринты под Соацерой забиты костями погибших. Вы Сыны Неба, как мой отец. Дочери Неба, – он улыбнулся тепло, глядя на Машу, а потом снова посуровел. – Вы одной крови со мной. Будем союзниками против Тускуба.
Конечно же, – Маша закусила губу. Вот где она раньше видела это лицо, широковатое для чистокровного марсианина. Фотография, изъятая из следственного дела, печальный скуластый человек с глазами мертвеца. Мстислав Сергеевич Лось.
Отец марсианина Айоля.
– Твой отец – Сын Неба? – уточнил Семирад.
– Тот, что звал себя Мцис-лау и Лоц, – кивнул парень. – В Радужном Доле живет еще одно дитя Сынов Неба. Ихва, дочь Гуцеу. Мы одной крови. Помогите нам.
И он, порывисто вскочив, стиснул руки Семирада, безошибочно определив тут вождя.
– Помоги нам!


Из материалов экспедиции. Начитано Айолем на магнитофон, расшифровано Всеволодом Берсеневым

Примечание Берсенева: "Рассказ идет гладко, речь произвоит впечатление многократно отрепетированной".
...Мой отец, Мцислау Лотц, был Сыном Неба, его корабль приземлился в окрестностях Азоры. С ним был спутник, Гуцеу, великий воин. Он возглавил восстание и убил стольких, что стали говорить: это второе явление магацитлов, о котором говорили пророки. Отец мой больше тяготел к изучению преданий и, по словам, Гуцеу, построил небесный корабль. Он был скорее ученый, нежели воин, но те, кто видел его в бою, говорили, что он также был смертоносен и силен.
Моя мать была дочерью Нит и Тускуба из рода Хатава, наследственных инженеров и потомков Детей Неба. Нит умерла при ее рождении. Тускуб возглавил в то время Совет Инженеров и многих прельстил речами о беззаботной и сладкой смерти, полной достоинства. Наша раса вымирает, детей рождается все меньше, рабочих рук не хватает, чтобы поддерживать цивилизацию Тумы. Приходится бросать поля, каналы и города. Прежние владыки искали способа отсрочить конец, но Тускуб сказал, что лучше не расточать усилий в бесплодных попытках поддерживать жизнь по всей Туме, а сосредоточиться на области Азоры и окрестностях древней столицы. Его слова многим понравились. Из тех, кто противился ему был Гор, низкорожденный, чьи ум и ученость пробили ему дорогу в Совет. Он постоянно говорил об интересах производителей, о необходимости обновления машин и перестройки заводов, чтобы менее изнурительным был человеческий труд. Он объединил Гильдии металлургов, ткачей и строителей, а за Тускубом стояли гильдии землевладельцев и торговцев. Они говорили: не нужно новых машин, из-за них цены на товар упадут, а рабочие станут праздными. Нанятые ими бандиты ходили по рабочим кварталам и избивали людей. Рабочие вооружались, вот-вот готова была вспыхнуть война, когда приземлился корабль моего отца. Он спутал планы Тускуба. В его лагере появились усомнившиеся, они говорили: зачем нам умирать теперь, когда магацитлы могут, как встарь, заселить Туму и сделать ее цветущей? Тускуб попробовал скрыть отца и Гуцеу в своем поместье, побольше узнать о магацитлах, и затем либо втайне убить их, либо, обманув, отослать обратно. Он велел моей матери расспросить их подробней и быть при них его соглядатаем. Но мать полюбила отца, и не стала действовать ему во вред.
Однако она успела рассказать Тускубу самое опасное для магацитлов: их корабль был первым и единственным на Талцетл, сама же Талцетл погружена в смуты и лишена единого владычества. Тускуб решил, что лучше всего будет убить пришельцев, и прислал матери яд. Она же рассудила иначе, и увезла отца к Священному Порогу, где они сочетались браком. Одни говорят: Аэлита, дочь Тускуба, нарушила посвящение Магр и за это подлежит казни в лабиринте. Другие говорят, что ей суждено было полюбить магацитла и спасти Туму, родив от него потомство, и потому она достойна всякой похвалы. Я не скажу, кто из них прав, но мои родители зачали меня там, где первые дочери аолов сочетались с магацитлами браком, а солдаты Тускуба осквернили Священный Порог, пролив там кровь моего отца.
Пока отец и мать совершали обряды у Порога, Гуцеу и Гор подняли рабочих против Тускуба. Тускуб обхитрил повстанцев, увел войска через лабиринт и атаковал предместья, уничтожив без счета жен и детей. Рабочие кинулись спасать близких, армия Гора и магацитла рассеялась, и солдаты легко перебили всех. Гу-сеу спас мой отец, вдвоем они скрылись через лабиринт, Гора захватили в плен и страшно пытали, но он открыл в себе такую неистовую любовь к жизни, что отказался умирать.
Среди сторонников Тускуба было много ревнителей старины, суеверных и невежественных. Они бы всех рабочих скормили паукам, но когда на сторону рабочих стал магацитл, они усомнились в Тускубе. Тускуб велел бросить паукам мою мать и Гора, но пауки не любят свежее мясо. Они предпочитают тухлятину, а в те дни подземелья были полны разлагающимися трупами, пауки обленились и не стали убивать своих жертв. Трое суток они лежали среди пауков, и те переползали через них, не причиняя никакого вреда. Стражники уверились, что происходит чудо, и отказались добивать мою мать и Гора. Пошли слухи. Тускуб понял, что так лишится всех сторонников, и переменил мелодию своей уллы. Он велел достать казнимых из паучьей шахты, объявил это волей Небес, провозгласил помилование им, амнистию выжившим рабочим и большие гуляния.
Мать приняла яд, чтобы избежать мучительной смерти от пауков. Но в ней уже был я, и я не хотел умирать. Десять дней она пролежала в беспамятстве, и ее верная Иха ходила за ней.

Когда всем стало заметно, что она в тягости, Тускуб начал представлять дело так, словно он чуть ли не сам обручил свою дочь магацитлу, и никому не давал забыть, что Дитя Спасения происходит из его рода. Многие тогда потянулись к нему в надежде породниться с магацитлами. Он торговал моими чреслами, еще не зная, родится у матери мальчик или девочка. Мать же искала способов связаться с отцом. Однажды ей удалось бежать, достичь одной из полярных станций и передать на Талцетл призыв – "Где ты, Сын Неба?" Ее вернули, но работники станций четыре месяца спустя получили ответный сигнал: отец обещал вернуться. Мать еще успела получить эту весть – и когда она умирала, на устах ее была улыбка.
Ее служанка Иха тоже понесла от магацитла, и родила довольно легко. Она стала мне молочной матерью, а ее дочь Ихва – молочной сестрой. Матери я почти не помню, ее держали в заточении и редко пускали меня к ней. Она была худа и очень больна, в ней было так мало жизни, что, казалось, только ожидание ответа от отца держит ее под солнцем. Она пыталась учить меня языку магацитлов и подарила памятный кристалл.
Помимо Ихи и механика Хикатла никто не занимался мной. Я рос в поместье Тускуба среди книг и теней. Несколько раз в год меня наряжали и выводили к гостям, показывали разряженных девочек и говорили, что это мои будущие невесты. Иногда меня везли в города и показывали народу. Тускуб ненавидел меня и старался пореже иметь со мной дело. Я не понимал, что сделал плохого, что дедушка так меня не любит. Однажды он сказал, что я убил свою мать. Я долго плакал в тот день, Иха ласкала меня и говорила, что я ни в чем не виноват. Но если не виноват я – то отчего умерла моя мать?
Я любил книги и с головой погружался в старинные предания. Цари и поэты минувших тысячелетий значили для меня больше, чем обитатели дома, где я жил. Кроме Ихи, Ихвы и Хикатла, мне никто не был нужен. Учителя приходили и уходили, яне запоминал их имен и зевал на уроках инженерного дела. Тускуб смотрел на это сквозь пальцы, он не готовил меня к правлению, хоть и говорил всем, что я его наследник. Ему требовалась кукла в театре теней, а не умелый соправитель.
Но Тускуб не единственный хотел управлять этой куклой. Чем старше я становился, тем чаще подкупленные слуги передавали мне письма якобы от будущих невест. Их родители хотели втайне сместить Тускуба и самостоятельно править от моего имени. Иха и Хикатл учили меня быть осторожным.
Пока я рос во дворце, Гора сослали на дальний юг, в такую глушь, что даже пастухи редко забредали туда со своими хаши. Там ничего не росло, кроме лишайника, и воду можно было найти только в скальных выемках после дождя – но Гор ел этот лишайник и отказывался умирать. Пастухи, что подкармливали его иногда, удивлялись его присутствию духа. Он постоянно был счастлив и всегда готов помочь другому быть счастливым. Он учил, что жизнь прекрасна, и если научиться ощущать ее каждой клеткой, то это лучше самых изысканных яств, дыма хавры и любви. Это тоже любовь, но она больше. Пастухи слушали его и становились счастливее. Однажды пастух позвал Гора к своей умирающей матери. Гор научил ее любить жизнь, и она умерла счастливой. Чиновник, приставленный наблюдать за Гором, научился любить жизнь и вместо того, чтобы писать доносы, записывал его слова. Помещик из аолов научился любить жизнь, раздал свои земли и ушел к Гору в пустыню. Потом к Гору присоединилось еще несколько человек. Кормиться лишайником стало невозможно, и они распахали немного земли возле заброшенного города, выгнали пауков и начали пасти хаши, которых подарил им один добрый человек. Из шерсти хаши они плели чулки и выменивали на пищу и нужные вещи. Ближайшие селения обратились к учению Гора, научились любить жизнь и в них не стало воровства и пьянства. Чиновник принес его слова в город, и к нему потянулись люди оттуда. Власти узнали и переменили Гору место ссылки – но ученики следовали всюду за его экипажем, и в городах, через которые он проезжал, становилось тесно. Тускуб отправил солдат, чтобы те привезли его голову – но солдаты послушали Гора, научились любить жизнь и принесли назад слово Гора.
Тускуб хотел перехитрить его и назначил главой округа. Гор со своими учениками в два месяца восстановил в округе дороги и каналы, а люди, научившись любить жизнь, выгнали оттуда всех лихоимцев и воров. Тускуб назначил Гора начальником области, надеясь, что там-то его либо сожрут продажные чиновники, либо возненавидит народ – но Гор отговорился слабым здоровьем и вышел в отставку, закончив срок своей службы. Как чиновник с двадцатилетней выслугой, он имел право на земельный надел и выбрал заброшенную землю в предгорьях Лизиазиры, в одном дне пути от священного порога. Там он поселился со своими учениками.
Гор учил людей не ждать возвращения магацитлов, а наслаждаться жизнью уже сейчас, при самой малой возможности. Он говорил: надежду нужно питать, но нельзя ею питаться. Кто научится жить без нее, тому она будет светить особенно ярко. Возможно, магацитлы прилетят, возможно – нет. Возможно, они окажутся злобными угнетателями, горшими, чем Тускуб, возможно – протянут руку помощи. Возможно, дети магацитлов сумеют возродить расу, возможно – зачахнут во дворце Тускуба либо вырастут тиранами. Лишь на текущее мгновение можно полагаться, лишь в нем вся жизнь.
Одни люди, слушая его, научились быть счастливыми, другие видели в нем опасного смутьяна. Несколько раз его пытались убить. Возможно, за двумя-тремя попытками стоял Тускуб, но открытого приказа покончить с Гором он не давал, опасаясь нового восстания. Гор тоже был уже стар, его здоровье подорвали пытки и жизнь в пустыне, Тускуб рассчитывал, что он умрет сам собой – но Гор любил жизнь, и она не хотела его покидать.
Тем временем мы с Ихвой подросли. Наши тела созрели быстрей, чем думали воспитатели и надсмотрщики: уже в шесть лет мы забавлялись друг другом, а в семь от этих забав Ихва понесла. (прим. Берсенева – 14 земных лет)
Иха сказала, что нам пора бежать: узнав, что я могу зачать, Тускуб запрет меня и будет выводить только на случку. И мы бежали, и поселились в отдаленном поселке, где тоже проповедовали учение Гора. Там родилась наша дочь Каира. Там мы научились любить жизнь и поняли, что не предназначены друг другу. Наша первая любовь случилась от того, что мы росли вместе, не зная других детей. Мы с радостью отпустили друг друга, Ихва сошлась с одним из юношей, а я понял, что могу насолить Тускубу, раздаривая то, что он полагал своим ценнейшим товаром. Я тогда был очень юн и глуп.
Шпионы Тускуба вскоре нашли нас. Солдаты окружили селение и пригрозили вырезать всех, если я не сдамся. Что ж, я вышел к ним и сдался. Солдаты все равно уничтожили селение, лишь немногие успели сбежать, Иха и Хикатла с Ихвой, ее новым мужем и нашей дочерью – в том числе. Увы, остальных женщин, что понесли от меня, солдаты убили. Они убили всех, кого нашли, на моих глазах.
Тускуб думал, что так научит меня покорности, но научил только ненависти. До того я не знал, как ненавидеть по-настоящему, не понимал слов Гора о том, что в ненависти и боли острее любишь жизнь и черпаешь силу.
Тускуб продал меня в наложники в род Таор. Невеста была почти вдвое старше и звали ее Аэдана. От первого мужа у нее уже было дитя, но она была робкая и не умела любить жизнь. Я научил ее, и какое-то время спустя мы сбежали.
Конечно, нас и на этот раз нашли, и теперь Тускуб меня довольно-таки сильно побил. Я даже не смог сразу отправиться к новой супруге.
Она была из рода Татл, и там меня держали в настоящей тюрьме. Их летнее поместье располагалось над обрывом, стражи были глухонемые, а супругу приводили только на час и, стоило ей понести, как перестали приводить совсем. Не знаю, как на нее подействовали слова, что я шептал ей в эти часы. До конца контракта мне предстояло сидеть в одиночке. На этот раз я сбежал, силой выломав решетку, и начал спускаться по скале на руках. На полпути силы изменили мне, я сорвался с довольно большой высоты, разбился и чуть не умер. Татл испугались гнева Тускуба и вернули меня. Из дома, знакомого с детства, бежать было уже легче. На этот раз я удрал к Священному Порогу, а когда за мной прислали стражу, пригрозил, что убью себя либо отрежу себе то, чем Тускуб торгует, если он не оставит меня и моих ближних в покое. В конце концов мы договорились так: весной и летом я живу как я хочу, а осень и зиму провожу у новой супруги.
Но Тускуб не был бы Тускубом, если бы не понимал, что его сокровище обесценивается по мере того, как у меня рождаются дети. Все эти брачные игры – лишь временная мера. В кратере Гахатла он строит оружие ужасающей силы. Когда он достроит и испытает его, он перестанет бояться магацитлов, а как только перестанет бояться магацитлов – сможет одним ударом покончить и со знатью, и со свободными селениями.
Год с небольшим назад все мы видели, как в небо на севере поднялся поток лиловых молний и небо запылало. А потом вспыхнула звезда, яркая даже против утреннего солнца. Она горела несколько мгновений, потом погасла. В то время я жил в столице, в семье очередной жены. Ее отец занимает пост в совете инженеров. Он пришел испуганный и стал говорить, что в Ро Гахатла возродился ужас древних, что Тускуб навлечет на нас несчастья, потому что хочет направить свои молнии на магацитлов. Тогда молнии поразили астероид, который проходил за орбитами Олло и Литхи. Но отец моей айны сказал, что цель Тускуба – Талцетл. Он говорил, что красная звезда выжигает разум Тускуба, и это так, я подтверждаю.
Тогда я стал искать средство остановить его, уничтожить оружие. И ничего не нашел. Оно слишком огромно, чтобы взорвать его бризантным веществом или разрушить молниями.
Мы будем драться, что бы вы ни решили. Но без вас мы погибнем, а потом погибнет Талцетл. Помогите нам!

Берсенев умолк и сложил стопочкой исчерканные листы с переводом.
– Это оружие Тускуба... Да, теперь многое понятно. Пока он боится, что могут прилететь еще корабли с Земли, но когда убедится, что никто не прилетит, спокойно уберет нас. И друзей Айоля уберет. Это прямая угроза Земле, – сказал Аверин.
– А что, они правда могут до Земли достать? – спросил Сванидзе.
– Я тут свел знакомство с молодыми инженерами, которые занимаются электромагнитными станциями на полюсах, – сказал Берсенев. – Они мне говорили, что их технологии позволяют передать энергетический заряд на межпланетное расстояние. Мы, конечно, рассуждали о том, можно ли их способом снабжать энергией межпланетный снаряд...
Аверин что-то быстро считал, черкая на листочке здешней полупрозрачной бумаги химическим карандашом. Не поднимая головы от расчетов, сказал:
– Доступные им мощности настолько велики, что вполне позволяют... Если уж они создали искусственное магнитное поле над всем Марсом.
– Так что – улететь нам досрочно, предупредить? А толку? Укрытий сделать не успеем, все равно всем крышка, – сказал Сванидзе.
Аверин обхватил голову руками, задумался.
– Вот что мы сделаем, – проговорил он. – С Тускубом бессмысленно договариваться, он адепт этой их идеологии красивой смерти. С революционерами тоже – их мало, да и идеология у них мутная, какое-то эпикурейство. Наверняка тут есть кланы, которые хотели бы заменить Тускуба. Вот с ними бы...
– Бессмысленно, Николай Иванович. Они все боятся Тускуба. Он в тот раз столько народу поубивал, что никто не пойдет против.
– Значит, надо искать способ уничтожить этот излучатель. Он сказал точно, где находится этот Ро...
– Ро Гахатла, – подсказал Берсенев. – Да. И он хочет, чтобы один из нас полетел с ним и увидел все собственными глазами. Словом, Айоль практически требует, чтобы Маша летела с ним.
– Именно она?
– А никого другого его лодка и не поднимет.
– Она согласна лететь? – спросила Новицкая.
– Она офицер. Она готова лететь. Есть лишь одно "но": Семирад против. Он держит ее под арестом в каюте, говорит, что она затеяла драку с солдатами. Он вообще был против участия женщин в экспедиции, вы же знаете...
– Знаю, – кивнул Аверин. – Но он тоже офицер. И он подчинится моему приказу. Татаринова летит с марсианином. Вопросы есть?
– Только один, – Новицкая поняла руку, как школьница. – Что мы скажем этому мальчику, когда он спросит о своем отце?
Настало тяжелое молчание.
Потом Сванидзе сдержанно хрюкнул в кулак.
– Мы-то пели "в царство свободы дорогу грудью проложим себе", – объяснил он. – А на Марсе вон чем прокладывают...
– Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно, – Новицкая покачала головой. – У них и в самом деле большие проблемы с воспроизводством. Несмотря на все успехи в медицине – очень много случаев невынашивания, мертворождений и довольно высокая материнская смертность. Даже среди высших классов. Анализов я не делала, но уровень мужского бесплодия тоже должен быть высоким.
– Это почему? – заинтересовался Аверин.
– Потому что жизнеспособное семя – показатель общего тонуса организма. А здесь именно с этим плохо. У бедных – от наследственного авитаминоза, переработки, туберкулеза. У богачей – от нервов, от всяких излишеств, ну и близкородственные браки положения не спасают. Институт временного брака, принятый среди местной знати, он не от добра-хороша появился, а как еще один способ замедлить вырождение. Звучит и в самом деле почти смешно, но если бы товарищ Гусев тут по бабам бегал, он бы здешнему обществу принес больше пользы, чем своими несвоевременными авантюрами.
– Хм, надо обдумать этот вариант, – сказал Сванидзе. Новицкая строго на него посмотрела. Сванидзе редко улыбался, но с чувством юмора у него все было в порядке.
– Значит, так, товарищи, – сказал Аверин, поднимаясь. – Ближайшая наша задача – найти способ уничтожить излучатель. Ждем отчетов Татариновой, потом решим, что делать. Всем удвоить бдительность, быть готовым в любой момент бежать. Лариса, вы сможете управлять ицалем?
– Да, вполне. Над равниной смогу.
– Хорошо. А вы, Георгий Андреевич?
– Да дело нехитрое.
Берсенев покачал головой:
-Я – вряд ли. Но удрать от сопровождающего смогу, это не проблема.
Аверин хмыкнул. Человек, который выжил в Нанкине в тридцать седьмом и вывез оттуда полтора десятка сотрудников торгпредства и местных сочувствующих, в его инструкциях явно не нуждался.

Глава Четвертая. Кратер Гахатла

Летающий аппаратик Айоля оказался прочнее, чем думалось поначалу: от удара о корпус корабля его трубчатые рамы из какого-то легкого металла (вроде алюмния, но цвет бронзовый) не поломались, а лишь выгнулись. Несколько часов работы, и легкую ткань можно было вновь натягивать на крылья.
Сама по себе машинка выглядела очень несолидно, этакий дельтаплан с мотором. Маша смотрела на ее трепетные крылья, на моторчик между сиденьями первого и второго пилотов, на сами сиденья – жердочки воробьиные какие-то, уже велосипедных – а потом смотрела на Айоля, натягивающего звонкий прочный шелк, насвистывающего нездешние мелодии... то есть, почему нездешние, как ра очень даже здешние, просто не наши... В общем, не по себе ей становилось от этого всего. Родная "этажерочка" По-2 по сравнению с этой стрекозюлиной вспоминалась как образец надежности. Там хоть сковороду под сиденье положить можно. С трудом верилось, что марсианская машинка поднимет двоих, даже таких, как Маша и Айоль. Как-никак, почти центнер выходит вместе с запасами еды и питья. Но Айоль был уверен в себе и в своем воздушном змее с моторчиком, и эта уверенность передавалась Маше.

Вылетели ранним утром, под недовольное ворчание Семирада и добропожелания-причитания Шпильмана. Айоль круто взял вверх против солнца, так что солдаты почти сразу потеряли их из виду. Марсианин сказал, что теперь, узнав, кто он такой, стражники стрелять не будут, но все равно летел так, чтоб поменьше поставляться: береженого Бог бережет. Правда, ни в каких богов тут, на Марсе, не верили. Верили в судьбу, в предков и каждый во что хотел.
– Рия, ты люблю жизнь? – крикнул Айоль, когда машина круто пошла вверх.
– Да! – крикнула Маша, изо всех сил цепляясь за рукоять для пассажира. – А ты, псих ненормальный?!
Айоль рассмеялся и бросил машину меж двух скал, развернув плоскости перпендикулярно земле.
– Очень да! – сообщил он, когда его тарахтелка набрала, по меньшей мере, километр.
– Оно и видно, – проворчала Маша, пытаясь не признаваться самой себе, что от этого полета у нее захватывает дух.
– Тао аямэ ла! – крикнул марсианин, и Маша поняла: "Здесь было море". Горы, проносящиеся мимо, и вправду были испещрены древним прибоем. В долинах меж ними лежал в мелких волнах застывшей ряби розоватый песок, видимо, коралловый. Сквозь него где-нигде пробивались растения, лиловые, ветвистые и безлиственные, похожие на диковинные многопалые ладони, широкие спереди, но плоские сверху и сбоку. Все они были развернуты плоскостью к солнцу, ни одно не росло к светилу ребром.
На другой стороне высохшего древнего моря горы стали круче, ущелья – глубже. Ветры в них дули, как в аэродинамической трубе, и Айоль явно знал направление этих ветров: его машинка скользила в потоках воздуха, ускоряясь за их счет, взлетала над перевалом и ныряла в другое ущелье, поднимаясь все выше и выше. Альтиметра не было, но Маше собственные легкие всегда были лучшим прибором.
– Айоль! – крикнула она. – Мне плохо!
– Мало терпи, теперь садимся, – пообещал марсианин, и Маша начала дышать быстро и часто, чтобы хоть так насытить кислородом кровь. Свалиться она, конечно, не свалилась бы, ремни безопасности хорошие, но окочуриться в этой небесной телепайке почему-то не хотелось.
"Теперь" Айоля растянулось на полчаса. Маша еле продержалась это время, и когда они опустились на скальную площадку, была настолько без сил, что еле выпуталась из страховочной сбруи.
Солнце высоко стояло в лиловом небе. Крохотное, белесое, оно кое-как прогревало поверхность Марса и воздух внизу, но на высоте было бессильно. Ледяной ветер продувал даже летный комбез, и Маша обрадовалась, когда Айоль затолкал свою стрекозку в какую-то пещеру.

Окончание следует

@темы: Аэлита, фанфики, Космическая опера, ФБ-14

---

"Аэлита": Сын Марса, часть 1

Я долго думала, выкладывать ли эту вещь, тем болке что мы хотим ее дописать как следует, до полноразмерной большой повести.
И решила, что пусть будет. Новый вариант выложить никогда не поздно.

Название: Сын Марса
Автор: Альвхильд, Запасной аэродромчик
Бета: fandom Space Opera 2014
Размер: макси, 17 317 слов
Источник: А.Толстой, "Аэлита"
Пейринг/Персонажи: Тускуб, Гусев, ОМП, ОЖП
Категория: джен, гет
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Иллюстрации: 1, 2, 3
Краткое содержание: Лишь через тридцать лет после того, как инженер Лось и красноармеец Гусев слетали на Марс, СССР подготовил и отправил новую экспедицию. Цель семи отважных ареанавтов - поднять над красными песками Марса красное знамя труда.
Примечание/Предупреждения: постканон

Глава Первая. Земля и полет

– Это, несомненно, естественный язык. Но я не понимаю, откуда он взялся.
– Что значит – откуда взялся?
Берсенев вздохнул. Очень тяжело объяснять неспециалисту очевидные для профессионала вещи.
– Это развитый язык, в котором имеется научная и техническая лексика, – начал он. – То есть его носители должны принадлежать к развитой культуре, пользоваться современной техникой... Но этот язык не принадлежит ни к одному известному науке семейству. Поэтому сначала я решил, что это мистификация, искусственный язык вроде воляпюка или эсперанто. Но все искусственные языки логичны, в них нет исключений, неправильностей, напластований разных этапов развития языка...
– Понятно.
– И потом, эта пленка... очень грамотно построенная обучающая методика. Николай Петрович, не могли бы вы сказать, кто автор? Это же переворот в обучении иностранным языкам, это я вам как преподаватель говорю.
Хозяин кабинета, могучий, слегка обрюзгший человек с гладко выбритой головой, только вздохнул.
– Я понимаю ваши восторги, Всеволод Сергеевич. Настало время рассказать вам, откуда у нас это все.
Он вытащил из ящика своего монументального стола шкатулку и стопку блокнотов в побуревших, потрескавшихся кожаных переплетах.
Берсенев открыл первый блокнот – оригинал тех фотокопий, которые ему выдали для изучения две недели назад, – тот же косой, но разборчивый почерк с ятями и ерами. В ярко расписанной палехской шкатулке лежал голубой кристалл, похожий на столбик горного хрусталя, только симметричный. Николай Петрович осторожно взял его двумя пальцами, потер грани и положил на стол. В воздухе над кристаллом соткалось туманное облачко, по которому поплыли символы и картинки. Берсенев узнал в них начало учебной ленты, о которой говорил раньше.
– Что это?
– А это, Всеволод Сергеевич, оригинал. Марсианский кристалл.
– Марсианский? – переспросил Берсенев.
Скажи это кто другой, Берсенев решил бы, что розыгрыш слишком затянулся. Но Николай Петрович Хохлов, начальник Второго Управления при правительстве СССР, не был склонен шутить. Он испытующе смотрел на Берсенева, катая в могучих ладонях голубой кристалл.
– В 1920 году, – заговорил министр, – работал я в петроградских механических мастерских. Участвовал в изготовлении снаряда для полета на Марс. Время было сами помните какое, и на этот проект никто не обратил внимания. Вот потом, когда они вернулись с Марса, была шумиха в буржуазной прессе, проект даже пытались продолжать, но ничего не вышло. Это путевые дневники Мстислава Сергеевича Лося, руководителя экспедиции. Впрочем, там вся экспедиция была два человека, причем второй нашелся случайно, какой-то боец-кавалерист. Вы, вероятно, слышали о группе товарища Цандера – они занимались реактивными снарядами, сейчас это поле деятельности нашего управления. Снаряд Лося тоже был реактивным, остались чертежи, остался сам аппарат, хотя и поврежденный. Мы усовершенствовали его. Пришлось заново открывать способ изготовления горючего, этого ультралиддита, потому что обычное ракетное горючее не годится.
– Фантастика, – пробормотал Берсенев. – В духе товарища Беляева. Научная станция в безвоздушном пространстве, ракетное сообщение с Тян-Шаньского хребта...
Нарком коротко улыбнулся.
– Сами увидите, Всеволод Сергеевич, как действительность превосходит самые смелые фантазии.
– Увижу?
– Именно так. Вас рекомендовал профессор Евстигнеев, и я полагаю, что вы нам подойдете.
– Но почему вы не обратились к самому Евстигнееву?
– Ему семьдесят три года. Полет на Марс ему не по силам.
– Полет на Марс?
Берсенев чувствовал себя нерадивым студентом на экзамене – запинается, мямлит, переспрашивает.
– Вы быстро усваиваете новые языки, разносторонне образованы, имеете опыт дешифровки, физически здоровы. Участие в экспедициях тоже говорит в вашу пользу. Вот предписание и командировка.
Берсенев, словно во сне, взял бумаги.
– Вы ведь в разведке служили?
– Так ведь я под огнем-то, по сути, не был. По тылам ошивался.
Министр скупо улыбнулся:
– Да уж знаю я, Всеволод Сергеевич, по чьим тылам вы ошивались.
– Эи дация Тума ра гео Талцетл, – старательно произнес Берсенев. – Это по-марсиански означает: "Лечу на Марс с Земли".
– Ну что ж, доброго пути. Вот ваше направление, аванс и проездные документы получите в бухгалтерии.

Руководитель проекта Николай Иванович Аверин был худощавым, невысоким и подвижным человеком. Глубоко посаженные светлые глаза смотрели решительно и твердо с загорелого лица.
– Прошу, Всеволод Сергеич, – указал он на стул возле большого письменного стола, заваленного рулонами чертежей и стопками бумаг, за которыми едва виднелся селектор. – По вашему лицу я вижу, что у вас есть вопросы.
– Вопросы есть.
– Полагаю, часть ответов вы получите сейчас на совещании. Прошу вас. Остальные сейчас будут.
На столе стоял механизм, больше всего напоминающий пишущую машинку, к которой привинтили осциллограф и самописец. Из самописца торчала бумажная лента с волнистыми линиями. Берсенев хотел спросить, что это, но тут явились "остальные".
В состав экспедиции вошло шесть человек, Берсенев – седьмой. Начальником – Аверин. К собственному удивлению, Берсенев увидел два знакомых лица: Виктор Семирад, летчик-полярник, чьи фотографии до войны не сходили с газетных страниц, и Лариса Новицкая, врач-эпидемиолог, Берсенев встречался с ней в 1948 на Дальнем Востоке. Это была статная женщина лет тридцати пяти, чернобровая, темноволосая, со строгим взглядом, от которого самые дерзкие пациенты терялись и смущались. За остановленную вспышку чумы на границе с Китаем она получила орден. Новицкая приветственно кивнула Берсеневу, и он воспрял духом. В состав экспедиции включили еще геолога Сванидзе и почему-то археолога Михаила Шпильмана. Весь какой-то длинный, в очках и со слегка искривленным носом, по виду он был типичный кабинетный ученый. Вторым пилотом летела девушка – коротко стриженная, молчаливая Маша Татаринова. На вид Берсенев дал ей двадцать с небольшим, но оказалось, что ей уже почти тридцать, и в годы войны она летала в знаменитом полку "ночных ведьм".
Работая переводчиком "в поле", Берсенев приобрел привычку оценивать людей с той точки зрения, удобно ли с ними будет работать. С требовательной, не терпевшей неопределенности Новицкой работать было удобно. Остальные с первого взгляда тоже не производили впечатления "тяжелых клиентов", как это называл Берсенев. Хотя, конечно, состав странный...
– Итак, товарищи, начнем. Цель нашей экспедиции – заключить союз с обитателями планеты Марс. Марс должен стать советским, товарищи!
Аверин достал из-под чертежей большой конверт и передал Семираду.
– Вот, ознакомьтесь. На этих фотография выделена интересующая нас область поверхности Марса. Астрономы отмечают, что более темная, предположительно орошаемая область неуклонно растет. Это означает, что марсианское общество преодолело кризис и вышло на путь развития. Более того, недавно наши астрономы зафиксировали внезапный взрыв астероида, проходившего на расстоянии примерно восьмидесяти миллионов километров от Марса, и одновременно – вспышку на поверхности Марса. Академик Тихов считает, что вспышка имеет искусственное происхождение, а астероид был разрушен неизвестным нам способом. Как ни фантастично такое предположение, теоретически оружие такого рода возможно.
– Что-то вроде гиперболоида, – не удержался Берсенев. – Или фульгуратора.
– Гиперболическое зеркало не фокусирует лучи, – совершенно серьезно ответил Аверин. – А вот параболическое...
– Это все интересно, Николай Иванович, но я все-таки не понимаю, зачем меня отозвали из экспедиции, – сказал Шпильман. – У меня там интереснейшее захоронение, мировая сенсация!
Вместо ответа Аверин открыл ящик стола и достал фотокопию рисунка с размашистой подписью. Рисунок изображал статую нагой женщины в странной короне.
– Что это, по-вашему, Михаил Яковлевич?
Шпильман впился взглядом в листок, то поднося поближе, то отодвигая дальше.
– Поразительно. Поразительно, – пробормотал он. – Это же наша «расколотая царица», только целая, та же культура, и диадема... да-да. Теперь понятно, это не рога, это двойная диадема... Такая же, как у нас в раскопе. Откуда это? Чья находка?
– Это, Михаил Яковлевич, привезено с Марса. Судя по заметкам Лося, изображение желтой пророчицы Яджах. Одна дуга диадемы украшена алым самоцветом, другая – кирпично-рыжим, символизируя Талцетл и Туму.
– Понятно-понятно, – Шпильман поправил очки. – Этот поразительный рассказ марсианской священной истории хоть и похож на эзотерику, но, видимо, имеет под собой основания... Да, я понял, давайте продолжим.
Аверин прошелся вдоль стола.
– Итак, вы ознакомились с материалами предыдущей экспедиции. Их, к сожалению, не очень много – путевые заметки товарища Лося, несколько предметов материальной культуры, кристалл с записью уроков марсианского языка и расшифровка устных показаний Гусева. Гусев, конечно, вральман первостатейный, а главное, сам уже верит в то, что говорит – но на безрыбье… Главная задача экспедиции вам уже известна. Теперь о задачах, так сказать, второго порядка. Вы, Лариса Андреевна, должны оценить состояние марсианской медицины и биологической науки. В свете того, что нам известно о бактериологической войне, которую готовили втайне японские милитаристы, вы должны оценить опасность возникновения эпидемий при контактах с марсианами. И не повторится ли в космических масштабах трагедия американских индейцев, заразившихся от испанцев ветрянкой.
– Логически рассуждая, контакт уже состоялся двадцать лет назад. Нам известно, – Новицкая указала на фотографии поверхности Марса, – что марсиане не вымерли. Мы тоже, как видите. Но, разумеется, следует быть осторожными.
– Ваша задача, Георгий Андреевич, – Аверин остановился напротив Сванидзе, – оценить геологическое состояние Марса, наличие радиоактивных руд, произвести первичные изыскания. Также в ваши обязанности будет входить геодезия – точнее, ареодезия – и картография.
Сванидзе, мощный, с квадратными плечами, неторопливый человек, ответил кивком.
– Вы, Михаил Петрович, специалист по древним культурам. В вашу задачу будет входить изучение марсианского общества и памятников истории. Всеволод Сергеевич лингвист, переводчик, и его задачи соответствующие. Хотя мы все освоили марсианский язык в пределах записанного на кристалле, переводчик нам необходим. Кроме того, в вашу задачу тоже входит изучение марсианского общества – с современной, а не исторической точки зрения. Что-то вроде вашего отчета о положении в Синцзяне.
Берсенев удивился – отчет писался для совсем другого ведомства, а впрочем...
– И, наконец, мы с Виктором Петровичем будем заниматься изучением марсианской науки и техники. Задача Марии Венедиктовны, помимо пилотирования космического корабля, – ремонт всей нашей техники и техобслуживание. Вот график подготовки, – Аверин раздал каждому по листку с машинописным текстом.

Подготовка началась тут же, в кабинете. Механизм, громоздившийся на столе Аверина, оказался вычислителем-курсографом.
– Я не рассчитываю, что вы все освоите его досконально, – сказал Семирад. – Но каждый участник экспедиции должен уметь считать курс и курсовые поправки на случай, если мы с Машей выйдем из строя.
Пришлось осваивать алгоритмы и формулы вычислений, которые записывались длинными комбинациями букв, потом вводить эти комбинации – то есть набирать на клавиатуре, как на пишущей машинке. Результат можно было получить в виде графика и столбцов цифр, которые после нанесения на координатную ленту давали положение корабля в пространстве и относительно идеальной траектории полета.
– В сущности, – говорил Аверин, – эта машинка умеет только быстро-быстро прибавлять единички и нули. Но это уже позволяет нам решать сложные задачи механики небесных тел числовыми методами. Раньше мы тратили на это дни, теперь – менее получаса.
– Вроде кроссворда эти штуки, – сказал в конце занятия Сванидзе. – Главное – правильно заполнить и потом циферьки не потерять.
Берсенев кроссвордами не увлекался, он заполнение алгоритмических схем сравнил бы с составлением словаря какого-нибудь малоизвестного языка. Он так и сказал Семираду. Тот засмеялся и ответил, что это и есть язык – язык программирования. И вообще скоро везде будут вычислительные машины, станут следить за производством и электричеством, а люди будут только кнопки нажимать и программы вводить.
Лучше всех с вычислителем управлялась, как ни странно, Маша. Семирад хмурился и с удвоенным усердием выводил ряды цифр – но угнаться за Машей, которая вообще не пользовалась предварительной записью, не мог никто.

Дня через три Берсенев увидел первый межпланетный снаряд. Будущих межпланетников повезли на завод, где проходил последние проверки их корабль, и показали обгоревший яйцевидный аппарат, на котором впервые в мире два человека преодолели пустоту и ступили на другую планету.
В пустом самолетном ангаре яйцеобразный аппарат казался жалким и скособоченным. Мощная пружина-амортизатор вокруг сопла-основания при посадке на Землю не выдержала и лопнула, поэтому аппарат и стоял накренившись. Внутри аппарат был пуст, обивка висела лохмотьями. Сванидзе заметно поскучнел, видимо, представив, как он, человек крупный, влезает в это относительно небольшое пространство.
Аверин, заметив это, улыбнулся:
– Ну, Георгий Андреевич, не переживайте. Наш аппарат в несколько раз больше. С этим связано одно обстоятельство – полет Гусева и Лося длился по их времени около суток, аппарат развил релятивистскую скорость – то есть такую, при которой произошло эйнштейновское замедление времени. Для пути туда и обратно им потребовалось около двух пудов ультралиддита. Наш корабль в несколько раз больше, у него другая конструкция, и лететь мы будем дольше, примерно неделю по нашему времени.
– Почему? – спросил Сванидзе.
– Похоже, что размер релятивистского межпланетного аппарата конструкции Лося ограничен. Увеличение массы аппарата в три раза требует увеличения запасов ультралиддита в кубе. Пришлось искать компромисс, и мы сделали наш корабль более похожим на ракету. При старте он будет состоять из нескольких цилиндрических отсеков, составленных друг на друга, в самом верхнем будет находиться жилая часть. По мере продвижения и расхода топлива отсеки будут отстреливаться. При посадке на Марс останутся два отсека, предназначенных для обратного старта и разгона, и жилая часть с собственным двигателем…
Тут в ангар вошли еще трое: пара солдат и какой-то пожилой человек в черной новенькой робе заключенного. Его морщинистое лицо при виде аппаратов скривилось то ли в улыбке, то ли в гримасе боли – не разобрать, слишком велика путаница мимических морщин, слишком сильно били когда-то по этому лицу. Только глаза, серые в карих крапинках, остались молодыми и удивленными.
– Эх, мать честная! – воскликнул вошедший, застыв перед новой ракетой. – Не обманули, а! Ракета, как есть ракета!
Потом он глянул на стоящее в тени обгорелое металлическое яйцо, и слеза выкатилась из-под набрякшего века.
– Эх, Мстислав Сергеич не видит, а!
– Здравствуйте, Алексей Иванович, – сказал Аверин, протянул заключенному руку – и до Берсенева дошло, что перед ним один из первопроходцев Марса, Алексей Гусев.
– Позвольте представить, наш консультант. Прошу любить и жаловать.
И тут же напустился на конвоиров:
– Что это такое? Что за безобразие, я же настаивал, чтобы товарища Гусева расконвоировали!
– Семаго распорядился, – виновато сказал солдатик.
– Семаго чёрти что себе позволяет, я с ним поговорю, – Аверин жестом отправил солдат прочь, но те не решились уйти далеко, сели у ворот ангара рядом с караулкой.
Гусев походил вокруг аппарата. Провел ладонью по обшивке.
– Сварная, надо же!
– Так точно, – сказал Семирад. – По танковой технологии товарища Патона. Пойдемте, посмотрим.
Новейший межпланетный аппарат показался огромным – больше двадцати метров в высоту, он сверкал, как зеркало.
– Поверхность будет отражать солнечный свет, чтобы корабль меньше грелся. В пустоте первое дело – хороший теплоотвод, – объяснил Семирад.
– Ага, точно, – поддержал Гусев. – Обратной дорогой еле не спеклись. А ждали-то холода. Меховых курток набрали, унтов… А на поверку вышло – жара, баня парная. Я даже сомлел, как барышня…
Маша глядела на первого в мире ареонавта и забывала моргать. Зато Гусев, поймав этот ее взгляд, начал ей подмаргивать слишком часто.
Гигантское сверкающее яйцо стояло на опорах, снизу из него выходили четыре конусообразных сопла, окружавших пятое, сравнимое диаметром с основанием корабля. Люков было два – нижний, широкий, раскрывался вниз, становясь аппарелью для спуска вездеходного автомобиля. Второй, расположенный повыше, предназначался для людей.
Поодаль стояли в полной готовности две машины. Одна была похожа на американский автомобиль "джип", вторая – на поставленную на высокие колеса карету, над крышей которой торчали спиралевидные усики.
– Это марсианский мобиль, – объяснил Аверин. – Построен по сохранившимся чертежам Мстислава Сергеевича. Для того, чтобы он поехал, нужно поместить его в сильное электромагнитное поле, которое окутывает весь Марс. Для испытаний на заводе построили излучатель, но слабенький, на пределе возможностей. Будем надеяться, что на Марсе эта машинка забегает.
От всего этого у Берсенева голова шла кругом, но он втянулся и уже с нетерпением ждал старта.
Гусев, конечно, был приглашен – точнее, вырван из зубов лагерной системы – не как технический консультант. По техническим вопросам он только и мог сказать, что на корабле Лося все было иначе. Когда они спускались по трапу, Гусев шепнул Аверину, мигнув на Машу:
– Слышь, а девчонка-то как? На подъем не тяжелая?
– Девчонки все за забором, Алексей Иванович, – отрезал Аверин. – Мария Венедиктовна – офицер, майор авиации.
– Фу ты-ну ты, – Гусев хмыкнул, и на следующий же день возобновил свои ухаживания, благо на занятиях по марсианской истории и языку вся группа встречалась каждый день.
Маша не отвергала – а просто не замечала этого флирта. Даже не потому, что лагеря изуродовали Гусева, – она просто не понимала приемов ухаживания, принятых в двадцатые годы. Это было бы забавно, если бы за этим не стояла трагедия.
Аверин неверно оценил Гусева. Вралем тот не был. Точнее, был – в исконном смысле этого слова. Сказитель и сам же герой своих сказаний, Гусев попросту принадлежал к числу тех натур, для кого их собственная жизнь – героическая сага. С этим можно работать, нужно только учитывать поправку на ветер.
В день перед отлетом Гусев тяжело и мрачно напился – и где только достал? – а когда Берсенев пришел навестить его, расплакался и попросил: «Ихошку мою там отыщите. Скажите, мол – помню. Ни на день не забывал…»
Берсеневу было неловко, но он пообещал.

И вот, после полугода подготовки и сложного, тяжелого перелета ракетный корабль приближался к Марсу. Вернее сказать, догонял Марс, пристраиваясь к красной планете и уравнивая с ней скорость. Заслонки иллюминаторов из прочнейшего тугоплавкого стекла с обращенной к Солнцу стороны были закрыты – безжалостный, нестерпимо яркий свет, не смягченный толщей атмосферы, мог выжечь сетчатку глаз. С другой стороны, обращенной к Марсу, заслонки были подняты. Красно-бурый диск, покрытый пунктирной сеткой каналов, был уже слишком велик, чтобы вместиться в одно окно целиком.
Посоветовавшись с пилотами, Аверин приказал начинать снижение.
– Ну что, по местам, товарищи! – раздался из динамика голос Виктора Семирада. – Всем пристегнуться, начинаем спуск.
Берсенев задержался у иллюминатора и до своего места дошел последним. Сделалось темно – заслонки опустились на всех иллюминаторах. Тело стало наливаться тяжестью, потом нарастающая перегрузка вдавила всех в кресла. Берсенев стал мысленно спрягать латинские глаголы – при взлете это помогло ему отвлечься от неприятных ощущений. Перед глазами поплыли красные круги, латинские глаголы вдруг сменились марсианскими – фигура человечка в призрачной голубой дымке производила действия, а хрустальный голос называл его.
Корабль трясся все сильнее, содрогаясь от трения о разреженную марсианскую атмосферу, снаружи доносился низкий гул.
"Разобьемся к чертовой матери", – подумал Берсенев.
Тут корабль словно ударился обо что-то, и все смолкло. Тяжесть, придавливающая к креслам, исчезла. Зажглась одинокая лампочка.
Дверь в кабину открылась, и в проеме показался Аверин. Глаза его блестели, движения были размашистыми, как у пьяного.
– Сели, товарищи! – сказал он, блаженно щурясь. – Это Марс, товарищи!
Все стали отстегиваться от кресел и неуверенно подниматься.
Посадку все перенесли благополучно, только у Шпильмана пошла носом кровь и все никак не унималась.
– Николай Иванович, когда можно будет выйти наружу? – спросил Сванидзе.
– Когда корабль остынет. Сейчас его корпус раскален, почва вокруг, вероятно, оплавлена. Мы даже заслонки еще не решаемся поднять.
Из кабины вышел Виктор, снял шлемофон.
– Часа через два можно будет выглянуть в окошко, – сказал он. – Ничего себе посадочка, я уж думал, не удержу рули. Хуже, чем над Северным полюсом.
Он вытер рукавом лоб, с удивлением посмотрел на мокрое пятно.
– Тогда давайте все отдохнем, товарищи, – сказала Новицкая.
Лариса скрылась в женской каюте. Следом за ней пошла Маша. Берсенев никак не мог привыкнуть к мысли, что эта невысокая девушка в войну летала на тихоходных бомбардировщиках и была среди тех женщин, которых немцы звали "Ночными ведьмами" и боялись до медвежьей болезни. Присутствия Маши, тихой и неразговорчивой, иногда просто не замечали.
– По койкам, товарищи космонавты, – сказал Аверин. – Пока есть возможность, надо отдохнуть как следует.
Берсенев прошел в каюту по левому борту, умылся и лег. Ему было тяжко и муторно привыкать к весу собственного тела после частичной невесомости полета. Большую часть пути корабль летел с ускорением 8 метров в секунду за секунду, что создавало подобие земного притяжения, но с момента начала торможения почти сутки пришлось провести в невесомости. Хотя марсианское тяготение меньше земного, было все же не по себе. "А вдруг выйдем на поверхность и запрыгаем, как Джон Картер?" – сонно подумал Берсенев.


Глава Вторая. Марс

К утру корабль остыл, и Аверин распорядился убрать заслонки иллюминаторов. Снаружи ярко светило маленькое колючее солнце в густо-фиолетовом небе, ветер гонял среди рыжих камней красные пески. Сухой воздух снаружи пах горячим железом и пылью.
Из грузового отсека вывели вездеходный автомобиль. Аверин и Сванидзе сели впереди, Берсенев и Лариса Андреевна забрались на заднее сиденье. Им предстояло доехать до Соацеры и вступить в контакт с марсианами.
– Ну, Николай Петрович, будем надеяться, что карта достаточно точна, – сказал Семирад, обнимаясь с начальником экспедиции на прощанье. – А то помните, как я вас в Манчжурии искал по степи?
– Да уж помню. Но там у нас вообще никакой связи не было. Удачи вам, Виктор, держите форт.
– И вам удачи!
Марсоход рыкнул двигателем и покатил по каменистой пустыне, оставляя в пыли рубчатый след от протекторов. Низкая песчаная поземка быстро заметала его.
Аверин вел машину уверенно, даже расслаблено. Берсенев ему позавидовал. Все члены экспедиции прошли курс управления марсоходом, умели работать с курсовым вычислителем на корабле и с аппаратурой связи, но Берсенев предпочел бы, чтобы эти его навыки не понадобились. Он вообще чувствовал себя ненужным грузом, взятым на всякий случай. Конечно, это было не так: хотя все члены экспедиции изучили марсианский язык по тому синему кристаллу и словарику из дневников Лося, практика с настоящим носителем языка требует особых навыков, а они были только у Берсенева. И самое главное – у него были и другие особые навыки…
Солнце ползло по небу по широкой дуге, горизонт казался непривычно близок. Марсоход взобрался по отлогому склону и остановился.
– Надо оглядеться, товарищи, – сказал Аверин.
Снаружи все так же тонко свистел ветер, наметая песок к подножиям кактусообразных растений.
Пока Сванидзе устанавливал теодолит и производил съемку, Берсенев смотрел по сторонам. Сначала пейзаж казался ему однообразным, без выделенных ориентиров, потом глаз привык к здешней перспективе, и Берсенев понял, что по правую руку более темные камни вовсе не камни, а развалины. Как он мог не заметить этого раньше? Останки стен, кое-где торчат верхушки более темных колонн, а небольшой подъем вовсе не естественная куча песка, а засыпанные песком ступени. За одним строением он различил другое, третье... Когда-то здесь было поселение. А значит, был канал, была дорога...
Дорога и вправду отыскалась. Заметенная мелким песком, идеально прямая и ровная. Судя по рисованной от руки карте Лося, она вела к Соацере, Городу Солнца.
Берсеневу хотелось полазить по развалинам, быть может – найти телевизионное зеркало, которое так впечатлило первопроходцев, быть может, увидеть что-то в этом зеркале. Но вряд ли в занесенных песком руинах что-то сохранилось.
Потом дорога пошла в гору – местами ощутимо. И вдруг вырвалась на гребень, разделяющий пустыню и обитаемые пространства. Справа открылся вид на огромный цирк-водохранилище с густо-синей водной гладью, на темные квадраты полей и белые ниточки дорог между ними. Сверху раздался стрекот – к марсоходу приближалась летающая лодка, из-под ее острого брюха топорщился решетчатый ствол электромагнетического оружия.
Аверин остановил машину.
– Ну что, Всеволод Сергеевич, ваш выход!
Двери по правому борту распахнулись, из передней выбрался Аверин, из задней Берсенев. Шлемофон он оставил на сиденье. От утреннего холода не осталось и следа, тепло было, как в начале лета где-нибудь в Подмосковье.
Лодка зависла над самой землей, едва не касаясь почвы килем. В борту распахнулась дверца. Выкатился трап, по трапу спустились четверо солдат в шлемах и при ружьях, затем вышел человек в расшитой по плечам темной хламиде. Ростом этот человек был едва вровень с Берсеневым, узкоплечий и худой. Голубоватая кожа (Берсенев вспомнил, что это признак гори, потомка магацитлов), резкие черты лица. Что-то в нем было птичье. Марсианин поднял правую руку ладонью вперед и заговорил. Берсенев облегченно вздохнул – он понимал произнесенное.
– Что он говорит, Всеволод Сергеевич? – спросил Аверин. – Учил же язык, а не разобрать ни черта.
– Приноровитесь. Так... "Мы приветствуем гостей с Талцетл... приглашаем следовать за нами. Правитель примет вас в Соацере".
– Скажите, что мы рады встрече и благодарны за приглашение.
Берсенев еще в полете заучил эти фразы наизусть и сейчас произносил птичьи, скачущие сочетания звуков не раздумывая:
– Земляне приветствуют жителей Марса. Мы рады встрече. Благодарим за приглашение, мы последуем за вами.
На голубоватом лице отразилось удивление.
– Вы понимаете наш язык?
– Земляне уже посещали вашу планету, – ответил Берсенев. На этот раз слегка запинаясь, потому что составлять фразы приходилось на ходу. – Они привезли нам знание.
– Мое имя Герн. Я буду ехать с вами, – сказал марсианин. – Один из вас полетит на моей ицаль.
Берсенев перевел.
– Я пойду, – сказал Аверин.
– Нет, Николай Петрович, пойду я. Я лучше пойму, что они будут говорить между собой.
– Хорошо. Надо, наверное, назваться в ответ?
– Да, – Берсенев повернулся к Герну. – Я – Всеволод. Это – Николай, Георгий, Лариса.
Глаза марсианина расширились, когда он увидел женщину, но он все же сохранил невозмутимое выражение лица.
Берсенев направился к летающей лодке – ицаль, она называется ицаль, запомнить, потом записать. Марсианин невозмутимо прошествовал к марсоходу и следом за Авериным забрался внутрь. Марсоход взял с места и покатил по дороге.
Внутри ицаль оказалась довольно просторной. Сидевший впереди, за рулями, летчик даже не обернулся, чтобы посмотреть на землянина. Офицер в шлеме с двумя золотыми полосками осмотрел гостя, убедился, что тот без оружия, и жестом велел солдатам разойтись по местам.
– Садитесь, господин, – сказал офицер, указывая на удобное кресло в середине салона.
– Благодарю.
Берсенев сел.
Офицер тоже сел и снял шлем. Это был молодой человек с красной кожей и коротко стриженными черными волосами, аол.
– Долго нам лететь? – спросил Берсенев.
– Час, – ответил офицер. И после паузы добавил: – Час – это одна двадцатая часть дневного оборота.
Берсенев мысленно пересчитал время – что-то чуть больше часа с четвертью. Марсоход, конечно, будет ехать дольше.
В иллюминатор было видно только небо, так что Берсенев раскрыл планшетку. Записал новое слово и принялся набрасывать портрет офицера.
Закончил он как раз к тому времени, когда ицаль стала снижаться.
– Это Соацера? – спросил Берсенев.
– Да. Дом правителя.
"Торжественной встречи с советом инженеров не будет, – вспомнил заметки Лося Берсенев. – Ну что ж, посмотрим".
Первыми из ицаль вышли солдаты, выстроились попарно по бокам дорожки. Затем офицер пригласил Берсенева следовать за собой. Встречающий, довольно высокий марсианин-гори с исчерченным морщинами лицом, приветствовал землянина. Берсенев ответил.
– Где остальные пришельцы? – спросил встречающий у офицера.
– Они едут на наземной машине, высочайший. С ними Герн.
Высочайший покивал головой.
– Повелитель примет вас и ваших спутников, когда они прибудут в Сады. Я Хон, его помощник. Рад, что вы понимаете наш язык, господин.
– Всеволод, – ответил Берсенев. – Если для вас трудно произносить мое имя, можно его упростить.
– Сеу-лод, если вам будет угодно. Отдохните, пока не прибудут ваши спутники.
"Да он, кажется, меня за начальника принял," – подумал Берсенев, шагая следом за Хоном.

Марсоход должен был добраться до Соацеры только к вечеру, и Берсенев решил употребить это время с пользой. Он вымылся в купальне с теплой водой, переоделся в чистое и отправился на экскурсию. Им, оказывается, отвели целое крыло дворца. Единственный выход вел внутрь, у дверей стояли охранники к остроконечных шлемах, с оружием наперевес. Кругом шла высокая стена, которую при желании можно было бы преодолеть, если бы она не стояла над обрывом. Впрочем, при здешней силе тяжести можно будет попробовать. Берсенев успел обойти и осмотреть комнаты, центральный зал, сад с прудиком и водопадом, для которого в ограде была сделана брешь – струйка воды срывалась с обрыва и рассеивалась в воздухе облачком, не долетая до поверхности.
Потом появился Хон в сопровождении пары слуг с морщинистыми лицами и лысыми шишковатыми головами. Слуги принесли еду. Воспользовавшись случаем, Берсенев заговорил с Хоном. Повадкой мелко кланяться и широченным халатом в узорах Хон напоминал ему китайских дворцовых евнухов, но Берсенев старался не обманываться этим сходством.
На расспросы Хон отвечал охотно, пространно и многословно – лучшая практика для переводчика. Берсенев по ходу делал заметки, записывая новые слова, формульные выражения и прочую добычу. Попутно он задавал совсем не лингвистические вопросы. Хон отвечал охотно, явно довольный интересом Сына Неба. Он еще помнил тех, первых Сынов Неба, которые встряли в смуту, но о них мог рассказать мало, потому что видел-то пару раз издалека.
– А что было после того, как они вернулись на небо? – спросил Берсенев.
– О, великий Тускуб справился со смутой. Он наказал бунтарей и с тех пор никто не смеет нарушать порядок. Все низшие получают кров, еду и порцию хавры в конце периода, инженеры руководят постройками и производством, достойнейшие вкушают покой и довольство в садах Соам.
– А кто теперь возглавляет Совет Инженеров?
– Великий Тускуб, конечно!
Похоже, Хон боготворил Тускуба, которому служил с детства. Берсенев задумался. Всё, что писал Лось о Тускубе, всё, что известно было из рассказов Гусева, рисовало образ человека умного, властного, ревниво держащегося за власть и готового на всё ради ее сохранения. Это было бы полбеды, но Лось писал также, что Тускуб одержим идеей умирания расы. Прямо "Закат Марса" какой-то.
Уже на закате прибежал мальчик-слуга, зашептал Хону в ухо, косясь любопытно на сына Неба.
Хон встал, кланяясь.
– Прибыли другие гости, о Сын Неба, – сказал он. – Я должен встретить их.

Приехали они, конечно, уставшими. Хон суетился, гонял слуг, кланялся, пока Берсенев не сказал ему, что все в порядке и Сынов Неба можно предоставить им самим до часа аудиенции у правителя Тускуба. После еды и купания Аверин попросил Берсенева разъяснить ситуацию.
– Товарищи, – сказал Берсенев, оглядев коллег. – Перед тем, как мы отправимся собирать информацию, напомню вам, что обстановка тут не дружественная. У власти на Марсе тот самый Тускуб, который утопил в крови повстанцев Соацеры и хотел убить наших предшественников. Он перехитрил опытного вояку Гусева и лидера повстанцев Гора. Прямо скажем, он враг прогрессивных марсиан, а значит, и наш. Об этом важно помнить каждую минуту. Не верить его обещаниям и уверениям. Не поддаваться на провокации. О малейших странностях докладывать.
– Всеволод Сергеевич, – Сванидзе кашлянул и потер нос. – А как понять, где странности, а где не странности? Чужой мир, чужие люди...
– Наблюдать, – пожал плечами Берсенев. – Сначала замечать обычное, характерное. Я понимаю, что спецподготовка здесь у немногих, но так уж вышло, что все мы – разведчики. А главный принцип разведчика – постоянная бдительность.
Конечно, он понимал, что это не сделает из них разведчиков. Годы обучения не сделают из них разведчиков, не тот склад характера. Не получится годами вживаться в чуждую среду, постоянно поддерживать в себе искренний – непременно искренний и доброжелательный! – интерес к людям, которых в обозримом будущем, возможно, придется предать. Убить. Словом или молчанием, делом или бездействием – как прикажет центр.
Он вспомнил Харуко. Её глаза, два погасших уголька, в момент оглашения приговора. Веревки на тонких руках, выщербленное, лишенное блеска лезвие да-дао...
"Бусирасику-ни синда онна", – сказал японский полковник, которого казнили следующим. "Женщина, умершая как воин..."
Он встряхнулся, сбросил наваждение.
– В течение нескольких недель мы будем постоянно во власти Тускуба. Он может с нами в любой момент сделать все, что угодно. За нами, конечно, вся мощь СССР, но возмездие придет не сразу. При такой игре важно уметь делать хорошую мину, отчаянно блефовать, лгать, возможно, запугивать. Привычные понятия о честности, о дружбе придется отложить в сторону. Здесь у нас нет друзей, только соглядатаи. Чем доброжелательней и доверчивей собеседник – тем больше вероятность, что это шпион. Суть этой профессии на всех планетах и во все времена одна и та же: втереться в доверие и выведать слабое место, чтобы потом обратить это знание против вас, нанести удар, которого не ждали. Опытный разведчик способен выведать важную информацию, разговаривая на темы, казалось бы, совсем не имеющие отношения к делу. Ну, например, представьте, что я марсианин… Товарищ Новицкая, сколько у вас детей?
– У меня нет детей, – сказала Новицкая резко. – Вы же прекрасно знаете.
– Откуда же мне знать, я марсианин. Странно. Симпатичная женщина, а детей нет.
– А что, у симпатичных обязательно должны быть дети? Некрасивых вы не спрашиваете?
– Я не удивляюсь, когда они отвечают "нет". Странные вас, должно быть, окружали мужчины.
– Обычные. – Новицкая явно пыталась отнестись к этому как к игре, но, видимо, ее все же задело за живое.
– Не верю. Чурбаны, идолы деревянные, имеют очи, но не видят, – Берсенев игриво улыбнулся.
– Знаете что, Всеволод Сергеевич? Мне эти вопросы еще на Земле надоели до чертиков. Каждый, ну буквально каждый норовит сунуть нос в мою личную жизнь!
– Но ведь интерес-то вполне объяснимый. Перед вами в самом деле трудно устоять.
– Это не значит, что я должна рожать ребенка от каждого не устоявшего.
– Ну вот видите, – Берсенев развел руками. – Был бы я марсианским разведчиком, уже знал бы, где ваше слабое место. Прошу прощения за этот эксперимент, Лариса Андреевна.
– Прощаю, – царственно сказала Новицкая.
– Так вот, о вашем слабом месте... Если бы я хотел к вам подобраться, я бы послал к вам человека, который по виду годится вам в сыновья... нет, лучше в дочери. Беспомощную с виду девушку в затруднительном положении, умоляющую Дочь Неба о защите...
Новицкая нервно оглянулась, потом резко взяла себя в руки и ничего не сказала.
– Хватит, Всеволод Сергеевич, мы поняли, – у Сванидзе был такой вид, словно он проглотил слишком горячий кусок. Он даже грудь растирал. – Что же нам, языки проглотить и вообще ни о чем с марсианами не разговаривать?
– Это невозможно, да и не нужно, информацию они должны получить, и они ее получат. Ваша задача – держаться как можно ровнее, не проявлять особого интереса или особого отвращения ни к одной из тем. Отвечать на вопросы коротко, по возможности буквально, держаться той легенды, которую мы разработали по дороге сюда. Если боитесь сболтнуть лишнего, лучше прямо сказать, что не уполномочены обсуждать эти вопросы, и отослать вопрошающего ко мне или товарищу Аверину. Держаться твердо, смотреть прямо, мы магацитлы, нам нечего бояться. Мы – полубоги из их старинных легенд. Любой из нас физически сильнее любого из них, морально тверже. Возьмите эту ноту внутри себя, как бы приподнимитесь изнутри. И вот с этой приподнятой позиции со всеми говорите.
Аверин оглядел марсопроходцев, кивнул каким-то своим мыслям.
– Ну что, товарищи мотоциклы, идем знакомиться с Тускубом.
Новицкая фыркнула, но ничего не сказала.

Правитель Марса принял землян в большом зале с высоким сводчатым потолком, опирающимся на колонны красного камня. Из отверстия в потолке посередине лился свет, а дальние углы тонули в сумраке. Берсенев отстраненно вспомнил, что отверстия в потолке часто попадались в зарисовках Лося. Сбоку возвышалась единственная полукруглая ступенька, на ней в высоком кресле сидел человек. "Высокий, сутулый марсианин, также одетый в чёрное, с длинным, мрачным лицом, с длинной, узкой, чёрной бородой. На круглой шапочке его дрожал золотой гребень, как рыбий хребет", – вспомнил Берсенев заметки Лося. Борода Тускуба, правителя Марса, была белой.
Аверин едва заметно подтолкнул переводчика локтем, и тот, отвесив легкий поклон, сказал:
– Приветствую Верховного Инженера.
Глубоко посаженные темные глаза впились ему в лицо, Берсенев почувствовал начинающееся головокружение. "Черт, Тускуб же гипнотизер какой-то", – вспомнил он и с усилием сосредоточил внимание на переводе.
– ...что вы, сыны Талцетл, снова явитесь к нам в мощи и силе и большим числом. Чего ищете вы у нас?
– Вопрос не риторический, – шепнула Новицкая.
– Скажите ему, что мы пришли с миром, а ищем новые знания и братьев по разуму, – сказал Аверин, выслушав перевод.
Берсенев произнес заготовленную речь, глядя прямо в глаза старику. Гипноз гипнозом, но в Тибете и Китае Берсенев и не такое видел. Тут главное все время помнить себя и не пускать в разум чужой взгляд. Ничего военного.
– Ваши предшественники прибыли в год смуты и мятежа, – низкий, гулкий голос разносился по всему залу. – Но я не поставлю это вам в вину. Вам покажут все, что вы захотите посмотреть. Вас будут сопровождать и отвечать на вопросы. Через десять дней мы будем говорить снова.
Берсенев поблагодарил, все четверо поклонились и были отпущены восвояси. Сутулый старик с тяжелым темным взглядом остался сидеть в своем кресле, глядя в пустоту.

– Ничего себе, – вполголоса сказал Сванидзе уже в коридоре. – Мощный старец. Сколько же ему лет?
– Около семидесяти по нашему счету, – ответил Аверин. – Плохо то, что он уже имеет опыт общения с землянами и знает, что может нас переиграть.
– А это, – Сванидзе ткнул себе пальцем в переносицу, – вы ощутили?
– Ощутили, Георгий Андреевич, – ответил Берсенев. – Гипноз, самый обыкновенный. Как почуете, что на вас давят, вы сразу что-нибудь свое представляйте, вроде щита. Еще помогает ему в переносицу смотреть.

Наутро пришли сопровождающие от Тускуба – все со знаком инженеров на одежде, но не в черных халатах, а в синих накидках поверх штанов и рубашек с куртками, накидки были вроде рыцарских нараменников, по колено длиной. Каждому гостю полагался такой сопровождающий и летающая лодка.
Лариса улетела в город. Сванидзе быстро договорился со своим насчет шахт, в лодку им загрузили припасов и теплых одеял, и отчалил по своей геологической части.
Аверин с Берсеневым остались. Пришел Хон, передал просьбу Тускуба – поставить вокруг корабля охрану. Аверин подумал и согласился – с условием, чтобы охрана не приближалась к кораблю ближе ста метров.
Потом он установил в отведенных им комнатах радиопередатчик и связался с кораблем. Ответила ему Маша.
– А где Виктор с Михаилом Яковлевичем?
– В развалины поехали, – ответила она. – Мы связь держим, Николай Петрович, все по инструкции.
– Как марсианский мобиль?
– Ездит. Только приемные антенны пришлось поправить.
Аверин передал ей новости.
– Следите за этой охраной, чтобы диверсанта нам не подбросили.
– Будет сделано.
Огонек на передней панели передатчика потух. Аверин сложил наушники, микрофон, закрыл футляр с кодовым замком.
В окно заглядывало закатное солнце, тени лежали резкие, синие, как в горах. Комнаты, которые отвели землянам, были небольшими, светлыми, с хрупкой на вид мебелью. Двери комнат вели в обеденный зал, а из него можно было выйти во дворик с прудом и статуей – неизменный магацитл, изваянный из черного камня чуть крупнее человека, спал сидя, положив руки на колени. Статуя заросла каким-то кустарником, похожим на гибкий бамбук. Все тут напоминало Берсеневу Восток, китайские дворцы с крышами, изогнутыми, как крылья ласточки, не рассчитанное на рослых европейцев.
– Что скажете, Всеволод Сергеич? Какое у вас впечатление?
– Что-то мне кажется, что не выйдет у нас с Тускубом договора.
– Почему?
– Просто ощущение. Точнее я вам скажу, когда осмотрюсь здесь. И вот еще – надо нам их зрительные зеркала освоить, чтобы новости сразу получать.
– Тогда займитесь, Всеволод Сергеевич. А я тут по усадьбе поброжу, осмотрюсь.

Продолжение следует

@темы: Аэлита, фанфики, Космическая опера, ФБ-14

---

Звездные войны: Новая надежда, часть 3

Название: Новая надежда (окончание)
Автор: Альвхильд, Запасной аэродромчик
Размер: макси, 16 693 слова
Источник: "Звёздные войны"
Персонажи: Лея Скайуокер, Люк Органа, Оби-ван (Бен) Кеноби, Оуэн Ларс, Беру Ларс, Хан Соло, Чубакка, Дарт Вейдер, Уилхуф Таркин, Биггс Дарклайтер, Ведж Антиллес и другие.
Категория: джен, гет
Жанр: АУ
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Все наоборот - Люк вырос в семье Бэйла Органы и стал принцем Альдераана, а Лея выросла на татуинской ферме.
Примечание: цитируется поэма "Корабль смерти" Д.Г.Лоуренса в переводе Elenhild
Скачать: TXT, FB2

Середина

3. Битва при Явине

Испытай, завладев
Еще теплым мечом
И доспехи надев, –
Что почем, что почем!
Разберись, кто ты – трус
Иль избранник судьбы,
И попробуй на вкус
Настоящей борьбы.

В. Высоцкий

Скайуокер - это фамилия, сэр!

Лея спустилась в ангар. Задание найти командира Красной эскадрильи, представиться и поступить в распоряжение было четким, но вот как его выполнить... Ангар был полон народу – пилоты в оранжевых комбезах, техники, дроиды... Поди найди тут кого... Лея решительно подошла к парню в оранжевом, осматривавшему икс-файтер, и дернула его за рукав.
Тот обернулся:
– Тебе чего?
– Мне нужен командир Красной эскадрильи.
– А ты вообще кто?
– Я Лея Скайуокер. Генерал Додонна приказал мне найти командира Красной эскадрильи и поступить в его распоряжение. Я пилот.
– Ты? – парень посмотрел на нее сверху вниз.
Лея вздохнула. Ну вот, и в Галактике все то же самое.
– Пойдем, – сказал пилот.
Командир эскадрильи, уже немолодой дядька, фыркать не стал. Он явно готов был посадить в кокпит файтера хоть девушку, хоть ботана.
– Эй, Дарклайтер! Иди сюда. Покажи все новичку, и пусть техники выкатят ей машину!
"Дарклайтер?" – Лея обернулась и увидела его. Биггс, живой и здоровый, непривычно коротко стриженный, с дурацкими усиками, шел к ней, улыбаясь.
– Лея! Вот здорово! И ты здесь! – закричал он.
Они обнялись.
– А ты что здесь делаешь? Ты же поступил в Академию?
– Ага, поступил. Поучился и сбежал. А ты как?
Лея запнулась. Рассказывать, как именно – она не хотела. Это придется вспоминать все, а значит, ее едва держащееся самообладание лопнет, и получатся сопли и рыдания. По счастью, вмешался командир:
– Биггс, ты ее знаешь?
– А то! Лея – лучший пилот от Мос-Эйсли до Мос-Эспа!
– Тогда ставлю ее к тебе вторым номером, а то ты у нас без ведомого.
– Есть, сэр! – вытянулся по стойке "смирно" Биггс. – Давай, Скайуокер, покажи все, что умеешь.
– Скайуокер? – комэск нахмурился. – Ты сказал – "Скайуокер"?
Лея встала ровно и ответила:
– Да, сэр! Лея Скайуокер с Татуина, сэр.
Комэск еще раз оглядел ее с ног до головы – заношенная запашная рубашка, давно утратившая первоначальный цвет, штаны в пятнах от всякой дряни, грубое пончо, растрепанная коса, разбитые в хлам башмаки с обмотками... Лее стало неловко, она опустила голову.
– Значит, Лея Скайуокер? – судя по голосу, он улыбнулся. – Я знал твоего отца. Он был лучшим пилотом Галактики. Ты, я смотрю, идешь по его стопам?
Он указал на меч у нее на поясе.
– Да, сэр.
– Удачи. Потом поговорим.
Он ушел, а Биггс проговорил:
– Гляди-ка, правда, а я думал, что ты это сочинила...
– Я сочинила? Да я... да ты... – Лея аж задохнулась от возмущения. Это что же – лучший друг не верил, что она и правда дочь Анакина Скайуокера, и притворялся?
– Прости. Не, ну правда, Лея, прости, пожалуйста!
Гнев мгновенно утих.
– Ладно, прощаю, – сказала она. – Все равно дядя не хотел, чтобы об этом болтали.
– А... как ты... ну, он же не хотел тебя отпускать. Ты убежала?
– Потом расскажу.
– Ладно. Пойдем, переоденешься, и машины готовить пора.
Комбез на складе ей подбирали долго. Самый маленький был ей широковат, а рукава пришлось подворачивать под дополнительные ремешки.
– Ерунда! – сказал Биггс. – Зато у тебя масса меньше.
"Икс-винг" был не новый – похоже, его не раз перебирали по винтикам, ни одной пломбы не было ни на панели управления, ни внутри, – но исправный. Управление простое, интуитивно понятное. Гнездо под астродроида было пустым.
– Тебе какого – А4 или Р2?
– У меня свой есть, – сказала Лея. – Сейчас сбегаю заберу.
– Погоди, вместе идем.

Конференц-зал был забит парнями в оранжевых комбезах. В основном людьми – на этой базе было мало негуманоидов, хотя кое-где мелькали.
Р2Д2 стоял под большим проектором, от корпуса тянулся кабель. Рядом с проекционным столом стояло несколько человек – генерал Додонна, чем-то похожий на Бена Кеноби, высокая худощавая женщина – Мон Мотма, бывший сенатор, предводитель оппозиции, еще какие-то люди – и Люк. Он успел помыться и переодеться – в черный рабочий комбез, из-за которого казался еще бледнее, чем был, да волосы расчесал и связал в хвостик сзади.
– ...Итак, – сказал генерал, увеличивая кусочек проекции. – Вот уязвимое место станции – выходящая на поверхность шахта охлаждения диаметром около двух метров. Она ведет непосредственно к реактору. Если выпустить ракету в эту шахту под прямым углом, то она взорвется прямо в реакторе и вызовет цепную реакцию.
– Нереально, – сказал черноволосый парень с резкими чертами лица, сидевший слева от Леи.
– Почему же? – сказала она. – Не труднее, наверное, чем попасть в глаз песчаной крысе со спидера.
Справа хмыкнул Биггс – он-то попал не в глаз, а за ухо, но попал же.
Слева промолчали.
Наконец все было сказано, и генерал завершил собрание:
– Да пребудет с вами Сила!

– Ну, – Лея почему-то выглядела раскрасневшейся, как от долгого бега, и дышала так же. – Ты не... благословишь меня перед полетом?
– Э? – у Люка впервые в жизни просили благословения, и он понятия не имел, как его дают.
Девушка покраснела еще сильней.
– Не поцелуешь на счастье? Как тогда, перед прыжком?
– О, – кажется, он утратил способность изъясняться не гласными. – А... Да.
Уф. Что-то у самого случилось с дыханием.
Он шагнул к Лее и, не зная, куда девать руки, взял ее ладони в свои.
– Только по-настоящему, – быстро и тихо сказала она. – С языком и все такое.
Час от часу не легче.
– Конечно. Только я раньше... э-э-э... никого не благословлял. По-настоящему.
– Я тоже, – девушка чуть вытянула шею. Люк уперся лбом в поднятое забрало ее летного шлема. Пришлось склонить голову набок, губы соприкоснулись... Он почувствовал на них язык Леи, ответил, нет, все равно неудобно, дурацкий шлем... Прижав девушку к себе, он поцеловал ее крепче. Она тоже обхватила его руками, стиснула изо всех сил...
Рядом захлопали. Люк и Лея отшатнулись друг от друга. Увидели Хана Соло.
Лея резко развернулась и убежала. Люк остался, в полном смятении.
– Чем тебя намазали, высочество? Ты и пяти часов с этой девушкой не провел, а она уже на тебя вешается. Давай, открой свой секрет.
Люк смерил его взглядом. Наемник стоял, скрестив ноги и опираясь плечом на штабель ящиков с оружием: груз, который ему дали до Баркеша сверх премии, выплаченной за спасение Люка и дроидов. Его вид раздражал юношу неописуемо.
– Кто знает, – сказал он. – Может, я просто не давлю на нее. Не строю из себя крутого парня типа "О, детка, почеши мне позвоночник".
Последнее он сказал, копируя кореллианский акцент, и этого, наверное, делать все же не стоило. Соло сгреб его за ворот комбеза.
– Не знал бы, что тебя сегодня уже отмудохали штурмовики, врезал бы.
Люк почти бессознательно провел высвобождение из захвата с последующим болевым приемом на кисть. Доводить до конца не стал – это значило бы вывихнуть Хану руку, но хватило и так. Наемник, потирая запястье, посмотрел более уважительно.
– А я думал, ты совсем размазня, высочество. Не ожидал...
Многие так думали. Многие не ожидали. Люк усмехнулся.
– Ты доволен своей платой?
– Триста тысяч, – Соло качнул головой. – Это не "больше, чем я могу себе представить", но признаюсь, больше, чем я собирался запросить за такой короткий фрахт. Плюс премиальные по доставке груза... Знаешь, я, пожалуй, пересмотрю свою политическую доктрину.
– И какая же у тебя политическая доктрина?
– Я либерал-пофигист. Верю в свободное предпринимательство и свой гипердвигатель. Но с учетом последних событий во мне почему-то проснулись симпатии к повстанцам. Оказалось, что вы платите не хуже других.
– Мы не заинтересованы в тех, кто работает только ради прибыли.
– А в ком вы заинтересованы? В восторженных девчонках, чтобы посылать их под вражеские лазеры?
– А ты бы запер ее босую и беременную на кухне, да?
– Нет, но уж всяко не стал бы посылать ее в бой, в который сам не пойду!
Люк скрипнул зубами. Он отлично пилотировал файтеры и шаттлы и наверняка был бы сейчас в ангаре вместе с Леей, не провали он самый простой тест на координацию: с закрытыми глазами прикоснуться кончиком пальца к кончику носа. "Нервное истощение" – таков был врачебный вердикт, и Люка без дальнейших разговоров списали на землю "до восстановления... ну или как получится".
– Я занимаю свое место по боевому расписанию, выполняя долг там, где прикажут, – отчеканил он. – А ты... ты просто бежишь.
И, не давая Соло времени для ответного выпада, он развернулся и пошел прочь.
Через десять минут сквозь прозрачный купол штабного помещения он увидел, как "Тысячелетний сокол" исчезает в облаках. Мон Мотма, встав рядом, положила руку ему на плечо.
– Вы не боитесь за свой груз? – спросил он.
– Нет, – усмехнулась предводительница. – Мы выдали ему плату баркешскими бонами, обналичить их он сможет, только если доставит груз. И... если дела пойдут совсем плохо, то, по крайней мере, не все боеприпасы погибнут. Насколько серьезно ты повредил их центр управления?
Люк пожал плечами.
– Я был лишен возможности оценить степень повреждения... Давайте исходить из того, что они починятся быстро.
– Ты все еще винишь себя за то, что не смог предотвратить гибель Альдераана. Не надо.
– Я виню себя за другое...
– За то, что не сможешь пойти в бой вместе с этой девушкой? Я слышала ваш разговор с Соло. В этом ты тоже не должен себя винить. Поверь, мы здесь рискуем не меньше. Если Звезда Смерти подойдет на дистанцию поражения и выстрелит – у пилотов будет больше шансов спастись, чем у нас.
– Об этом не вспомнят, когда будут вспоминать битву при Явине. Вспомнят, что Люк Органа, подготовленный пилот, остался на земле, а девушка пошла в бой и, возможно, погибла.
– Значит, дело только в этом? Тебя не смущает, что тысячи женщин рискуют здесь, на планете? Не отдает ли это дикарской идеей мужского превосходства?
– Нет, – Люк нахмурился. – Кажется, я… попросту влюблен. Я… очень резко выговорил Хану Соло, но в чем-то он прав. Когда ты любишь женщину, хочется ее оберегать…
– Вот как, – Мон Мотма слегка покачала головой. – Сейчас неподходящий момент и мне неприятно это говорить, но… Если все кончится благополучно для нее и для нас – не отвечай больше на ее авансы. Не поощряй ее.
– Почему?
Мон Мотма поджала губы.
– Ты знаешь, как умерла ее мать?
– Вроде бы... – Люк припомнил, о чем беседовали мама и Пуджа Наберрие. – Она утратила волю к жизни после того, как погиб ее супруг, и не перенесла родов...
– Ну, можно и так сказать... – Мон Мотма понизила голос. – Но магистр Йода считал, что она не выдержала напряжения Силы, проходившей через ребенка. Несомненно, дочь Анакина Скайуокера наделена необычайной чувствительностью к Силе. Ты тоже. Ваш ребенок может... стать катастрофой. Уже сама любовь... Поверь, Совет джедаев не из вредности ввел обет безбрачия.
Десять возражений появились у Люка одновременно, столкнулись где-то в горле и застряли там. Мон Мотма была близкой подругой и родителей, и матери Леи, и Оби-вана. Ни один человек не безошибочен – но Мон Мотма всегда говорила только о том, что знает точно.
– Наверное, не стоит... знакомить Лею с версией магистра Йоды, – предположил он. – Не хватало ей только счесть себя убийцей матери...
– Конечно, – у Мон Мотмы был какой-то странный взгляд. – Я всегда знала, что могу положиться на твое благородство и такт.
– Значит, я должен сидеть в штабе и утешаться тем, что все мы рискуем одинаково?
– Я бы посоветовала тебе не сидеть в штабе, а пойти и лечь. Тебя есть кому заменить, поверь.
– Не хочу проспать ни нашу победу, ни собственную смерть.
На самом деле он просто боялся закрыть глаза. Каждый раз, как он это делал, перед ним вставал Альдераан, исчезающий в белой вспышке.
Он ничего не чувствовал, кроме усталости, и не хотел ничего, кроме нее, чувствовать. Он боялся отдыха. Как смерти.
– Тогда иди и занимай место за пультом, – сказала Мон Мотма. Он отсалютовал и направился в штаб.
Люк пропустил ее в штаб впереди себя и занял место наблюдателя – в диспетчеры из-за нервного истощения он тоже не годился.
– Расстояние до объекта двести четырнадцать единиц, – сказал он, глядя в экран с координатной сеткой.
– Стартует Оранжевая эскадрилья...
Над прозрачным куполом пронеслась группа икс-вингов.
Битва началась.

"Используй Силу!"

...О великая Сила, что я делаю, дура, дура, дура, кто тебе сказал, что ты можешь управлять боевой машиной? Она похожа на лендспидер? Да, как банта на сарлака! И те, и те живут в песках, а больше никакого сходства! Ну вот выкручивайся теперь, уходи от вражеского огня, и старайся при этом не попасть в своих, не врезаться в Звезду Смерти, следовать за ведущим, слушать указания диспетчера, извлекать из них какую-то пользу (да, спасибо, я тоже вижу эту пушку, даже слишком хорошо я ее вижу!) и при этом не наделать в штаны, потому что страшно, очень страшно, впервые по-настоящему страшно за все эти сумасшедшие сутки!
А я-то думала, в пилотских академиях просто дурака валяют... Чему там учиться – сел, полетел...
– Красный-пять, заткни эту спарку.
– Есть, сэр...
Какую спарку? Что такое вообще спарка? Наверное, эта двойная пушка, плюющаяся плазменными зарядами, сейчас мы ее... Лея выжала обе гашетки, очередь плазменных зарядов вспорола корпус вражеской станции и добралась до пушки. Та умолкла.
– Золотая эскадрилья, мы расчистили вход, ныряйте!
Группа атаки пошла в шахту, помоги им Сила.
– Красные, на вас заходят из-под солнца, группа в двенадцать машин.
Знакомый голос. Люк? Люк!
– Вижу, встречаю.
– Я Оранжевый лидер, вижу, иду на по...
Вспышка, треск помех, был человек – и нет...
Но ведь и с ними тоже можно так – был и нет... Лея ловит в прицел красное пятнышко вражеской машинки, захват цели, очередь, вспышка, треск!
– Молодец, – выдыхает в наушники Биггс. – Лея, детка, я опять задолжал тебе свою задницу.
"Опять"? Ах, да, та история в каньоне Диабло, "отвальная" вечеринка Биггса, чуть не ставшая для него последней. Как давно это было, какими они были дураками...
– Пустое.
Такие долги в бою отдаются очень быстро: пара секунд, и уже Биггс стряхнул с хвоста Леи надоедливого ухажера.
– Есть! – заорал в наушниках пилот Золотых. – Есть, уходим!
И тут же:
– Нет, нет! Зараза! Ракеты не взорвались, повторяю, ракеты не взорвались, цель не поражена!
– Твою тетерю! – Это командир, Гарвен Дрейс, тот, что летал с отцом. – Слышу вас, Золотой, иду на цель.
– Удачи, ребята.
...И снова гонка среди внешних конструкций Звезды Смерти, чем-то похожих на каньоны Татуина, вот только крысы тут отстреливаются, плюются плазмой навстречу, а стервятники заходят сверху и плюются в спину. Впереди кто-то словил заряд в маневровый двигатель и не вписался в поворот, кажется, этот милый толстяк Поркинс. Я впишусь, папа. Я Лея Скайуокер. Папа, ты слышишь меня?
"Я тебя слышу".
Чье-то пристальное, темное внимание сгустилось в районе затылка. Вдоль позвоночника сжалась вся кожа и волоски стали дыбом.
– Пошел вон, – проговорила Лея; думала, про себя, оказалось – вслух. – Пошел вон, гребаный убийца!
– Кто? Ты это кому, Красный-пять?
– Вейдеру. Он командует вражеской эскадрильей!
– О-о, зараза!
– Спокойно! Команды ссать не было! – это опять командир. – Вейдер или не Вейдер, а мы заходим на цель! Семь, восемь – со мной! Два, три, пять, одиннадцать, прикрывайте!
– Есть, сэр!
Лея сказала это, еле ворочая языком: темная сила сдавила горло.
"Ты умрешь".
...увернуться от огня "катушки", ответить ему на "воздушный поцелуй", отогнать от шахты...
"Ты умрешь".
...Проводить очередью вражеский истребитель, вовлечь его в погоню, увести от командира прочь...
"Ты умрешь, Скайуокер".
– Не сегодня! – прорычала Лея сквозь зубы. – Не сегодня!

– До выхода на прямую видимость – две минуты.
Собственный голос казался Люку чужим.
На схеме шарик Звезды Смерти неотвратимо полз вокруг Явина. Еще пара минут – и станция уставится на Древесную луну круглым зрачком мощнейшей пушки в галактике.
На тактическом экране – россыпь цветных меток. Цветные эскадрильи убывают. Зеленая – почти вся. Желтая... две отметки. В какой из них Лея? В Красной? Что они делают над "каньоном"? Красная должна была прикрывать снаружи... Неужели все атакующие вышли из строя?
Люк вывел картинку. Два ведомых – стандартные тай-файтеры, "катушки". Средний – массивный, с усиленной кабиной и движком... Черный. Такой черный, что прожигает дыру в темноте космоса.
– Пошел вон! – единственный женский голос. – Пошел вон, гребаный убийца!
...Те, кто утверждал, что Вейдер знает только наслаждение Силой, ошибались. Больше всего на свете он наслаждается полетом. Угольно-черный тай-файтер летел легко, свободно, и выбивал цветные метки со схемы, словно монетки со стола смахивал.
Он прорвался сквозь заслон Красных, как шмель через паутину, и отметка заходящего на шахту Гарвена Дрейса погасла. Командный центр застонал в один голос.
– Красный-два, принимаю команду, – голос Антиллеса оставался невозмутим, словно он не в смертельной каше варился, а наблюдал за боем со стороны. – Третий, пятый, идем на цель.
Их некому было прикрывать, а со стороны зенита опять заходило звено "катушек" во главе с Вейдером.
– Не сегодня, – прохрипела в наушниках Лея. – Не сегодня.
– Двигатель подбит, – рапортует Антиллес. – Уступаю дорогу.
Он выходит из каньона, делает иммельман, разворот и заходит в тыл тройке тай-файтеров. Обмен выстрелами, один подбит. Не Вейдер. Какая жалость. Но все равно хорошо, Антиллес, все равно спасибо, одним шансом больше...
Антиллес бьет в хвост Вейдеру, но ведомый прикрывает лидера. Еще выстрел. Файтер остался в каньоне, пилот держит курс, хотя из правого движка тянется черная струйка. Взрыв! Тай-файтер разносит по выносным мачтам, осколки попадают в истребитель Антиллеса, сшибают управляющие плоскости, и Веджа кувырком уносит в сторону от боя.
Рядом с Леей и Третьим нет никого. Сейчас Вейдер нажмет на спуск...
Люк до крови прокусил губу.
– Йохохо! – залихватскому воплю вторит возбужденный рык вуки, спаренная корабельная пушка бьет между Вейдером и двумя Красными, от близкого попадания у тай-файтера сбоит управление, и Вейдера выносит из каньона, как будто им из пращи запустили. Хороший из вас наблюдатель, принц Органа, грузовика не заметили.
"Тысячелетний сокол", самая быстрая развалюха Галактики, несется к экваториальной впадине Звезды Смерти почти под прямым углом. Этот псих решил взорвать Звезду Смерти вместе с собой? Он понимает, что станции его взрыв – что слону дробина?
Да, понимает. Тормозные двигатели на полную, "Сокол" чуть ли не задом садится на обшивку станции, но успевает сманеврировать.
– Я прикрываю, детка! – орет кореллианец. – Делай, что надо, и ничего не бойся!
– Спасибо тебе, сукин ты сын! – орет в избытке чувств Третий. – Ты спас наши жопы и выжег нам прицел! Спасибочки тебе огромное!
– Меняемся, – ведомый вырывается вперед. Это Лея – Люк знает это без пометок, это она мчится по прямой... и у нее отключен прицел.
– Она с ума сошла! – восклицает диспетчер. – Красный-пять, включи прицел!
– Нет! – Люк почему-то совершенно точно, с ледяной ясностью знает, что делать. – Лея, ты слышишь меня? Нет эмоций, есть покой... Нет невежества – есть знание...
– Нет страсти, есть ясность, – подхватывает Лея. – Нет Хаоса, есть гармония.
– Нет смерти, – шепчет вместе с ней Люк. – Есть великая Сила.
На какое-то мгновение он чувствует этот океан и сливается с ним, растворяется в потоке и становится потоком, становится одно с Леей, с ее истребителем, с ракетами, направленными в шахту, и с шахтой, принимающей эти ракеты...
И с серебристой тенью Оби-вана Кеноби, распахнувшей объятия навстречу...
Это единение длится лишь миг – а потом разрушается. Старый джедай протягивает руку – и мягко толкает в грудь, Люк падает назад, обвисает в кресле, белая вспышка заволакивает экран и небосвод, радостный вопль заполняет командный центр...
"Радуйтесь, мы победили!" – сказал гонец и упал замертво.

Когда Лея посадила истребитель в ангаре, ее пришлось вынимать, как Р2 из гнезда: ноги не держали. По счастью, до самого храма и ее, и Дарклайтера несли на руках. Немного позже сел "Тысячелетний Сокол" – он задержался, подбирая Антиллеса. Эту троицу в большой зал древнего храма тоже принесли на руках. Даже вуки.
Увидев возле одной из колонн бледноватого Люка, Лея выбралась из дружеских объятий и протолкалась к нему.
– Как ты это сделал?
– Что?
– Не валяй дурака! Ты был там. Был рядом со мной.
– Да нет, я всего лишь сидел на связи.
– Ну ладно, мне-то не рассказывай! Я слышала – ты сказал: "Используй Силу!" – Лея обхватила его и попыталась поцеловать, но он уклонился. – Что такое? Что-то случилось?
– М-м, нет... Извини, я с самого начала не должен был... Лея, то, что ты чувствуешь... то, что я тогда чувствовал... это просто возбуждение нервной системы, реакция на страх, всплеск эмоций. Нам предстоит сделаться джедаями, а у джедаев нет ни эмоций, ни привязанностей. Лучше... начинать отвыкать прямо сейчас.
У Леи что-то оборвалось и упало внутри.
– А, да... конечно.
Она отвернулась и сразу же налетела на Дарклайтера и Антиллеса.
– Люк, мы идем пить! – сказал Антиллес. – Ты с нами?
Люк покачал головой. Антиллес понимающе кивнул.
– День у всех был тяжелый. Но если надумаешь – мы будем на третьем ярусе.
Дарклайтер сгреб Лею рукой за плечи и поволок за собой.
– Он неважно выглядит.
– Что? – не поняла Лея.
– Как будто не спал месяц. Не, я знаю, что после хорошей заварухи хочется иногда сбросить пар и с кем-нибудь как следует потрахаться. Но честное слово, этот парень закатился бы в обморок прямо на тебе. Или под тобой. Ты как предпочитаешь?
Лея не предпочитала никак, у нее еще ни разу не было... предпочтений, но не рассказывать же Биггсу, что она целый год просидела на ферме одна, еще возомнит о себе...
– Ты что, себя предложить решил? – фыркнула она.
– Неа. Не-не-не. Только бутылка. А лучше бочка. Поверь опытному бойцу.
– Это ты за год уже сделался таким опытным бойцом?
– Тут год за пять идет. Так вот, бутылка лучше, – он сунул в руки Лее уже откупоренную. – Во-первых, бутылке не нужно нравиться. Во-вторых, у бутылки не болит голова. А в-третьих, и это самое главное – до какого бы свинства ты ни набрался, у бутылки наутро – никаких претензий.
Лея подумала, отхлебнула, подумала снова – и пришла к выводу, что он прав.

Пилоты страдают от похмелья и советуют Хану Соло жениться

В Красной эскадрилье было двенадцать человек. В живых осталось трое. За каждого из погибших пили не чокаясь, и когда добрались до одиннадцатого номера, Лея уже с трудом помнила, за что пьют. Потом скорбная часть закончилась и началась радостная, потом закончился кореллианский эль и перешли на что-то более крепкое и сладкое, потом закончилось и оно, и перешли на какую-то лютую бормотуху, в промежутках между всем этим делом пели повстанческие песни и танцевали, и Лея вдруг обнаружила, что ее кружит в объятиях Хан Соло и поняла, что совершенно не возражает. Ну да, он грубиян, хвастун и это, как его... кон-тран-бан-дит... Нет, конс-транс-бас-ист... Что ты ржешь, Биггс, придурок? Словом, плевать, он отличный парень! И он сегодня нас спас! Да-а, он спас мою хорошенькую попку. И я его сейчас поцелую... Да, прямо в губы. Да, и он целуется лучше, намного лучше, чем принц Органа. Чихать я хотела на принца.
Потом они целовались еще снаружи третьего яруса, а потом был совершенно позорный момент, когда Лею тошнило прямо через парапет храма. Потом был еще стаканчик чего-то мятного, чтобы смыть этот вкус, а потом...
Голова болела, мочевой пузырь распирало до пределов возможного, а во рту было так гнусно, будто она пожевала Чубакку. Тело затекло, а в нос шибал запах чьей-то подмышки...
Лея разлепила глаза и обнаружила, что это подмышка Хана, что лежат они оба на койке в пассажирском отсеке "Тысячелетнего сокола", а Чубакка храпит за переборкой.
Лея спустила с койки ноги и наткнулась на Дарклайтера, спящего прямо на полу. Чуть подальше, почти у выхода, на груде ящиков свернулся Ведж Антиллес.
Что вчера было-то? Чем они тут занимались? Ну, помимо того, что потребляли алкоголь разной степени чистоты и свежести?
Ее одежда находилась в относительном порядке – не считая распахнутой рубашки. Лея поплотнее запахнула ее и затянула пояс. Остальные тоже спали одетыми. Так. Сначала в туалет, все остальное – потом.
В туалете удалось избавиться от лишней жидкости, но не от тошноты, головной боли, головокружения и поганого вкуса во рту. Лея снова ощупала себя.
– Уверяю тебя, детка, – прокряхтел Хан с койки, – если бы у тебя вчера что-то было, ты бы не задавалась вопросом "было или нет". Особенно если бы что-то было со мной.
– Знаешь, я не могу понять, от чего тошнит больше, с похмелья или от твоей самоуверенности.
– Смотри ты, какие мы злые с утра. А вчера кто-то говорил, дословно, что "торчит мне свою задницу".
Чубакка утвердительно зарычал из-за переборки.
Лея покраснела.
– Я имела в виду, что ты спас мне жизнь! И ничего больше!
– И когда лезла ко мне в штаны?
– Я не лезла к тебе в штаны!
– Ну так вешалась на шею.
– Я просто была тебе благодарна, вот и все! Слишком много ты о себе воображаешь! На Татуине таких, как ты, можно лопатами выгребать.
– Это каких же? – Хан приподнялся.
– Тех, кто думает, что они подарок для любой женщины, стоит только подмигнуть и помахать… рукой, как им уже до конца жизни будут прислуживать и штопать носки. Так вот, мастер Соло, я – джедай! Я никому не штопаю носки, и самоуверенный хахаль мне не нужен!
Хан вскочил с койки, застонал, схватился за голову и закрыл глаза. Но все же удержался на ногах, сумел открыть один глаз и ткнул пальцем в сторону Леи.
– Я тоже много повидал дамочек, которые строили из себя недотрог, и все они на этой койке пищали подо мной и просили еще! И ты тоже просила бы, будь уверена! Знаешь, почему я не взял тебя прямо сегодня? Знаешь? Потому что мне не нужны объедки принца!
Это аристократические дамочки закатывают грубиянам пощечины. Лея выросла на ферме, и тётя приучила ее бить назойливых ухажеров в нос. Хан повалился обратно на койку, матерясь на четырех галактических языках. Лея бросилась прочь.
– Она такая, – сказал Биггс, решившийся наконец поднять с пола голову. – Могла и ногой зарядить.
– Не была бы женщиной, получила бы с ноги и от меня! – простонал Хан.
– Ну и в долгу бы не осталась, – парировал Биггс. – Ты что, мужик, она же с Татуина. Там, если женщину обидишь, раз-два — и в пузе ножик.
– Скандалить уже научились, – подал голос Антиллес. – Осталось пожениться.
– Пошли вы! – зажимая ладонью окровавленный нос, Хан побрел в туалет. – Я лучше на хатте женюсь, чем на этой пигалице.

Награды и... все остальное

Лея, морщась, спустилась по аппарели... и увидела Люка, идущего к "Соколу" через ангар.
– Тук-тук, – принц постучал по обшивке "Сокола". – Мне сказали, что все герои битвы при Явине ночуют сегодня здесь.
– Ага, – простонала Лея. – Что... поступили какие-то... распоряжения?
Люк улыбнулся и достал из-за спины объемистую флягу. Лея жадно припала губами к горлышку, глотая сладковатое, мятное, приятное...
– Уфф, спасибо... что это?
– Саджа. Тоник, хорошо помогает при похмелье. Теперь посиди немного, сейчас пройдет голова и... все остальное.
– Саджа? – прохрипел Биггс. – Кто сказал "саджа"?
Усилие, которого потребовали эти слова, далось ему слишком дорого: последние звуки потонули во рвотном спазме.
– Биггс, наблюешь на моем корабле – начищу рыло, не посмотрю, что ты герой! – рявкнул Соло. – Бегом в сортир!
Кажется, Биггс не добежал до сортира. Лея поморщилась.
– Ну ничему не учится человек. На отвальной набрался точно так же.
Ведж Антиллес, бледный и растрепанный, молча вышел, взял у Люка флягу, отсалютовал ею и, выпив, ушел внутрь – видимо, откачивать Биггса.
– Прогуляемся? – Люк кивнул наружу.
Лея пошла за ним.
– Чего это ты вдруг... обо мне так заботишься? Ты же мне вчера дал отлуп, ни привязанностей нам не положено, ни эмоций... Или ты вроде сторожевой пархи, сам не ешь и другим не даешь?
Люк посмотрел в сторону.
– Нет, я вовсе не возражаю, чтобы ты... была счастлива, – деревянным голосом сказал он. – Но мы с тобой связаны хотя бы потому, что мы оба – потенциальные джедаи. На нас лежит особая ответственность. Лея, меня очень тяжело вывести из себя, но когда это происходит... последний раз выносили трупы. Джедай, который теряет контроль над собой, – это...
– Я знаю, – сказала Лея. – На Татуине до сих пор рассказывают, как мой отец вырезал стоянку Песчаных Людей.
– Ну вот. Кстати, именно поэтому всякого рода наркотики для нас тоже под запретом.
– И ты всю ночь сидел и стерег, но мне сказать не решился?
– Что ты, я пошел спать. Ты гораздо лучше моего контролируешь Силу, это у меня выбросы случаются спонтанно. Просто... я чувствую ответственность. Мы с тобой остались сиротами в один день, по вине одного человека, мы оба восприимчивы к Силе, и я чувствую себя так... словно ты моя сестра.
Лея застыла на месте. Он что-то знает о моем отце?
– Какого человека? О ком ты говоришь?
– О Вейдере, конечно. Он убил моих родителей и твоих, он теперь наш общий враг, и это странным образом нас породнило, ты не находишь?
– Тьфу на тебя, – сказала Лея. – Я-то думала, ты про моих настоящих родителей. Анакина Скайуокера и Падме Наберрие. То есть, ты, конечно, прав, дядя Оуэн и тетя Беру были мне как родные, и я не успокоюсь, пока Вейдера не разорву. Ты, наверное, чувствуешь то же самое. Точно, ты мне как брат. Но мне ведь хочется узнать и про настоящую свою родню, Люк. У тебя они все погибли, но они у тебя хоть были! А меня просто... подкинули под двери, и все. Бен Кеноби обещал рассказать, но тут же погиб. Мужик этот, наш командир, знал отца – тоже убили! Как заколдованные все! Ты один что-то знаешь, рассказывай, а то и тебя убьют, чего доброго, и останусь я с носом.
На них чуть не наехал погрузчик. Люк увел Лею с дороги в сторону, сел на какой-то каменный блок, пригласил ее сесть рядом.
– Я не так уж много знаю, – признался он. – Твоя мама родом с планеты Набу, это в Срединном пределе. Одно время она была королевой, потом стала сенатором от сектора, потом работала в Комитете Безопасности с моим отцом... Это все официальные данные, вряд ли я могу дать тебе что-то еще, меня же и на свете-то не было. Сенатор Пуджа Наберрие – твоя кузина, когда все закончится, тебе обязательно нужно с ней встретиться и поговорить. А еще лучше – поговори с Мон Мотмой, она была соратницей и подругой твоей мамы, с самого начала.
– Не знаю, – Лея потеребила косу. – Она такая вся... неприступная. И у нее сейчас наверняка совсем нет времени.
– Уверяю, для дочери Падме время у нее найдется. Идем прямо сейчас.
Он вскочил и зашагал по обочине дороги, Лее пришлось чуть ли не бежать за ним. Погрузчики сновали туда-сюда, навстречу то и дело попадались люди с вещмешками за спиной.
– Эй, куда это все собрались? – спросила Лея у Люка.
– Нашу базу раскрыли, так что мы передислоцируемся. Дарт Вейдер совершил экстренную посадку где-то в джунглях, его до сих пор не нашли. Да и со Звезды Смерти наверняка успели передать сигнал. Несколько часов – и тут будет имперский флот. Я потому и пришел за вами: мне нужны пилоты, пришедшие в норму.
– Тебе?
– Так точно. Вчера ночью адмирал Джиал Акбар и Мон Мотма приняли решение – из остатков нашего истребительного флота составить Эскадрилью Сорвиголов. Командовать будет Арул Нарра, командиром одного крыла он хочет сделать Веджа Антиллеса, командовать вторым буду я. Лея Скайуокер, под чьим началом ты хотела бы служить?
Лея думала ровно столько, сколько они взбегали по ступеням храма.
– Извини, но я бы хотела под начало к Веджу, – сказала она. – Потому что если ты мне как брат, а я буду у тебя служить, получится кумовство.
– Согласен, – они шагнули на платформу гравилифта. – Вверх.
– Не обиделся?
– Нет.
– И куда мы теперь перебазируемся?
Лифт встал на шестом ярусе, Люк протянул ей руку – пффф, настоящий принц, стоп, так ведь я теперь тоже настоящая принцесса. Похмельная принцесса.
– Как пилоту Эскадрильи Сорвиголов, могу сказать: Хот. Хану – ни слова.
– Эй, разве он еще не доказал свою верность? Он помог нам вынести Звезду Смерти.
Люк улыбнулся. Лея и не предполагала, что он может быть таким чопорным и высокомерным.
– Он получит за это медаль.

Эпилог. Возвращение джедая

– Далеко собрался?
Маскировочный плащ Леи сливался с листвой, но колебания в Силе выдавали ее с головой. Нет, когда надо, она прекрасно могла скрывать свое присутствие, но сейчас, похоже, и не пыталась сдерживаться.
– Лея, то, что я делаю… необходимо.
– Кому?
– Баланс Силы должен быть восстановлен.
– Он будет восстановлен, когда Вейдер умрет.
– Каким образом? Квай-Гон, Оби-ван и Йода стали духами Силы, то же может стать и с Вейдером после смерти. Но если вернуть его на Светлую сторону…
– То что? Все убитые им воскреснут? Все совершенное им зло перестанет быть злом?
– Нет. Но одним злым человеком станет меньше, одним добрым – больше.
Глаза Леи сузились нехорошо.
– Люк, завтра мы убьем несколько тысяч человек. Большинство из них – простые технари либо рекруты, которых забрали в имперскую армию насильно. Да и среди офицеров, ты знаешь, есть хорошие люди. И ты никого из них не спасаешь. Ты идешь спасать хладнокровного убийцу. На нормальных людей тебе плевать.
– Это неправда, – Люк почувствовал, что начинает закипать. – Мне не плевать. Я сто, тысячу раз задавался вопросом – творим ли мы только необходимое зло? На первой Звезде Смерти погибли тысячи военных и гражданских специалистов. Если бы Таркин не приказал взорвать Альдераан, именно мы выглядели бы в глазах Галактики хладнокровными убийцами. Но Звезду и тогда нужно было бы уничтожить. Как нужно уничтожить эту. У нас нет возможности спасти этих людей.
– Тогда пусть Вейдер горит вместе с ними и со своим драгоценным Императором! Это будет справедливо! Люк, он убил нашу маму. Он убил наших приемных родителей. Ты вовремя вспомнил Альдераан, я ощутила их гибель в потоке Силы, это была множественная агония! Только не говори мне, что ты ему это простил.
– Я не простил. И не знаю, смогу ли простить. Именно поэтому я и иду за ним.
– Что? Добавь сюда немножко логики, а то я не понимаю!
– Вспомни Дагоба! Вспомни пещеру, где поток Силы особенно мощен. Скажи, почему отрубленная голова Вейдера в том нашем видении оказалась c твоим лицом?
– О-о, не начинай опять, мне хватило Йоды! "Темная сторона, юная Лея, сильна в тебе!" Да, я хочу оторвать Вейдеру все, что осталось после встречи с Беном. Но ведь Бен-то не стал Темным после того, как оставил нашего дорогого батюшку поджариваться! Справедливость не делает тебя Темным!
– Бен пожертвовал собой, чтобы спасти нас. Может быть, он как-то иначе понимал справедливость.
– Он спасал нас, а ты идешь спасать его убийцу. Что с пониманием справедливости у тебя?
– Лея, если бы у меня было твердое и логичное объяснение своим действиям, я бы тебе дал его. Но я не могу. Иногда я просто чувствую, что меня ведет Сила. В этот раз – тоже.
– Тебя ведет совсем не она, – Лея стиснула свой механический кулак, словно эта рука все еще могла болеть. – Тебя тяготит сама жизнь, вот что. Ты так и не простил себя за Альдераан.
– Ты ошибаешься. Я не ищу смерти. Напротив, я хочу жить как никогда. Но Йода был прав – если я не смогу противостоять Вейдеру в открытом бою, лицом к лицу – я так и не стану джедаем.
– Ну и не становись им! Чем больше я узнаю о джедаях Старой Республики, тем меньше мне хочется быть на них похожей. Звезды свидетели, их Совет был командой благонамеренных и высокомерных дураков.
– Может быть, настало время исправить их ошибки?
– Как ты их исправишь? Позволив Вейдеру себя убить? Люк, он уже один раз держал тебя в плену. Один раз уже пытал тебя…
– Больше одного.
Откуда у него эта привычка поправлять и уточнять? У приемных родителей ее не было, была ли у настоящих? У Падме? У прежнего Анакина? "Я всего две недели как Скайуокер, а уже как вас, джедаев, ненавижу". Он засмеялся.
– Только не пробуй это все зашутить, как ты обычно делаешь, – Лея поджала губы. – Он убьет тебя, в этом нет ничего смешного. Он уже был готов убить нас. Любого из нас.
Люк сделал шаг вперед, взял в свою ладонь механическую руку Леи.
– Я чувствую в нем добро. Я чувствую, что еще не все потеряно.
Он положил руку Леи на столбик ограды, сжал своей поверх.
– Где это "не все потерянное" было, когда он отдавал приказ убить дядю Оуэна и тетю Беру? Своего сводного брата и его жену?
– Где-то было. Он чувствует вину. Она копится в его сердце, и какая-то капля переполнит чашу рано или поздно. Возможно, я стану этой каплей.
– Ты годишься на большее. Ты джедай, один из двух последних. Израсходовать свою жизнь, ум, талант, образование – все ранкору под хвост ради одного старого палача?
– Я не лучше любого из тысяч людей, которые погибнут завтра.
– Лучше! Ты мой брат!
– Значит, он – наш отец. Лея, ты побиваешь собственные доводы. Ты упрекаешь джедаев в том, что они жили двойным счетом, и ты права. Они и в самом деле изрядно лицемерили. Но если ты права, тогда и я – такой же расходный материал, как и любой из солдат Империи… или Республики.
– Ты всегда умел трепать языком лучше моего.
– Из меня растили политика, сестренка.
– А из меня фермера. Или будет по-моему, или получишь лопатой. Хочешь уйти? Переступи сначала через мой труп.
– Зачем? – Люк послал легкий импульс в ее руку, и все контакты там закоротило. От протеза пошел запах паленого пластика и горячего металла. Рука осталась прочно сомкнутой на ограждении, приковав свою хозяйку.
– Ты! Ах, ты!
Люк поцеловал сестру в щеку и прыжком Силы бросил себя вниз, на другую платформу, в двадцати метрах внизу.
Лея рванулась и высвободилась из протеза, но Люк совершил еще один прыжок Силы и растворился в листве.
Он был совершенно спокоен, и Лея не могла его обнаружить, сколько ни искала.

@темы: фанфики, Звёздные войны, Космическая опера, ФБ-14

---

Звездные войны: Новая надежда, часть 2

Название: Новая надежда (продолжение)
Автор: Альвхильд, Запасной аэродромчик
Размер: макси, 16 693 слова
Источник: "Звёздные войны"
Персонажи: Лея Скайуокер, Люк Органа, Оби-ван (Бен) Кеноби, Оуэн Ларс, Беру Ларс, Хан Соло, Чубакка, Дарт Вейдер, Уилхуф Таркин, Биггс Дарклайтер, Ведж Антиллес и другие.
Категория: джен, гет
Жанр: АУ
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Все наоборот - Люк вырос в семье Бэйла Органы и стал принцем Альдераана, а Лея выросла на татуинской ферме.
Примечание: цитируется поэма "Корабль смерти" Д.Г.Лоуренса в переводе Elenhild
Скачать: TXT, FB2

Начало

2. Звезда Смерти

Я успеваю улыбнуться,
Я видел, кто придёт за мной.
Мы не успели оглянуться,
А сыновья уходят в бой.

В.Высоцкий

Восхождение черной звезды

Что в Вейдере было хорошо – так это что он не убивал подчиненных за свои собственные проколы. Если, конечно, у подчиненного хватало ума Вейдера в эти проколы носом не тыкать.
Штурмовики выполнили приказ: убили старого фермера и его бабу. Обезображенные трупы бросили на виду. Заблокировали оба космопорта. Даже локализовали нужный корабль. А что дестроеры не смогли перехватить контрабандиста, так соотношение массы-скорости не то.
Поэтому Вейдер, вернувшись из неудачного рейда и шагнув в рубку, только и сказал, что:
– Курс на Альдераан.
Операторы еще не закончили вычислять курс нырнувшего в гипер контрабандиста, а Вейдер его уже знал. Лейтенант-оператор покосился на Пиетта: по уставу, он мог выполнить команду, только когда она прозвучит из собственных уст капитана.
– Альдераан, – подтвердил Пиетт, и лейтенант снова защелкал по клавишам, задавая навигационному компьютеру новые расчеты. Вейдер исчез из рубки раньше, чем оператор коснулся руками клавиатуры.
Пиетт вздохнул с облегчением.

Люк не был уверен, что это третий визит Вейдера. С равным успехом это мог быть пятый. Или десятый. Или вообще второй. Нет, второй вряд ли, ощущение многократного повтора достаточно сильное. На этот раз ни помощника из числа офицеров безопасности, ни допросного дроида. Люк поймал себя на том, что обрадовался, не уловив жужжания.
Вейдер торчал посреди камеры, чуть ли не касаясь решетки потолка, и, судя по позе, разглядывал пленника. Встать или хотя бы сесть на проклятой полке Люк не соизволил – лежать было все же не так мучительно, в вертикальном положении сразу начинало тошнить.
– Итак, продолжим, – пророкотал Вейдер. – Где находится основная база Альянса?
Люк слегка удивился – неужели Вейдер думает, что сможет получить ответ без сыворотки правды и болевого усилителя? И тут же понял, что хочет ответить. Он плотно, до боли сжал губы. Но болтать все равно хотелось, слова прямо-таки неудержимо рвались с кончика языка.
– Да вроде и не пил... – пробормотал Люк.
Вейдер пялился на него сверху пустыми выпуклыми глазами своей маски.
– А почему вы всегда стоите, лорд Вейдер? – задал Люк вопрос, который вот уже несколько дней не давал ему покоя. – Вам религия запрещает садиться?
Вейдер чуть-чуть переменил позу. Он казался Люку вырезанным из черной бумаги силуэтом, плоским провалом. Удивительно, каким выразительным может быть этот силуэт! Вот он удивился, собрался ответить, остановился.
– Так вы намерены говорить? – спросил он.
– Говорить? А, да, поговорить можно.
– Где находится база Альянса?
– Где основанье мира? В глубине, откуда все исходит, – послушно отозвался Люк. – И держится на пустоте. На вере в благую волю, что связует все. Любовью движется, надеждою живет. А если проще, друг, то мирозданье спокойно возлежит на Божьей длани.
– Я вижу, вы большой любитель Северина Эйса?
– Не столько я, сколько мой наставник, – честно ответил Люк, попутно удивившись, что Вейдер знает какого-то древнего поэта с окраинной планетки.
Он ждал следующего вопроса – поговорить с лордом Вейдером о поэзии было бы забавно, – но тот развернулся и вышел. В камере сразу стало просторно и светло.

Интерьер командного центра на Звезде Смерти не отличался красотой – все та же серая сталь, срезанные углы, голая функциональность.
Гранд-мофф Таркин сидел во главе восьмиугольного стола, сложив руки перед собой. Это был человек среднего роста, сухощавый, с острым профилем и резкими чертами лица. Напротив него стояли двое – генерал Тагг, командующий обороной станции, и Дарт Вейдер.
– Мы не можем быть уверены в безопасности станции, пока не убедимся, что у повстанцев нет копии планов. А лорд Вейдер до сих пор не преуспел в этом.
Тагг не смотрел на Вейдера, зато не отводил взгляда от Таркина. Тагг боялся. Все старшие офицеры боялись Дарта Вейдера, Правую Руку императора, наделенного правом казнить без суда и следствия любого неблагонадежного.
– Мы убедимся в этом, когда уничтожим их главную базу, генерал, – Таркин перевел взгляд на Вейдера. – Как ваши успехи, лорд Вейдер?
Он не боялся. Единственный в командном центре, Уилхуф Таркин не боялся Вейдера и его таинственной Силы. Хотя и знал, что Вейдер – противник его доктрины тотального устрашения и самой идеи Звезды Смерти. Сейчас они были союзниками и стремились к одной цели, а Таркин умел расставлять приоритеты. Поэтому он и поднялся в Империи так высоко, поэтому и говорил на равных с Дартом Вейдером.
– Он удивительно успешно сопротивляется ментальному давлению, – сказал Вейдер. – Мне нужно время.
Таркин задумался, поглаживая сухими пальцами подбородок.
– А что, если мы воздействуем на вашего пленника иначе?
– Каким образом?
Таркин таинственно улыбнулся.
– Настало время продемонстрировать возможности этой станции.

Альдераан во весь обзорный экран – это было первое, что Люк увидел, когда его ввели в центр управления. Голубой шар в завитках белых облаков, под облаками – зеленые и коричневые очертания материков. И колючие голубые искры орбитальных станций и спутников вокруг.
Вторым он увидел Таркина – темный силуэт на фоне экрана.
– А, губернатор Таркин! – сказал Люк, не дожидаясь приветствия. – Мне следовало догадаться сразу, кто цепляется за плащ лорда Вейдера – так тут воняет.
Люк надеялся разозлить Таркина, но просчитался. Гранд-мофф отечески улыбнулся ему:
– Вы так непосредственны, ваше высочество, так искренни. Вы даже не представляете себе, с каким тяжелым сердцем я подписывал приказ о вашей ликвидации.
– О, вы в кои-то веки осмелились взять на себя ответственность?
– Не будем пока о грустном, – с едва сдерживаемым торжеством сказал Таркин. – Я имею честь пригласить вас на церемонию пуска этой станции. Теперь ни одна звездная система не посмеет сопротивляться императору.
– Вы уверены? – насмешливо переспросил Люк. – Чем сильнее вы будете давить, тем больше систем будет переходить на сторону Альянса.
– Мы можем это легко проверить, – сказал Таркин, загадочно улыбаясь. Эта улыбка встревожила Люка. – Мне, знаете ли, надоело, что у мятежников постоянно обнаруживается что-нибудь альдераанское. То гиперпространственные минидвигатели на файтерах, то альдераанские транспортные корабли, то альдераанское снаряжение, то продовольственные грузы с клеймами альдераанских агрохолдингов, то альдераанский принц в составе совета Альянса...
У Люка похолодело в груди. Никто не мог знать! Всего три человека знали о его участии, и никто не знал о задании отца... Люк усилием воли задавил панику и заставил себя рассуждать логически. Это всего лишь предположение. Вейдер тоже это говорил. Ну да. Улик у них нет, но если как следует проанализировать мои передвижения, действия, встречи в сессию Сената, транспортные потоки от Альдераана... Это даже не косвенные доказательства, но Таркину и Вейдеру не нужны доказательства. Им достаточно предположений.
Он пожал плечами:
– Наша промышленность славится качеством высоких технологий, а отслеживать каждого покупателя мы не в силах. Что-то, несомненно, попадает к повстанцам, и если вы именно меня решили сделать козлом отпущения, то я вряд ли смогу вам помешать.
– Вы кичитесь своими технологиями, – улыбнулся Таркин. – Как вам наши?
Люк медленно огляделся по сторонам.
– Размашисто, но примитивно. Я не из тех, кого впечатляют размеры. Разве что... – он показал пальцем на стенную панель, – этот пластик дрянной и довольно дешевый, вряд ли он соответствует флотским спецификациям. Возможно, вам удалось бы меня впечатлить, сказав, сколько вы украли на этом строительстве?
Отчего ему показалось, что Вейдер улыбается под своей маской?
– Я надеюсь впечатлить вас кое-чем другим, – Люк с удовольствием отметил, что у Таркина дернулась щека. – Сегодня состоится испытание главного калибра этой станции. Его цель – перед вами.
И Люк ощутил, как палуба заваливается набок.
Он все-таки удержался на ногах, потому что железная рука обхватила его за плечи. Люк рванулся с намерением убить Таркина голыми руками – в тот миг он был уверен, что сумеет. Но выдраться из захвата Вейдера не смог.
Таркин понимающе улыбнулся.
– Но вы можете изменить цель, ваше высочество. Назовите место главной базы Альянса.
Через минуту Люк четко проговорил:
– Дантуин.
– Вот видите? – торжествующе спросил Таркин у Вейдера. – Он вполне способен к сотрудничеству.
И развернулся к замершему у пульта управления коммандеру:
– Начинайте.
– Что? – вырвалось у Люка.
– Дантуин слишком далеко, – любезно пояснил Таркин. – Демонстрацию лучше производить на более известных объектах.
– Заряд – сто процентов. Прицел – готово, – доложил командир.
– Огонь, – спокойно сказал Таркин.
Сначала ничего не происходило. Потом экран залило ослепительное сияние, а когда оно рассеялось, в центре уже не было бело-голубого шара. Там клубилось темное облако.
Такое же темное, пронизанное молниями облако клубилось в груди у Люка. Ему не хватало воздуха, как будто облако душило его. Люк выбрал молнию и вложил в нее все отчаяние, всю ненависть. Молния почему-то разорвалась не внутри, а снаружи. Кто-то закричал, от пультов повалил едкий дым горелого пластика, заверещали сигналы тревоги. У Люка потемнело в глазах, и он наконец потерял сознание.

Когда ударила первая молния, губернатор Таркин дернулся было, но увидел, что Дарт Вейдер стоит среди моря молний, как скала, по-прежнему удерживая одной рукой юношу в белом. Когда выброс Силы утих – а длился он едва ли минуту, – Таркин шагнул к Вейдеру. От выброса выгорела вся электроника в управляющем центре, но Дарт Вейдер все так же размеренно дышал с помощью своих механических устройств. Он опустил руку, безвольно упавшую вдоль тела, и уронил Люка к своим ногам.
– Прикажите поместить принца в изолированный тюремный отсек. В особую камеру, – глухо донеслось из-под шлема. – Он мне нужен живым. Вызовите медиков с гравиносилками. Пусть доставят меня в мои апартаменты.

Планета исчезает, и Хан Соло провозит контрабандой самого себя

Когда корабль идет в обычном пространстве, пилот постоянно занят. Выдохнуть и поспать можно только после прыжка, когда корабль со всем содержимым неведомая етическая сила тянет из точки входа напрямик в точку выхода. По субъективному времени это может занять и часы, и сутки, как карта ляжет. Переход от Татуина к Альдераану должен был по расчетам занять несколько часов.
Чубакка играл в "Битву монстров" с кругленьким дроидом, робот-секретарь наблюдал и давал советы, предусмотрительно держась подальше от Чубакки. Дроид, конечно, стальной, но у вуки рука тяжелая и он терпеть не может, когда ему под эту руку каркают. Пассажиры же занимались какой-то ерундой: старик нацепил девчонке на голову навигационный шлем с поляризованным до черноты стеклом и заставил отбивать световым мечом выстрелы летающего дроида, шарика с кулак размером.
– Помни, – сказал старик, – джедай ощущает, как Сила течет сквозь него.
– Она что, управляет их действиями? – спросила девчонка.
– Отчасти. Но она повинуется твоим указаниям.
Девчонка умолкла и замерла, прислушиваясь к гудению силовой подвески дроида. Она даже почти уклонилась от выстрела, но все же словила заряд в ляжку.
– Запомни, детка, – нравоучительно сказал Хан, – нет ничего лучше хорошего бластера.
Лея остановилась и сняла шлем. Вот так-то лучше, можно любоваться хорошеньким личиком, а не поляризованным забралом.
– Ты не веришь в Силу, да?
– Я пересек галактику, детка, видел много странного, но нигде не встретил этой вашей таинственной силы. Моей судьбой никакое мистическое поле не управляет.
Старик улыбнулся:
– Попробуй еще раз, Лея.
Старик Хана определенно раздражал. Ему, черт побери, хотелось доверять. Он не спорил, не лез на рожон, не доказывал свою истину, не лез в душу. Но почему-то ему хотелось верить. Даже когда он толкал речь об этой своей Силе.
Вдруг старик осел на своем стуле и прижал руки к груди. Девчонка неловко взмахнула руками и шлепнулась на пол, прямо на задницу. Хан растерялся, не зная, к кому первому кидаться на помощь, но старик уже выпрямился и замотал головой, так что Хан выбрал Лею.
Она сидела, обхватив себя руками и словно борясь с тошнотой. Хан попытался ее приподнять и ненавязчиво сопроводить в сортир – только заблеванной пультовой ему не хватало, – но девчонка вроде пришла в себя и без всяких слов благодарности высвободилась, выпрямилась.
– Что это было? Мне так плохо стало вдруг...
– Не знаю. Как будто миллионы живых существ закричали в агонии... – старик вздохнул. – Лея, попробуй еще раз. Произнеси мантру джедаев и попробуй еще.
И у девчонки получилось! Нет, конечно, Хан не верил в эту самую Силу, но девчонка вдруг перестала беспорядочно поводить своим световым клинком в воздухе, замерла, а потом четким, точным движением отразила разряд.
Хан бы еще полюбовался на нее, но пора было в рубку. Пространство вокруг Альдераана было чистым, но Хан никогда не нарушал железного правила – в момент выхода из гипера быть за пультом. Это правило не раз спасало ему жизнь.
...и если бы он не держал руки на штурвале, их размазало бы сразу же после выхода. Радар показывал кругом густые астероидные рои, которых в системе Альдераана не бывало отродясь.
– Что там? – азартно спросила Лея из-за левого плеча.
– Астероиды, – сквозь зубы рыкнул Хан. – Гребаные астероиды! Я не понимаю, откуда столько! Что за хрень!
Старик, который укоризненно морщился каждый раз, когда Хан давал языку волю, на сей раз оставил крепкое словцо без внимания. Он был весь поглощен тем, что видел на экране.
– Они разлетаются из единого центра. Это был мощный взрыв, и эпицентр его находится...
– О нет! – выдохнула девушка.
Старик тыкал узловатым пальцем в точку на экране, обозначающую расчетный конечный пункт, планету Альдераан.
У Хана снова вырвалось ругательство, самое крепкое, какое он знал, на языке хаттов – человеческим языкам часто недоставало выразительности. Девчонка покосилась, но ничего не сказала. Губки у нее были в цвет лица, бледненькие.
"Быть того не может!" – проревел Чуи.
– Согласен, – сказал Хан. – Нет в Галактике силы, способной уничтожить за раз целую планету.
– Теперь есть, – неухоженный ноготь старика уперся в другую, неподвижную, точку на экране.
Хан поначалу не обратил на нее внимания, потому что маневры уклонения поглотили его целиком. И хотя его разум не уставал повторять то, что он только что произнес вслух, чутье велело Хану держать первоначальный курс, на эпицентр взрыва, где раньше была планета. Только так можно быстро вырваться из стремительно расширяющейся сферы астероидов.
Он вздохнул и вытер пот, когда каменный поток остался позади и можно стало положить корабль в дрейф. Вот теперь посмотрим, что там за луна появилась на месте, где никакой луны быть не должно...
Корабль дернулся в сторону, перпендикулярную вектору ускорения, Чуи приложился лбом о панель, девчонку швырнуло прямо на колени Хану, болтливый золотой дроид пролетел через всю рубку и впечатался в стену. Хан решил было сперва, что в зад их боднул незамеченный астероид, но нарастающее ускорение показало, что это не удар в корму, а тяговый луч.
– Чуи, врубай двигатели! – зарычал Хан. – Уходим, уходим, уходим!
Но уйти им не дали. Луч по мощности превосходил все, с чем Хан сталкивался раньше.
И исходил он от той самой маленькой неподвижной луны.
– Почему у меня такое чувство, что все это добром не кончится? – пробормотал он себе под нос. – Связался с вами, как с тухлым яйцом, и чего ради?
– Семнадцать тысяч, – напомнила девица, отталкиваясь от него, чтобы встать.
– Которых я пока в глаза не видал.
– И не увидишь, если нас зацапают штурмовики.
– Пора прятаться, – сказал старик, поглаживая аккуратную бородку. – Я не сомневаюсь, сынок, что у тебя на корабле есть куда прятаться.

Через полтора часа, когда по кораблю прекратили шнырять имперские досмотрщики, они выбрались из укрытий.
– Ну вот, – сказал Хан, подпустив в голос столько желчи, что в желчном пузыре, наверное, ничего не осталось, – глушилки массы проработают еще четыре часа, а потом их сканеры нас засекут. Идеи есть?
– Для начала покинем корабль и займем караулку при ангаре, – сказал старик. – Если тяговый луч управляется оттуда, отключим его и бежим. Если нет... Смена только что началась, еще десять часов их никто не хватится.
– А что потом? Не говоря уж – как ты собираешься в одиночку справиться с восемью штурмовиками?
– О, я справлюсь, – улыбнулся старик и дал Чуи знак открыть аппарель.
Чуи, что самое главное, послушался!
– Эй, кто здесь капитан – я или он? – прошипел Хан.
Чуи зарычал в ответ.
– "Он вроде знает, что делает!" – передразнил Хан. – Да ты что! Он в одиночку думает завалить смену охранников – и при этом знает, что делает? Да он просто чокнутый!
– На самом деле я и не собирался их заваливать, – старикан смотрел снизу, как будто никуда и не уходил. – Хотя, это в каком смысле понимать слово "завалил". Идемте.
У Хана глаза полезли на лоб, когда они вошли в караулку. Восемь штурмовиков сидели рядочком, спина к стене, и сопели во все отверстия.
– Они проспят десять часов, – сказал старикан. – Думаю, этого времени мне хватит, чтобы найти и отключить аттрактор. Р2, подключись к системе и просканируй мне схемы уровней.
Согласно пискнув, робот вонзился в разъем станционного компьютера.
– А нам что делать? – спросила девица.
– Ждать и быть готовыми в любой момент стартовать.
– Куда? – хорошенький носик татуинской принцессы наморщился. – Альдераана больше нет!
– Я задам курс, – пообещал дед.
– Это если ты вернешься. А если нет?
Сказать по правде, после того, как старикан разделался с караульными, Хан перестал сомневаться в его способностях. Отключит и вернется. Но хорошо бы все-таки иметь план Б, на всякий случай.
– Тогда стартуйте к Чандриле, – улыбнулся старик. – Любой из коренных жителей планеты имеет доступ к Чандрильской Палате и может пользоваться правительственными каналами связи. Попросите передать, что у вас важная информация от Бена Кеноби. Думаю, этого будет довольно.
Старикан, прощаясь, положил руку падаванке на плечо.
– Лея... – девчонка хмуро изучала пол под ногами. – Помни: терпение и спокойствие. Приглядывай за дроидами. Их нужно доставить по назначению, иначе разрушен будет не только Альдераан. Да пребудет с тобой Сила!
Лея кивнула.
Когда старик вышел и дверь за ним закрылась, вуки рыкнул, а Хан потянулся, заложил руки за голову и спросил:
– Где ты откопала этого старца?
– Бен – великий человек! – запальчиво воскликнула Лея.
– Ага, великий умелец навлекать неприятности на наши головы.
– Сказал человек, который торчит Джаббе восемь тысяч, – фыркнула девчонка. – Нет, капитан Соло, неприятности на свою голову собираешь ты сам.
Астродроид запрыгал и запищал – он, оказывается, так и сидел в сети, воткнувшись в инфоразъем.
– В чем дело? – спросила Лея.
– Мисс Лея, он говорит, что нашел его.
– Кого?
Хан сел прямо и придвинул к себе поближе шлем.
– Принца Люка, сэр! – отрапортовал С3PO. – Пятый уровень, блок А-23. Приговорен к уничтожению.
– Лучше он, чем я, – философски заметил Хан и тут же пожалел об этом.
Девчонка посмотрела на него, как на безмозглого выползка.
– И потом, старикан велел сидеть и не высовываться.
Девчонка фыркнула.
– Ну и сиди. Не буду мешать.
Запустив эту шпильку, Лея надела серую фуражку, которую носили техники, и достала из стенного шкафа комбез. Комбез был ей великоват, но броню штурмовика на такие сиськи все равно не подгонишь, не берут баб в штурмовики. Да и на ее рост любая броня будет велика, как ни подгоняй.
– Ты с оружием собралась идти? Техникам оружие не положено.
По правде говоря, баб неохотно берут и в техники. Когда сам Хан ненадолго задержался по призыву в имперских войсках, женщин он там видел – раз, два и обчелся, и только в дополнительных службах. Солдат, способный внезапно забеременеть, Империи не требовался.
– Знаешь, на этой станции может не быть вообще ни одной девки-техника. Тогда тебя выкупят в два счета.
– У тебя есть идеи получше?
Хан переглянулся с Чубаккой.
– Есть, но я не обязан ими делиться,
– Этот принц... он, наверное, богат, – как бы в пространство сказала девица.
– Был, – отмахнулся Хан. – Пока его богатство не распылили вместе с планетой.
– Семья Органа располагает большими активами на Корусанте, Чандриле, Анаксесе и других планетах Оси, – чопорно заявил золотой дроид. – Не подумайте, что я хвастаюсь...
– Насколько большими? – Хан подался вперед.
– Больше, чем ты можешь себе представить, – со значением сказала девица. – Если у них хватало денег на то, чтобы поддерживать восстание...
– Ты представить себе не можешь, сколько я могу себе представить, – Хан вскочил. – Да, план у меня есть. Где-то тут я видел наручники...

Prince in distress

Дверь в камеру со скрежетом отворилась, и вошел техник в мешковатом сером комбинезоне. Сдернул с головы кепи и высоким, ломающимся голосом заявил:
– Мы пришли тебя спасти!
Из-под кепи вывалилась тяжелая каштановая коса.
"Бредятина, – подумал Люк. – Мне опять вкололи какую-то дрянь, и у меня глюки".
– Ты кто? – спросил он, на всякий случай щипая себя за руку. Больно.
– Я – Лея Скайуокер! – гордо сообщило это незамутненное создание. – Со мной Бен Кеноби и твои дроиды!
– Бен Кеноби? – Люк вскочил, и тут же пришло возмездие за слишком резкое движение: слабость охватила все тело, пришлось опять лечь. – Где он?
– Ну, он вообще-то пошел отключать здешний тяговый луч. Мы идем, или ты будешь тут валяться?
– Секунду, – Люк поднял палец. – Дай мне секунду... А лучше руку.
Ладонь у девушки была крепкая, и, поднявшись на сей раз плавно, Люк сумел устоять на ногах. Девушка в комбинезоне техника нахмурилась:
– Тебя что, пытали?
– Ну... без этого не обошлось, но в основном я виноват сам. Я... попортил им систему наведения их адской пушки, – Люк сообразил, что не стоит болтать о своих прорывах Силы. – Они... огорчились.
Спасительница смотрела на него огромными карими глазами, и в каждом глазу было написано "Герой!".
О, Великая Сила!
Он ощутил горькую досаду. В основном на себя – почему, ну почему он такой урод, почему он не выжег Силой пультовую до того, как они выстрелили? Горечь хлынула через край и выплеснулась на девушку.
– Вы идиоты! Зачем вас сюда понесло? Да еще вместе с дроидами!
– А что же было, бросить тебя здесь?
– Да! Они важнее!
– Вот уж ситха с два! Во-первых, после уничтожения Альдераана мы все равно не знаем, куда лететь. А ты знаешь. Во-вторых, нас захватили тяговым лучом, и мы не вырвемся, если Бен не отключит генераторы. В-третьих...
Что "в-третьих", Люк так и не узнал: в конце узкого коридора тюремного блока раздались выстрелы, рев какого-то животного (или вуки?), по коридору пополз вонючий пластиковый дым.
– Эй, давайте быстрее! – крикнул кто-то в доспехах штурмовика, но без шлема. Кореллианский акцент был гуще дыма, застилающего пост.
Не военный. Тот не избавился бы от неудобного шлема. Потому что если уметь им пользоваться, то он становится очень даже удобным... Тут впереди громыхнуло, и кореллианец бросился в коридор. Следом за ним из дыма возник огромный вуки. Люк решил, что удивляться будет позже.
– Короче, я заблокировал дверь, но за минуту они ее взрежут, – сообщил кореллианец. – Запасный выход имеется?
Люк вспомнил, где в камере унитаз, выхватил у девчонки бластер и двумя выстрелами вышиб панель, находившуюся, по его прикидкам, над канализационной трубой.
– Давайте за мной, с-спасатели! – крикнул он и прыгнул первым.

В канализационной трубе было относительно чисто, а вот в отстойнике на ее конце – не очень. А что сливной воды всего лишь выше колена – так это повезло, в этом тюремном блоке по прикидкам Люка был один-единственный заключенный – он сам. Массивный боковой люк отстойника был заперт. Люк попробовал один дефолтный код, другой... Черт, придется подбирать... И тут у кореллианца кончилось терпение, и он пальнул в замок.
– Идиот!
Заряд отразился от сверхжаропрочной облицовки и срикошетил раз пять, прежде чем погаснуть в воде. По счастью, все оперативно пригнулись и не пострадали.
Зато наверху теперь точно знают, куда мы делись. И хорошо, если решат только обездвижить, а не включить прожиг.
Ой, нет. Таркин сэкономил на всем, что можно украсть: здесь был вмонтирован не прожиг, а пресс!
Стены дрогнули и начали сдвигаться.
Девчонка вытащила из кармана микрофон дроид-комма и быстро заговорила в него, приказывая остановить процедуру. Наушник она при этом в ухо не вставила, и Люк понял, почему – вместо кода подтверждения из него раздались громкие вопли отчаяния: "Ах, наша госпожа умирает! Быстрее, быстрее давай!" Голос был подозрительно знакомый – а значит, дроиды добрались до генерала Кеноби, но теперь предстояло начинать все с начала, а выбраться со Звезды Смерти будет посложнее, чем с арестованного корвета. И лететь теперь надо прямо на базу, если, конечно, есть на чем.

На том конце комма стало подозрительно тихо, а стены между тем сдвинулись. Сервомоторы гудели тихо и равномерно, как сердце. Не сговариваясь, Люк и кореллианец подтолкнули девчонку повыше, на какие-то обломки, а вуки растопырился и уперся в сдвигающиеся стены. Смешно, конечно, думать, что он их удержит, но это же вуки, они уверены, что сила решает все.
Наконец стены остановились, а девчонка триумфально заорала. Из комма донесся обеспокоенный голос дроида: "Они там умирают! Р2Д2, ты слышишь, как они кричат? Сделай что-нибудь!"
– Открой люк, – скомандовала девчонка. Она нравилась принцу с каждой секундой все больше: головы не теряла, в отличие от кореллианца, который Люка с каждым мгновением все больше раздражал.
И не его одного.
– Лучше бы я пошла сама, – сказала Лея.
– И не прошла бы дальше первого же блокпоста. Извини, но твою задницу не перепутает с мужской даже слепой миралуки!
– А твоя сейчас издает какие-то громкие звуки, неуместные в настоящий момент, – парировала девчонка.
Панель замка загорелась зеленым, внутри стены что-то щелкнуло – и, наконец, беглецы выбрались в технический коридор. Ноги по колено были мокрыми, сухим остался только кореллианец благодаря штурмовому доспеху. Девчонка – Лея Скайуокер, вспомнил Люк – под комбезом и натянутыми прямо поверх ботинок форменными сапогами тоже не слишком пострадала. Вуки отыскал рукав с технической водой и принялся мыть ноги. Люк подумал и тоже сунулся под струю. Все равно уже мокрый, так хоть не вонять.
Вуки внезапно рявкнул и отпрыгнул, так что струя воды окатила стену рядом с кореллианцем.
– Эй, ты чего, Чуи?
– А это что? – спросила Лея, указывая на вылезшее из приоткрытого люка серо-зеленое щупальце.
Мусорный полип. Люк нажал кнопку на панели – и створка опустилась, отрезая щупальце, которое забилось на полу, пачкая коридор слизью.
– Мля! – Хан схватился за бластер, но Люк перехватил его руку.
– Нас услышат.
Хан подумал и сунул бластер обратно в кобуру.
– Чуи их до истерики боится, – объяснил он.
– И что, обязательно палить во все, что движется, без разбору? – спросил Люк.
– Мой бластер, хочу – палю, хочу – не палю.
...Кажется, у нас тут тяжелый случай самомнения, переходящего местами в идиотию.
– Послушайте, – сказал Люк, – я вам благодарен. Но с этого момента вы делаете то, что я вам скажу.
Хан упер руки в бока.
– Слушай сюда, твое высочество: я выполняю приказы только одного человека – мои собственные. Ясно?
– Удивительно, что ты до сих пор жив, – фыркнул Люк.
– Да уж, – Хан развернулся к Лее. – За такое любой награды будет мало!
Наемник. Люк вздохнул. Впрочем, нищие не выбирают. За то время, что было у Леи и Бена, они наверняка привлекли лучшего из доступных. В конце концов, тот, кто согласился на спасательный рейд к Звезде Смерти, по определению не может называться нормальным.
Глухая галерея вывела их к палубе над ангарами. Через обзорное окно было видно, что делается внизу – ряды шаттлов и малых грузовых кораблей, а на пустом пятачке – раздолбанный кореллианский трэмп, вокруг которого снуют техники и штурмовики.
– Вы на этом прилетели? – спросил Люк. – Да это же просто металлолом!
Оскорбленный в лучших чувствах Хан набрал полную грудь воздуха, чтобы ответить, но не успел.
Слаженно грохнули подошвы по металлу, и из-за поворота вышел взвод штурмовиков. Немая сцена – трое человек и вуки с одной стороны и взвод безликих солдат, закованных в белые доспехи, с другой – длилась недолго. Хан выхватил бластер и, паля наобум, с воплем бросился на штурмовиков. Вуки взревел, схватил бластер и последовал за ним. Штурмовики от неожиданности дали деру.
Да, подумал Люк. Это человек действия. Браво.
Лея схватила его за руку и поволокла за собой.
– Куда... – начал было он.
– Куда надо.
Впереди послышалось характерное шипение бластера. Люк нырнул в первую же попавшуюся дверь и выстрелил по панели замка. Изолирующая отсек дверь упала и надежно запечатала вход. С той стороны слышался топот, невнятные вопли, стук чем-то тяжелым по двери.
– Облава, – пояснил Люк. – Хорошо, что мы успели выбраться из мусорника.
– Ага, и тут же попали, – язвительно сказала Лея.
Они и в самом деле попали – площадка, на которую они выскочили, обрывалась прямо у их ног в глубокую шахту, сверху свисал конус силового генератора. Это явно была одна из транспортно-вентиляционных шахт, пронизывавших всю станцию. От двери к такой же двери в противоположной стене должен был выдвигаться мостик, но Люк только что сжег управляющую панель.
Он испустил тяжелый вздох. Кажется, кореллианская идиотия заразна.
– Наркотики, – зачем-то сказал он. Оправдания были излишни, но ему отчего-то хотелось, чтобы девушка лучше о нем думала. – Они использовали наркотики, и поэтому я плохо соображаю. Постэффект.
Между тем дверь ощутимо дернулась – еще немного, и штурмовики с той стороны догадаются пережечь запирающие тяги и отжать дверь каким-нибудь примитивным рычагом. Люк огляделся.
– М-м... ты могла бы совершить прыжок Силы?
– Нет, не могла бы, – с искренним сожалением сказала девушка. – Я всего один день как джедай.
Люк вздохнул.
– Нам бы сейчас монотрос метров на пять....
– До того края не достанет, да и по канату я бегать не умею, – сказала девушка.
– Можно было бы захлестнуть за крепления генератора и перейти маятником на другую сторону.
...или отрастить крылья и перелететь, или предаться еще одной бесплодной мечте, пока дверь не взломают... Или броситься вниз?
– Так чего мы тут стоим? – девица полезла в отделение своего ремонтного пояса и вытащила катушку страховочного монотроса с подходящим креплением на конце.
– Ты воистину настоящая падаванка, – покачал головой Люк.
– Ха! – Лея пристегнула карабин к поясу, а крюк забросила на крепление силового генератора. Подергала – вроде держит. – Главное, чтобы выдержал двоих. Цепляйтесь за меня, ваше высочество.
Люка не пришлось просить дважды.
То ли из благодарности, то ли еще по какой-то причине, он не удержался и поцеловал девушку в губы. Легко, одним прикосновением.
Идиот.
– На счастье, – неловко оправдался он. Лея широко улыбнулась, обняла его в ответ и оттолкнулась от мостика.
Им повезло – троса и его размаха хватило как раз до площадки перед противоположной дверью, а Люк сумел удержаться в самой нижней точке полета, хотя у него и потемнело в глазах. Едва их ноги коснулись поверхности, девушка отстегнула трос, и они все так же в обнимку вывалились в кольцевой коридор. Вслед грохнул выстрел – с той стороны открыли-таки дверь, но стреляли явно наугад и с досады.
– Я на тебе женюсь, – в восторге сказал он. Глаза девушки расширились до пределов возможного, и Люк торопливо добавил:
– Потом. Если захочешь.
Она молча поднялась и помогла подняться ему.
– Бежим, – и Люк побежал за ней, хотя в его исполнении это выглядело как "очень быстро ковыляем, пошатываясь".

Дарт Вейдер сводит счеты, а "Тысячелетний сокол" улетает на свободу

Манипулировать примитивным разумом, воспитанным в духе слепого подчинения, легко. Кеноби без затруднений прошел на нужный уровень, отключил генераторы и собрался идти за Люком – как вдруг раздался сигнал тревоги, и в коридорах началась беготня.
Это, в общем, не очень затрудняло дело – суетящиеся штурмовики так же подвержены внушению, как и стоящие на постах, – но это значило, что дети не усидели в караулке и нужно поспешить им на помощь.
Бен усмехнулся в бороду со смешанным чувством досады и ностальгии. Как можно было на пять минут поверить, что дочь Анакина Скайуокера будет подчиняться его указаниям и следовать первоначальному плану? Что ее удастся обмануть, скрыв присутствие Люка на станции? Старый дурак, ты делаешь те же ошибки, что и в молодости. Зря говорят, что с возрастом приходит и мудрость. Иногда возраст приходит один. Бен потянулся, одним движением напряг тренированные мускулы... Увы, сдавшие в сравнении с прежними годами. Если Вейдер попадется навстречу...
– На этой проклятой станции на три Скайуокера больше, чем надо, – проворчал он и прошагал по мостку над шахтой генератора навстречу судьбе.
Какое-то мгновение казалось, что все обойдется. Через обзорное окно ангара он увидел, как Лея и Люк сталкиваются с кореллианским контрабандистом и его вуки. От сердца отлегло: им оставалось только добежать до "Сокола".
И тут словно ледяной ветер прошел по коридору.
У входа в ангар высилась черная фигура Дарта Вейдера.
– Я ждал тебя, Оби-ван. Вот мы и встретились наконец. Круг замкнулся.
Оби-ван активировал меч.
– Когда я покинул тебя, я был всего лишь ученик, – Вейдер высвободил свое лезвие. – Теперь я мастер.
– Ты забыл, Вейдер: это я покинул тебя, – спокойно сказал Кеноби. – И ты был в этот момент обгорелым обрубком. Что в тебе осталось живого? Что еще можно отсечь? Знаешь, мне почти жаль поднимать меч на калеку.
Вейдер не тронулся с места и не атаковал. Да, прошли времена, когда его можно было насмешкой вывести из равновесия. Вейдер не говорил ни слова, лишь напряжение Силы вокруг нарастало, оно было так велико, что рядовые штурмовики даже не смотрели в сторону этого коридора, темный ужас отвращал их даже от мысли заглянуть сюда.
Кеноби понял, что если не атакует, то будет раздавлен.
– Не стесняйся, – сказал Вейдер. – Старику на краю могилы не зазорно атаковать калеку.
Кеноби встряхнулся, сбрасывая наваждение, и прянул вперед в низком выпаде.
Лучшие времена обоих действительно были уже позади: электромеханические протезы Вейдера и старые суставы Кеноби (жизнь на Татуине пошла им совсем не на пользу) не давали возможности совершать лихие прыжки, да и кому нужны эти прыжки, если оба достигли уже того уровня мастерства, когда легкое движение запястья становится смертоносным.
Удар, выпад, блок, еще удар...
– Силы изменяют тебе, старик.
Кеноби знал это. Понимал, что сейчас умрет.
– Но это не принесет тебе победы, – ответил он. – Если ты сразишь меня, я стану сильнее, чем был когда-либо.
И вновь клинки скрестились.

– Куда вас холера понесла? – напустился Хан на Люка и Лею.
– Нас? – девушка уперла руки в бедра. – Это разве мы помчались на штурмовиков очертя голову?
– Хватит, – отрезал Люк. – Мы почти у цели, а вы опять...
Чубакка согласно рыкнул.
– Ладно, ладно, – отмахнулся Хан. – Значит, по одному короткими перебежками до "Сокола". Леди первая.
– Это почему?
Люк негромко застонал и несколько раз легонько стукнулся головой в переборку.
– Хорошо, я первая, – согласилась Лея. – Но Люк со мной, он не может двигаться быстро, его нужно поддерживать...
– Чуи, возьми его подмышку, – скомандовал Хан, и Люк мгновенно оказался в волосатых, пахнущих мокрой псиной объятиях.
– И где старикан? – огляделся контрабандист.
– Вон! – показала Лея на противоположный конец ангара. – О, боги...
– Бегом, бегом, распереживалась тут! – Хан подтолкнул ее вперед, и она помчалась к аппарели, время от времени делая прыжки в сторону, чтобы ее не могли подстрелить с упреждением.
– Чуи, – Хан и Вуки обменялись кивками. Люк проникся к наемнику невольным уважением: по второму, пересекающему открытое пространство, будут стрелять более прицельно. Качество имперских бластеров, конечно, оставляет желать лучшего, но достаточно плотный огонь...
– А-а-а-а! – заорал Хан и прыжками-кувырками-зигзагами помчался вперед.
Выждав несколько мгновений, вуки бросился за ним. Третьим бежать менее опасно, чем вторым, потому что на второго уже отвлеклось внимание врага, но к запаху мокрой шерсти добавился запах паленой: несколько выстрелов вуки слегка зацепили.
Сбрасывая Люка на аппарель, Чуи довольно крепко его приложил, но принц не возражал. Соло уже вбежал в рубку и запускал двигатель.
– Скорее! – азартно прокричал он. – Мочи его, старый ты пердун, мочи!
Этот возглас был обращен к Бену, который, тесня лорда Вейдера, шаг за шагом приближался к кораблю. Старый джедай, конечно, не мог его слышать – но он услышал возглас Леи:
– Бен! – и улыбнулся в ответ.
Штурмовики отвлеклись от стрельбы по беглецам, чтобы поддержать огнем Вейдера, но тот вскинул руку – и, по всей видимости, это была команда "Отставить!" Но Лея не интересовалась правилами честной игры. Она подняла бластер и нацелила его Вейдеру в спину.
Прежде чем Люк сказал, что на Вейдере зарядоотражающий доспех, Кеноби вдруг опустил меч – и огненное лезвие Вейдера одним ударом располовинило его на уровне плеч. То есть... располовинило его плащ. Одежда Кеноби, дымясь, осела на пол, но самого джедая в ней не было. Вейдер для верности даже ногой потоптал этот ворох тряпья – тела не было...
– Бе-е-ен! – завопила Лея и открыла беспорядочный огонь. Люк ухватил ее за пояс, втащил в корабль – точнее, втащил на аппарель, дальше свое дело сделали сервомоторы, закрывающие вход.
– Ну, взлетаем! – Соло подал машину назад и развернул. – Кто не спрятался, я не виноват...
Автоматика мгновенно задраила все переборки, когда "Сокол" вынес из пушки створки шлюза. Вроде бы все штурмовики успели добежать. Вроде бы.
Лея лежала на полу, обхватив голову руками, и что-то шептала про себя. Люк прислушался.
– ...Нет страсти, есть покой. Нет хаоса, есть гармония...
Положив руку ей на плечо, Люк подхватил:
– Нет смерти, есть великая Сила...
Девушка перевернулась и села, чуть шмыгнула носом.
– Ты тоже знаешь эту мантру?
– Меня ей научили в детстве. Когда начались прорывы Силы.
– Так ты...
Люк кивнул.
– Я собирался высадиться на Татуине и стать учеником Кеноби. Теперь... – он развел руками.
– Извини, что я так взбесилась, – сказала она. – Просто утром убили моих родителей... то есть, дядю и тетю, но они меня вырастили... И вот теперь еще Бен...
– У меня на глазах разнесли родную планету и убили примерно девять миллиардов человек, – сказал Люк.
– Прости. Я как-то не подумала... Это просто не укладывается в голове, хотя...
– Да. Я тоже ничего не чувствую. Разум не вмещает. Кто-то из древних сказал, что гибель одного человека – трагедия, а гибель миллионов – статистика...
– Эй, философ, – бросил, развернув кресло, Хан. – Куда держать курс? К Чандриле?
– Нет, – Люк поднялся и подал руку Лее. Вообще-то ей помощь была не нужна, скорее он бы свалился, если бы она всерьез оперлась на его предплечье, но она с печальной улыбкой приняла его руку, пусть даже чисто символически коснулась.
Хан, заметив это, скривился.
– Курс на Явин, – сказал Люк – и, добравшись до кресла, опустился в него с облегчением.

Окончание

@темы: фанфики, Звёздные войны, Космическая опера, ФБ-14